Закон парности - Соротокина Нина Матвеевна - Страница 32

• Предыдущая
• 32/87
• Следующая

Здесь случилась еще одна печальная неприятность этой баталии. Во время передислокации несколько полков наших случайно наткнулись на маркитанские бочки с водкой, в один миг они были вскрыты. Офицеры не успели вмешаться, тысяча солдат разом опьянела. Теперь им было море по колено, они не слушали команд, а валились на землю, сраженные не пулей, а зеленым змием. Полдневная жара и слепящее солнце, пробивающееся через дымовую завесу, довершили полное поражение правого фланга русских. После этого Фридрих двинул свои войска на наше левое крыло. Здесь пруссакам не повезло, нападение их было отбито, и пехота обратилась в бегство. Но конница Зейдлица явилась вовремя, чтобы помочь своим. И с той, и с другой стороны не хватало пороху, в ход опять пошли кинжалы и шпаги.

С самого начала баталии Никита порывался выяснить, как идет битва, чей перевес, но пастор Тесин его удерживал. Стали поступать первые раненые, и всем нашлась работа. Скоро ядра стали попадать в лесок внутри каре. Этого Никита уже не мог стерпеть, он выпряг лошадь из телеги и поскакал в сторону нашего правого фланга. Скоро его остановил русский офицер.

— Простите, господин, но мне не ведено выпускать из этого четырехугольника ни одного человека.

Раздосадованный Никита вернулся назад. Где-то совсем рядом гремела рукопашная, крики отчаяния, немецкая и русская речь сбились в один общий вопль.

В этот момент Никита увидел лежащего на обозе того самого юного офицера, что от имени своих товарищей просил благословения на смерть. Офицер был ранен в живот, страдал он ужасно, но тем не менее не переставал твердить Тесину:

— Посмотрите нашего бригадира Сиверса, он дрался как лев, он без сознания, его необходимо перевязать. Ах, кабы можно было вывести его отсюда…

Лесок внутри каре уже весь заполнился раненными. Те, которые могли идти, приходили сами, опираясь на ружья и мушкетоны, как на палки, кажется, уж не было дерева, чей ствол не служил бы опорой для измученной спины. Но и здесь раненых не оставляли в покое вражеские ядра.

— Надо выезжать отсюда. Пастор, прикажите грузить раненых по подводам.

Санитарам помогали все, в том числе и русские священники. Лошади шли плохо, пугаясь звуков боя. Все тот же офицер остановил обоз с ранеными.

— Я пастор их величества Фермера, — воскликул страстно Тесин. — Именем все просвятейшей государыни нашей, которая заботится о своих раненых слугах, приказываю тебе пропустить обозы.

Дабы быть понятым. Тесин вставлял русские слова, но караульный уловил одно только слово: Фермер.

— Кто это? — спросил он строго, указывая на первую телегу, где лежал стонущий бригадир.

— Бригадир Сивере, — вмешался Никита. — Он истекает кровью, ему надо куданибудь под крышу, Надо сделать перевязки. А это пастор Фермера. Он сказал, — и Оленев слово в слово перевел патетический приказ Тесинаговорил он громко, почти кричал, от беспрестанной работы артиллерии уши были заложены.

При имени государыни караульный важно сделал честь. Никита улыбнулся криво, так странно выглядел этот ритуальный жест среди ада битвы.

Обозы с ранеными благополучно выехали из леска и попали в неглубокий овраг. Густые заросли черной ольхи, калины, высокий бурьян скрывалискорбный отряд от взглядов воюющих, и русским и пруссакам было не до них. Следом за телегами шла колонна тех, кто мог передвигаться самостоятельно. У Никиты сейчас была одна забота, ему надо было сыскать лошадь. Откуда-то изза деревьев вдруг появился отец Пантелеймон, в глазах его стояли слезы.

— Батюшка князь, вы еще живы. Как я рад этому, как я рад, — он закашлялся от едкого дыма.

— Я ничего не понимаю, где здесь наши» где пруссаки? — с усилием крикнул Mикита, у него тоже першило в горле от едкого дыма.

— Главный лагерь там, — священник махнул рукой куда-то на восток, за овраг. — А главная битва сейчас идет по левому флангу. Отступаем мы, князь… гибнут люди.

— А где наш левый фланг?

Священник махнул рукой за кусты, тонущие в плотном дыму. Туда Никита и поскакал. Когда он выбирался из овражка, шальной снаряд угодил в обозы с ранеными, разметав людей в разные стороны. Только два обоза удалось пастору Тесину вывезти за границы баталии.

Было около пяти часов пополудни. Дрались до темноты. Слава Богу, в августе темнеет рано. Когда Никита очнулся от состояния непрерывного боя, в котором уже не понимаешь, кого и зачем ты лишаешь жизни, он обнаружил в руках своих окровавленную шпагу, кончик которой был обломан, на левой руке в предплечье саднила неглубокая режущая рана, крови много, но порез поверхностный, все колени его были заскорузлыми от крови — своей, чужой… Пастор Тесин сказал бы, что он взял-таки грех на душу… Взял, не мог не взять, как сдержаться, когда в этом вселенском убийстве уничтожают своих? Трупы, стоны… Он сидел на земле, прислонившись к осине, с молодого, зеленого ствола ее была грубо содрана кора, здесь волокли пушки. Голова была пустой, ныло раненое плечо. И запах в воздухе был не только едким, дымным, но и кислым, пахло кровью. Он нашел глазами первую звезду…

Будь свят усатый мусье, заезжий француз, который выучил его на третьем ярусе Сухаревой башни держать в руках шпагу. Он вспомнил рапирный зал, молодые лица друзей. Стали в стойку! Нападай! Делай захват! Укол с переводом и выпадом! Он никогда не любил фехтовать, но руки помнили, и это спасло ему жизнь.

Когда-то он учил друзей мудрой пословице древних: Audi, vide, sile, — слушай, смотри и молчи… И вот не мог промолчать, ввязался. Никита вдруг ощутил острую, почти звериную радость — он жив! А что будет завтра?

Усталость сморила русскую и прусскую армии, ночевали на месте битвы, скромно горели костры, в тяжелой тишине потрескивали уголья, на них готовили пищу.

Как пишут историки, ни Фридрих, ни Фермор не могли приписать себе победу, но не хотели признать и поражение. Однако Фермор, желая сохранить армию, первый собрал солдат и увел их с поля баталии, поэтому Фридрих решил (формально с полным основанием), что он выиграл. Потери с той и другой стороны были страшные. Русские потеряли 20 000 человек, более ста пушек и 30 знамен. Пруссаки потеряли 12 000 солдат и 26 пушек. Потеря в людях была столь велика, что Фридрих не смог преследовать Фермера и отступил за Кистрин.

О, эти победы! Все энциклопедии мира пишут, что Наполеон выиграл битву при Бородино, но все знают, чем кончился этот выигрыш. Такие же победы в битве с русскими были при Малоярославце, при Смоленске, много их было и в двадцатом веке. Не воюйте с нами, господа!

Только ступив на твердую землю портового городка Пиллау, банкир Бромберг, он же Сакромозо, перевел дух и благословил, своего ангелахранителя за то, что помог ему избежать очевидной опасности. Теперь надобно было действовать быстро. Не торгуясь, он нанял рыбачью лодку с косым парусом, которая к вечеру доставила его в Кенигсберг. До дому дошел пешком, благо оставленный на «Св. Николае» дорожный сундук не оттягивал руку. И уже взявшись за дверной молоток, он усомнился — а правильно ли сделал, явившись сюда? Вдруг в доме засада?

Но так хотелось помыться горячей водой, переодеться в чистое, поужинать в привычной комнате, при свечах и чтоб пол не ходил ходуном, как последнюю неделю, что он уверенно отогнал тревожные мысли. Блюм еще не доплыл до Мемеля. Даже если симпатичный русский капитан повел с бароном решительный разговор, что маловероятно, а дурак барон разболтал все, что знает, то сведения эти еще в море. А когда Корсак привезет их в русский секретный отдел, он, Сакромозо, будет уже далеко.

Он решительно ударил три раза в дверь. Так стучался только хозяин. Открывший дверь Генрих не позволил себе ни удивиться, ни радоваться, хозяин не любил эмоциональных встреч, дабы не подчеркивать лишний раз, что ему приходится вечно играть в прятки со смертью, пленом, ссылкой и прочими гадостями.

— Дай свечу… Ужин в библиотеку… Приготовь ванну и пошли кого-нибудь за Веделем, — давал он отрывистые приказания, поднимаясь вверх по лестнине.

• Предыдущая
• 32/87
• Следующая