Альбер Саварюс - де Бальзак Оноре - Страница 5
- Предыдущая
- 5/27
- Следующая
— Зачем же столь талантливый адвокат покинул Париж? — спросила красивая г-жа де Шавонкур. — С какими намерениями он приехал в Безансон? Разве ему не говорили, как мало у посторонних здесь шансов на успех? Его услугами воспользуются, но сами безансонцы не сделают ему никаких одолжений. Почему, приехав сюда, он палец о палец не ударил, чтобы выдвинуться, и его узнали только благодаря прихоти председателя суда?
— После того, как я внимательно рассмотрел его необычное лицо, — продолжал аббат де Грансей, пристально взглянув на задавшую этот вопрос и давая тем самым понять, что он кое о чем умалчивает, — и особенно после того, как я услышал сегодня утром его спор с одним из светил парижской адвокатуры, — я пришел к убеждению, что этот человек — ему должно быть лет тридцать пять — в будущем заставит говорить о себе.
— Хватит о нем! Процесс выигран, и вы ему заплатили за это, — сказала г-жа де Ватвиль, косясь на дочь, не спускавшую глаз с главного викария все время, пока тот рассказывал.
Беседа приняла другой оборот, и об Альбере Савароне речь больше не заходила.
В портрете, который был нарисован умнейшим из главных викариев епархии, Розали ощутила тем больше романтической привлекательности, что здесь и в самом деле была какая-то тайна. Впервые в жизни она встретилась с чем-то замечательным, необыкновенным, что всегда притягивает молодое воображение и влечет к себе любопытство, столь сильное в возрасте Розали. Каким идеальным мужчиной казался ей этот Альбер, задумчивый, страдающий, красноречивый, трудолюбивый, особенно когда мадемуазель де Ватвиль сравнивала его с толстым, полнощеким графом, который чуть не лопался от здоровья, сыпал комплиментами, осмеливался говорить об изяществе в великолепном доме старинного рода графов де Рюптов! Ей приходилось сносить из-за Амедея и выговоры и брань, к тому же она слишком хорошо его знала, а этот Альбер Саварон был сплошной загадкой.
— Альбер Саварон де Саварюс! — повторяла она про себя. Видеть его, взглянуть на него! Таково было первое желание девушки, до сих пор не испытавшей никаких желаний. В ее памяти, в ее сердце, в ее воображении вновь мелькало все сказанное аббатом де Грансей, что ни одно из его слов не пропало даром.
«Красивый лоб, — думала Розали, рассматривая лбы сидевших за столом мужчин. — А тут нет ни одного красивого! Лоб г-на де Сула слишком выпукл, лоб г-на де Грансей красив, но ведь аббату семьдесят лет, он лыс, и трудно сказать, где его лоб кончается».
— Что с вами, Розали? Вы ничего не едите.
— Мне не хочется есть, маменька!
«Руки, как у прелата… — продолжала девушка про себя. — Не помню, какие руки у нашего славного архиепископа, а ведь он меня конфирмировал…»
Наконец, блуждая в лабиринте своих мыслей, Розали вспомнила, что как-то раз, проснувшись ночью, видела с постели освещенное окно, блестевшее сквозь деревья двух смежных садов.
«Значит, это был свет в его окне, — подумала она. — Я могу его увидеть! Я увижу его!»
— Господин де Грансей, закончен ли уже процесс капитула? — внезапно спросила Розали у главного викария, воспользовавшись минутой молчания.
Баронесса обменялась быстрым взглядом со старым аббатом.
— Что вам за дело до этого, дитя мое? — обратилась она к дочери с такой притворной мягкостью, что та решила с тех пор соблюдать большую осторожность.
— Приговор можно обжаловать, но наши противники едва ли решатся на это, — ответил аббат.
— Я бы никогда не подумала, что Розали может в продолжение всего обеда размышлять о процессе, — заметила г-жа де Ватвиль.
— Я тоже, — сказала Розали с мечтательным видом, вызвавшим общий смех. — Но господин де Грансей так много об этом говорил, что я заинтересовалась. Нет ничего проще!
Все встали из-за стола, и общество вернулось в гостиную.
Весь вечер Розали прислушивалась к беседе, надеясь, что еще будут говорить об Альбере Савароне; но, хотя каждый новый гость обращался к аббату, поздравляя его с выигрышем процесса, о поверенном не упоминали, речь о нем больше не заходила.
Мадемуазель де Ватвиль с нетерпением ожидала прихода ночи. Она решила встать около трех часов утра и посмотреть на окна кабинета Альбера. Когда это время наступило, она испытала чуть ли не счастье, увидев сквозь ветви, уже лишенные листьев, мерцание свечей из комнаты адвоката. Благодаря свойственному молодым девушкам превосходному зрению, острота которого еще более увеличилась любопытством, она разглядела Альбера за письменным столом и даже различила цвет мебели, как будто бы красный. Над крышей подымался густой клуб дыма из камина.
— Когда все спят, он бодрствует… точно господь бог… — прошептала она.
Воспитание девушек является столь важной проблемой (ведь будущее нации — в руках матерей!), что французский университет уже давно старается избегать ее. Вот одна из сторон этой проблемы: нужно ли развивать ум девушек, или же следует его ограничивать? Очевидно, религиозная система воспитания имеет сдерживающее влияние. Если вы будете развивать девушек, они превратятся в демонов, прежде чем вырастут; но если вы будете мешать им думать, то может произойти внезапная вспышка, как у Агнессы, так хорошо изображенной Мольером; и этот ум, сдерживаемый в развитии и неопытный, но проницательный, быстрый и решительный, как ум дикаря, будет отдан на волю случая. Такой же роковой кризис был вызван в душе девицы де Ватвиль неосторожным рассказом одного из благоразумнейших аббатов благоразумного безансонского капитула.
На другой день мадемуазель де Ватвиль, одеваясь, неожиданно заметила Альбера Саварона, в то время как тот прогуливался в своем саду, смежном с садом де Рюптов.
«Я могу его видеть! — подумала она. — Что было бы со мной, если бы он жил где-нибудь в другом месте? О чем он размышляет?»
Когда Розали увидела, хоть и на расстоянии, этого необыкновенного человека, чье лицо так резко выделялось среди всех лиц, попадавшихся ей до сих пор в Безансоне, у нее тотчас же возникло желание проникнуть в его душевный мир, услышать его выразительный голос, заглянуть в его прекрасные глаза. Она хотела всего этого, но как осуществить желаемое?
Весь день она вышивала с невнимательностью девушки, которая как будто ни о чем не думает, подобно Агнессе, а на самом деле так усердно размышляет обо всем, что ее уловки всегда приводят к цели.
В результате столь глубоких раздумий Розали возымела желание исповедаться. На другое утро она переговорила в церкви с аббатом Жиру и хитростью добилась, что он назначил ей исповедь на воскресное утро, в половине восьмого, перед ранней обедней. Розали при-, думала множество предлогов, чтобы хоть раз очутиться в церкви в то самое время, когда туда придет адвокат. Наконец, на нее напал прилив нежности к отцу; она отправилась к нему в мастерскую, долго расспрашивала о токарном искусстве и в конце концов дала совет изготовлять какие-нибудь крупные предметы, например, колонны. Заинтересовав отца витыми колоннами, точить которые особенно трудно, Розали посоветовала воспользоваться пригорком, находившимся у них в саду, и велеть сделать там грот, над которым можно было бы построить небольшую беседку вроде бельведера, где витые колонны нашли бы применение и восхитили бы все общество.
Видя, какую радость эта затея доставляет праздному добряку, Розали сказала, целуя его:
— В особенности не говори маменьке, от кого исходит эта мысль, а то она будет меня бранить.
— Будь покойна, — ответил г-н де Ватвиль, не меньше дочери страдавший от тирании грозной представительницы рода де Рюптов.
Таким образом, Розали получила уверенность, что вскоре построят удобный наблюдательный пункт, откуда можно будет заглядывать в кабинет адвоката. Случается, что девушки пускаются на подобные чудеса дипломатии ради мужчин, которые большей частью, как Альбер Саварон, даже не подозревают об этом!
Наступило столь нетерпеливо ожидаемое воскресенье, и Розали оделась так тщательно, что вызвала улыбку у Мариэтты, горничной де Ватвилей.
- Предыдущая
- 5/27
- Следующая
