Тридцатая любовь Марины - Сорокин Владимир Георгиевич - Страница 25
- Предыдущая
- 25/56
- Следующая
Марина поставила пустую бутылку на мокрый кафельный пол, подняла фужер.
— Твое здоровье, ласточка…
— Твое, Маринушка…
Они чокнулись, губы медленно втянули кажущееся фиолетовым вино.
Пена давно успела опасть, в голубоватой воде перемежались неторопливые блики, прорисовывались очертания тел.
— Ой, здорово. Как в раю… — Сашенька зачерпнула фужером воды и отпила глоточек, — Мариш, с тобой так хорошо…
— С тобой еще лучше.
— Я тебя так люблю…
— Я тебя еще сильнее…
— Нет, серьезно,… милая, красивая такая… — Сашенькина рука легла на плечо Марины, — У тебя грудь, как у Лолобриджиды…
— У тебя лучше.
— Ну, что ты, у меня крохотная совсем…
— Не скромничай, ласточка моя…
— Милочка моя…
Привстав и расплескивая воду, Саша поцеловала ее.
Фужер сорвался с края доски и бесшумно исчез среди голубых бликов.
Они целовались хмельными губами, пропитанные вином языки нещадно терли друг друга.
Переведя дыхание, Сашенька коснулась кончиком языка уголка губ подруги, Марина, в свою очередь, облизала ее губки. Проворный Сашенькин язычок прошелся по щеке и подбородку, потерся о крылышко носа и снова поразил Марину в губы.
Марина стала целовать ее шею, слегка посасывая нежную голубую кожу, Сашенька, постанывая, сосала Маринины мочки, лизала виски.
Вода плескалась от их порывистых движений.
Поцелуи и ласки стали более страстными, любовницы стонали, дрожащие руки скользили по мокрым плечам.
— Пошли, пошли, милая… — не выдержала первой Саша, забирая в ладонь грудь Марины.
— Идем, киса… — Марина с трудом стала извлекать из воды онемевшее тело, — Там простыня, Сашок…
Но Сашенька не слушала, тянула в черный прямоугольник распахнутой двери, пьяные глаза настойчиво молили, полураскрытые губы что-то шептали, вода капала с голубого тела.
Повинуясь Сашенькиной руке, они оказались в неузнаваемой прохладной тьме, разбрасывая невидимые, но звучные капли, с грехом пополам выбрались из коридора и, обнявшись, упали на кровать…
Догорающая спичка стала изгибаться черным скорпионьим хвостиком, огонек быстро подполз к перламутровым ногтям Марины, она успела поднести сигарету, затянулась и бросила спичку в пепельницу.
Прикурившая секундой раньше Сашенька, лежала рядом, слегка прикрывшись одеялом и подложив руку под голову.
Принесенный из ванной ночничок светился в изголовье на тумбочке.
Бабушкины медные часы на стене показывали второй час ночи.
Марина придвинулась ближе к Сашеньке. Та выпростала руку из-под головы и обняла ее:
— Мариш, а у нас выпить нечего?
— Заинька, больше нет…
— Жаль…
Марина погладила ее щеку, потом вдруг тряхнула головой:
— Так, постой, у меня же планчик есть!
— Правда?
— Точно! Вот дуреха! Забыла совсем!
Она села, забрала у Сашеньки сигарету:
— Хватит это дерьмо курить… сейчас полетаем…
Безжалостно расплющив головы сигарет о живот Шивы, она подошла к книжным полкам, вытянула двухтомник Платонова, из образовавшегося проема достала начатую пачку «Беломора» и небольшой кисет.
Сашенька приподнялась на локте, томно потягиваясь:
— Оооой… все-тки как у тебя уютненько…
— Хорошо?
— Очень. Кайфовый уголок. Здесь любовью заниматься клево. И ночничок уютненький…
— Ну, я рада… — Марина села за стол, включила настольную лампу, достала из кисета щепотку зеленоватого плана и костяной поршенек.
Ее голое красивое тело, таинственно освещенное бледно-желтым и бледно-голубым, казалось мраморным.
Откинув одеяло, Сашенька села по-турецки:
— Маринк, я тебя люблю офигенно.
— Заинька, я тебя тоже…
Марина выдула в пригоршню табак из гильзы и принялась смешивать его с планом.
— Набей парочку, Мариш, — шлепнула себя по бедрам Саша.
— Конечно, киса. Это крутой план. Из Ташкента.
— Мариша.
— Что, киса?
— А у тебя мужчин не было за это время?
— Нет, кошечка… а у тебя?
Сашенька тихо засмеялась, запрокинув голову:
— Был мальчик…
— Лешка твой?
— Неа. Другой… там, знакомый один…
— Бесстыдница.
— Ну я больше не буду, Мариш…
— Хороший мальчик?
— Ага. Нежный такой. Правда кончает быстро.
— Молодой еще.
— Ага. Ничего научится…
— Конечно…
Сашенька сняла трубку со стоящего на тумбочке телефона, набрала наугад номер.
— Опять хулиганишь, — усмехнулась Марина.
Саша кивнула, подождала немного и быстро проговорила в трубку:
— Радость моя, можно у тебя клитор пососать?
Марина засмеялась.
Сашенька захохотала, нажала на рычажки и снова набрала:
— Мудачок, ты когда последний раз ебался? А? Нет, что ты. У меня все дома. Ага… ага… сам ты дурак!
Ее пальцы придавили рычажки, голое тело затряслось от смеха:
— Ой, не могу! Какие кретины!
Бросив трубку на телефон, она изогнулась, потягиваясь.
Голубой свет нежно обтекал ее складную худенькую фигуру, делая Сашеньку более стройной и привлекательной.
Набивая вторую гильзу, Марина покосилась на любимую.
Заметив взгляд, Сашенька медленно приподнялась на коленях и изогнулась.
— Прелесть ты какая, — улыбнулась Марина, забыв о папиросе, — Только еще, еще вперед немного… вот так…
Саша изогнулась сильнее, небольшие грудки дрогнули, свет заискрился на беленьких волосиках пухлого лобка.
Томно прикрыв глаза и постанывая, она облизывала губы.
— Афродита…
Сашенькины руки скользнули по телу и сошлись в паху.
— Ты уже хочешь, киса? — спросила Марина. — Я всегда хочу, — прошептала Саша и вытянулась поверх одеяла, поглаживая свои .гениталии и делая Марине знаки языком.
— Сейчас, милая…
Марина закончила набивать, подошла, вложила папиросу в губы подруги, другую в свои, чиркнула спичкой.
Приподнявшись на локте, Сашенька прикурила, сильно затянулась, с коротким всхлипом пропустив глоточек воздуха. Она всегда курила план профессионально, — ни одна затяжка не пропадала даром.
Марина подожгла скрученный торец папиросы, легла рядом.
— Вуматной косяк… — пробормотала Саша, сжимая зубами папиросу и поглаживая себя по бедрам.
— Азия, — Марина жадно втягивала горьковатый дым, подолгу задерживая его в легких.
Над тахтой повисло мутное облако.
Когда папироса почти кончилась, Марина почувствовала первый «приход»: комната мягко качнулась, расширяясь, голые Маринины ноги потянулись к удаляющемуся окну.
Она засмеялась, прикрыла глаза. В голове ритмично пульсировали разноцветные вспышки.
— Ой, поплыли! — раздался рядом непомерно громкий голос Саши, — Косячок охуительный, Мариш! Набей еще по штучке!
Давясь от смеха, Марина посмотрела на нее.
РЯДОМ лежала огромная голубовато-белая женщина: ноги маячили вдалеке, грудь и живот сотрясались от громоподобного хохота, в толстых губах плясало тлеющее бревно.
Марина повернулась, ища пепельницу. Вместо нее на расползшейся во все стороны тумбочке зияла невероятная каменная лохань с горкой грязных березовых поленьев.
Хихикая, Марина бросила туда папиросу.
Что-то массивное пронеслось у нее рядом с виском и с громким треском расплющило тлеющее бревно о дно лохани.
— МАРИШ, ЧТО ТЫ ОТВЕРНУЛАСЬ?!! — загрохотало над головой и не понятно откуда взявшиеся мраморные руки сжали ее грудь.
Стало очень приятно, ново и легко.
Марина повернулась.
Перед ней возлежал яркий многометровый Будда. Большие губы его громко раскрылись:
— ОБНИМИ!!
Руки потянулись к Сашеньке, покрыв долгое расстояние в считанные минуты.
Постанывая и всхлипывая, они стали целоваться.
Марине казалось, что она целуется первый раз в жизни. Это длилось бесконечно долго, потом губы и языки запросили других губ и других языков: перед глазами проплыл Сашенькин живот, показались золотистые кустики по краям розового оврага, из сочно расходящейся глубины которого тек сладковатый запах и выглядывало что-то родное и знакомое.
- Предыдущая
- 25/56
- Следующая
