И лед, и пламень - Третьяк Владислав Александрович - Страница 14

— Конечно, — ответил я. — Особенно, если играть хорошо.

— Ошибаешься! Запомни: играть легко. Тренироваться тяжко! Сможешь 1350 часов в год тренироваться? — тут он повысил голос. — Сможешь тренироваться через «не могу», чтобы тебя поташнивало от нагрузки? Сможешь — тогда добьешься чего-нибудь!

— 1350?! — не поверил я.

— Да! — сказал, как отрубил, Тарасов.

На занятиях он умел создать такое настроение, что мы шутя одолевали самые чудовищные нагрузки. «Тренироваться взахлеб», — требовал от спортсменов наставник. А о том, какие были нагрузки, вы можете судить по следующему факту: приезжавшие в ЦСКА на стажировку хоккеисты других клубов после двух-трех занятий поспешно собирали чемоданы и, держась за сердце, отбывали домой. «Не по Сеньке шапка», — смеялись мы. Однажды в ЦСКА приехал поднабраться опыта знаменитый шведский хоккеист Сведберг, но и его хватило ненадолго. На третий день после обеда он — синий, как покойник, — стал прощаться.

— Мы, шведы, еще не доросли до таких тренировок, — смущаясь, объяснил гость свой преждевременный отъезд.

Никогда мне не забыть уроков Тарасова. Теперь, по прошествии многих лет, я отчетливо понимаю: он учил нас не хоккею — он учил жизни.

— Валерка! — вдруг озадачивал Анатолий Владимирович юного Харламова в разгар тренировки. — Скажи мне, пожалуйста, когда ты владеешь шайбой, кто является хозяином положения?

— Ну как же, — простодушно отвечал хоккеист, — я и есть хозяин.

— Неправильно! — торжествовал Тарасов. — Ты слуга партнеров. Ты играешь в коллективе и живешь прежде всего интересами товарищей. Выброси в мусорный ящик свое тщеславие. Умей радоваться успехам товарищей. Будь щедр!

Он учил нас стойкости и благородству, учил трудиться, как умел это делать сам. У Анатолия Владимировича было такое выражение: «Идти в спортивную шахту», что, по сути, означало — тренироваться по-тарасовски.

Мы работали не вслепую. Вдохновение было для тренера всего лишь одним из стимулов, а сама работа основывалась на твердых принципах, выработанных Тарасовым за долгие годы. Он хорошо представлял себе, каким должен быть идеальный вратарь. Подолгу рассказывал мне о выдающихся голкиперах прошлого, акцентируя внимание на их достоинствах.

— Впервые я познакомился с вратарем международного класса в 1948 году, — вспоминал Анатолий Владимирович. — Им был чехословацкий хоккеист Богумил Модрый. Незадолго до этого он как раз получил приз лучшего голкипера на мировом первенстве в Санкт-Морице. Наши классные по тем временам вратари были небольшого роста, и, возможно, поэтому бытовало представление — дескать, стражам ворот и положено быть невысокими. А тут вдруг — верзила под два метра, ручищи, как лопаты. Модрый меня заворожил. Я сколько раз встречал его, столько раз обменивался с ним рукопожатием, чтобы получше разглядеть эти невероятных размеров ладони. Парнем он оказался хорошим, доброжелательным, к тому же мог сносно объясняться по-русски. Богумил охотно показал мне свои технические приемы, побывал я на его тренировках, все это было интересно, но, повторяю, больше всего меня поразили его фигура, его руки…

Он особенно не утруждал себя работой, в основном полагаясь на природную одаренность. Все это было естественно и логично… для него, для Модрого, и для того времени. Но мы-то, русские, должны были обогнать и чехов, и шведов, и канадцев — другой задачи перед нами не ставилось, а это значит… Это значит, что для нас такой путь не годился…

С огромным уважением Тарасов рассказывал о первых советских вратарях — Харри Меллупсе из Риги, москвиче Григории Мкртчане, ленинградце Николае Пучкове. У Виктора Коноваленко он рекомендовал учиться абсолютному спокойствию, надежности, мужеству. Коноваленко всегда уважительно относился к соперникам: никогда не замахивался ни на кого клюшкой, не утверждал, что шайба забита неправильно, только и скажет автору гола: «Перехитрил, перехитрил…»

Жак Плант, по словам Тарасова, доказал, что эффективность игры вратаря резко возрастает, если действовать не в воротах, а на больших пространствах. Тренер любил рассказывать, как в 1967 году сборная СССР встречалась с юниорами знаменитой профессиональной команды «Монреаль канадиенс». Раза четыре наши форварды выходили один на один с монреальским вратарем, и какие форварды! Александров, Локтев, Альметов, Майоров!.. Но все их усилия были бесплодны. Потому что ворота юниорской команды защищал Плант. Это по его «вине» наша сборная проиграла тогда со счетом 1:2. После матча юные монреальские хоккеисты унесли Планта на руках.

— Плант — умница, — говорил Тарасов. — Его дальние выходы, безусловно, грозное оружие. Но ведь если завтра соперник попытается сыграть поизобретательнее, скажем, не станет бросать шайбу, а передаст ее подключившемуся партнеру, — что тогда? Плант будет застигнут врасплох? Значит, вратарь должен быть более маневренным, готовым ко всяким неожиданностям. Владеть коньками лучше, чем Плант! Уметь играть в поле наравне с нападающими! Модрый был хорош, но, ей-богу, напрасно чехословацкий голкипер пренебрегал атлетической тренировкой. Мастерство только тогда заблистает в полную силу, когда будет покоиться на прочном атлетическом фундаменте.

Анатолий Владимирович решил, что абсолютно необходимо повысить общую культуру игры вратаря, укрепить его авторитет в команде, выработать у голкипера высокоразвитое чувство интуиции, умение быстро и четко анализировать действия соперников. «Страж ворот должен не на словах, а на деле стать центральной фигурой в команде», — любил повторять Тарасов.

…Однажды тренер озадачил меня вопросом:

— С какой скоростью летит шайба, брошенная, ну, скажем, Фирсовым?

— Сто километров в час, — не очень уверенно ответил я.

— Сто двадцать, — поправил Тарасов. — Но знаешь ли ты, что на шайбу, выстреленную с такой скоростью вблизи ворот, отреагировать невозможно?

— При упорной тренировке…

— Невозможно!

— Но ведь Плант берет такие шайбы…

— И Коноваленко берет. Но тут уже не в их реакции дело.

— Опыт, — догадался я, еще не ведая, куда клонит учитель.

— Это слишком обще — опыт. Думай!

Я, откровенно говоря, был растерян. Что же получается? Зачем совершенствовать свою реакцию, если ее все равно не хватит, чтобы успешно соперничать с лучшими форвардами? Выходит, тренируйся не тренируйся, а в любом случае ты, вратарь, обречен на неудачу… Тарасов, насладившись моим замешательством, сказал:

— Знаешь, что поможет тебе разорвать этот заколдованный круг? Интуиция! Ты должен научиться читать мысли. Да, да! Еще до того как соперник бросит шайбу, ты должен знать, куда будет сделан бросок. Ты должен предугадать, как в следующий момент станет развиваться атака, кому нападающий отдаст пас, когда последует бросок по воротам… Ты должен все знать про нападающих! Все знать про защитников! Знать про хоккей вообще больше любого хоккеиста!

…Если вам порой казалось, что шайбы сами летели в мою ловушку, не заблуждайтесь: я вовсе не фокусник, мне помогал выработанный за долгие годы дар предвидения — то, о чем когда-то говорил Тарасов. Бывало, нападающий еще только замышляет бросок, а моя левая рука уже самопроизвольно идет на перехват шайбы.

Раньше, насколько я знаю, когда команда обсуждала вопросы тактики, когда тренер давал установку на матч, когда вспыхивали какие-то споры, вратари сидели и помалкивали. Их мнением интересовались редко, еще реже с ним считались. Тарасов в конце 60-х годов этот порядок поломал. Я с самого начала стал принимать самое живое участие во всех делах команды. Когда Анатолий Владимирович перед матчем приглашал к себе для беседы поочередно все пятерки, я шел на эти совещания с каждым звеном. Внимательно слушал старших товарищей, не стеснялся высказывать свое мнение, а ребята не забывали поинтересоваться моим. Бывало, нападающие, придумав какой-нибудь новый тактический ход, спрашивают:

— Как ты считаешь — пойдет?

— Хорошо, — отвечал я. — Никакой вратарь этого не разгадает.