Тридцатая любовь Марины - Сорокин Владимир Георгиевич - Страница 27
- Предыдущая
- 27/56
- Следующая
Марина плачет от восторга и сладости, плачет слезами умиленного покаяния, радости и любви, а ОН говорит и говорит, словно перелистывает страницы великой ненаписанной еще книги. Снова возникает голос протодьякона, искусным речитативом присоединяется к хору:
Кто говорит, что ты не из борцов?
Борьба в любой, пусть тихой, но правдивости.
Ты был партийней стольких подлецов, Пытавшихся учить тебя партийности…
Марина не понимает зачем он это читает, но вдруг всем существом догадывается, что дело совсем не в этом, а в чем-то другом — важном, очень важном для нее!
Снова приближается бледное треугольное лицо с развалом полуседых прядей:
ЖИТЬ БЕЗ ЛЮБВИ НЕВОЗМОЖНО, МАРИНА! НЕВОЗМОЖНО!! НЕВОЗМОЖНО!!!
Лицо расплывается и на высоком синем небе, посреди еле заметно поблескивающих звезд, проступают ровные серебряные слова:
ЖИТЬ БЕЗ ЛЮБВИ НЕВОЗМОЖНО, МАРИНА!
— Но как же быть? — шепотом спрашивает она и тут же вместо серебра выступает яркое золотое:
ЛЮБИТЬ!
— Кого? — громче спрашивает она, но небо взрывается страшным грохотом, почва трясется, жалкие тела любовниц мелькают меж деревьями, по земле тянется широкая трещина, трещина, трещина…
Голая Саша, неловко перегнувшись через Марину, подняла с пола ночник:
— Разбудила, Мариш?
— Разбудила… — недовольно пробормотала Марина, щурясь на бьющий в окно солнечный свет, — Фууу… ну и сон…
— Хороший? — хрипло спросила Сашенька, придвигаясь.
— Очень, — грустно усмехнулась Марина, откидываясь на подушку.
Саша положила голову Марине на грудь: — А я вот ничего не видела… давно снов не вижу…
— Жаль, — неожиданно холодно проговорила Марина, чувствуя странное равнодушие к кудряшкам подруги, к ее теплому льнущему тельцу.
«Тяжелый сон…» — подумала она, вспоминая, — «Постой… Там же было что-то главное, важное… забыла, чорт…»
Она отстранила Сашину голову:
— Мне пора вставать…
Сашенька удивленно посмотрела на нее:
— Уже?
— Уже… — сонно пробормотала Марина, выбралась из-под нее и голая пошла в совмещенку.
— Приходи скорей! — крикнула Саша, но Марина не ответила.
Ягодицы встретились с неприятно холодным кругом, рука рассеянно оторвала кусок туалетной бумаги:
— Главное… самое главное забыла…
Струйка чиркнула по дну унитаза и, сорвавшись в стояк, забурлила в воде…
Марина давно уже не видела подобных снов, да если и видела, то все равно никогда в них так просто не открывалась истина. А этот — яркий, громкий, потрясающий — дал ей почувствовать что-то очень важное, чего так настойчиво и давно искала душа…
— Но, что?…
Она подтерлась, нажала рычажок.
Бачок с ревом изрыгнул воду и привычно забормотал.
Марина посмотрела на себя в зеркало:
— Господи, образина какая…
Взяла расческу-ежик, зевая, провела по волосам, пустила воду и подставила лицо под обжигающую холодом струю.
Умывшись, снова встретилась глазами с угрюмой заспанной женщиной:
— Кошмар…
Под красными воспаленными глазами пролегли синие мешки, распухшие от поцелуев губы казались отвратительно большими.
— Ну и рожа… дожила…
Саша встретила объятьем, из которого Марине пришлось долго выбираться под настороженные вопросы любовницы:
— Что с тобой, Мариш? Я что, обидела тебя чем-то? А, Мариш? Ну, что с тобой? Ну, не пугай меня!
Наконец розовый кренделек рук был разорван, Марина молча принялась собирать свою разбросанную одежду.
— Мариш! Ну, что случилось?
— Ничего…
— Ну, Мариночка! Милая моя!
Марина брезгливо поморщилась.
— Ты… ты что, не любишь меня? — Сашенькин голос дрогнул.
Подняв свитер, Марина покосилась на нее — голую, лохматую лесбиянку с бесстыдно торчащей грудью и опухшим лицом.
«Болонка прямо… как глупо все…» — горько подумала она и усмехнулась, — «Двадцать девятый раз. Как глупо…» Саша ждала ответа.
Свитер проглотил голову и руки, сполз по голому животу:
— Не люблю.
Сашины губы приоткрылись, одна рука машинально прикрыла грудь, другая
— рыженькие чресла.
«С такой блядюги Ботичелли наверно свою Венеру писал…» — подумала Марина, удивляясь, насколько ей все равно.
— Как?
— Вот так.
— Как? Не любишь?
— Не люблю.
— Как? Как?!
— Ну что ты какаешь! — зло обернулась к ней Марина, — Не люблю я тебя, не люблю! Ни тебя, никого, понимаешь?
— Маринушка… что с тобой… — осторожно двинулась к ней Сашенька.
— Только не подходи ко мне!
— Мариш… — Сашенькины губы задрожали, она захныкала, — Ну, Мариш, прости меня… я исправлюсь… я не буду с мужиками…
— Не подходи ко мне!!! — истерично закричала Марина, чувствуя как белеет ее лицо и холодеют конечности.
Готовая было расплакаться Сашенька, испуганно отпрянула.
Натянув брюки, Марина пошла на кухню ставить чайник.
Когда вернулась, одевшаяся Сашенька, пугливо обойдя ее, направилась в коридор.
«Господи, какая дура…» — усмехнулась Марина, наблюдая как торопливо натягивает эта овечка свои сапоги, — «Святая проблядь… А я что? Лучше что ли? Такая же блядища из блядищ…»
Она устало потерла висок.
— Верни мне мои сорок рублей за платье, — обиженно пропищала Сашенька, застегивая плащ. Губки ее были надуты, глаза смотрели вбок.
— Хуй тебе, — спокойно проговорила Марина. сложив руки на груди.
— Как… как?… — растерянно прошептала Саша.
— А вот так.
— Но… это же… это же мои деньги… я… ты должна вернуть…
— Что вернуть? — зловеще спросила Марина, приближаясь к ней в полумраке коридора.
— Как… деньги… мои деньги… — испуганно пятилась Саша.
— Вернуть? Деньги?
— Деньги… сорок рублей… я же вперед заплатила…
— Вперед?
— Да… вперед…
— Так, деньги, говоришь?
— Деньги… я хотела ска…
Не успела Саша договорить, как Марина со всего маха ударила ее по лицу. Сашенька завизжала, бросилась к двери, но Маринины руки вцепились ей в волосы, стали бить головой о дверь:
— Вот тебе деньги… вот тебе деньги… вот… вот… вот…
Визг стал нестерпимым, от него засвербило в ушах.
Марина ногой распахнула дверь и с омерзением выбросила бывшую любовницу на лестничную площадку:
— Сука…
Захлопнув дверь, тяжело дыша, привалилась к ней спиной, постояла, добрела до бесстыдно распахнутой тахты, упала лицом в подушку, еще хранившую в белых складках запах Сашиных кудряшек.
Руки сами заползли под нее, обняли.
Марина заплакала.
Скупые поначалу слезы полились легко и через минуту она уже тряслась от рыданий:
— Гос… по… ди… ду… ра… дура… Плечи ее вздрагивали, перед глазами стояло испуганное Сашенькино лицо, в ушах звенел любимый голос.
—Ду… ра… дура… прокля…аатая…
Вскоре плакать стало нечем, обессилившее тело лишь беззвучно вздрагивало, вытянувшись среди скомканного постельного белья.
Полежав немного, Марина встала, вытерла рукавом зареванное лицо, вышла в коридор, оделась, пересчитала деньги и хлопнула дверью так, что с косяка что-то посыпалось…
Последнее время запои не часто посещали Марину: раза два в месяц она напивалась до бесчувствия, пропитываясь коктейлем кз белых и красных вин.
На этот раз все существо ее подсказывало, что вино будет слабым катализатором, и точно — две купленные утром бутылки водки к четырем часам сырой мартовской ночи были уже пусты и грозно посверкивали на столе среди грязного хаоса опустошенных консервных банок, окурков, кусков хлеба и колбасы.
Марина сидела на стуле посередине кухни, раскачиваясь и напевая что-то. Ее волосы были неряшливо растрепаны, бретелька ночной рубашки сползла.
— Ссуки.. — бормотала Марина, облизвая свои посеревшие губы, — Какие… ссуки… и я тоже… Господи… двадцать девять сук…
Она заплакала, уронив косматую голову на грудь.
— Господи… никого не любила… блядь сраная…сука…
На душе было пусто и горько, оглушенное водкой сердце билось загнанно и тяжело.
Марина всхлипывала, но слезы давно уже не текли, только судорога сводила лицо.
- Предыдущая
- 27/56
- Следующая
