Сердца четырех - Сорокин Владимир Георгиевич - Страница 18
- Предыдущая
- 18/41
- Следующая
Штаубе сразу же выточил на токарном станке полукольцо, смерил ключом:
— Стандарт.
Ребров открыл ящик, снял ипрос, повернул рычаг поперечной подачи и осторожно вытянул стержень №1 из паза.
— Ух, ты! — Штаубе восторженно покачал головой. — Ведь умеют же, сволочи, если надо!
Ребров надел на стержень кольцо, вставил полукольцо, оттянул пружину. Затвор щелкнул и встал на место. Ребров вставил стержень в паз, закрепил рычагом, перевел рейку на 9, протянул руку. Штаубе подал ему гнек, Ребров вставил его в шлицевой замок и стал медленно поворачивать.
— Легче, легче! — зашептал Штаубе, Ребров повернул гнек до конца, тельмец соскочил с колодки, вошел в челночную капсулу. Штаубе подал иглу. Ребров ввел ее в концевое отверстие, перевел рейку на 2. Челночная капсула опустилась на параклит. Ребров тут же повернул и вынул гнек.
— Слава тебе, Господи! — Штаубе перекрестится, со вздохом взялся за сердце. — Ой… С вашими фокусами, Виктор Валентиныч, все здоровье растеряешь…
— Отлично, отлично! — Ребров подошел к промежуточному блоку, открыл, спустил предохранитель, вставил гнек в патрон, включил. Гнек завращался, венчик его раскрылся, вольфрамовый шарик исчез в патрубке.
— Вот на что денежки народные переводятся, — Штаубе склонился над ящиком. — Мерзавцы! А протез нормальный сделать не могут.
— Все отлично, Генрих Иваныч! — возбужденный Ребров вытянул из паза стержень №2. — Дайте только до фундаментов добраться. Будет вам и белка, будет и протез. Точите полукольцо.
Ольга слезла с тренажера, пощупала спину:
— Третий пот. Хватит. Сережа, отбой.
Сережа качался на «Дельте».
— Оль, а я тоже на «Геркулесе» хочу.
— Стоп, стоп! Тебе еще рано. Шведская стенка, лыжи, кольца — вот, что тебе нужно. Слезай.
Ольга потрогала его спину.
— Мокрый, как мышь. Три минуты со скакалкой — и в душ.
Попрыгав, они вошли в душевую, разделись и встали под душ.
— Ну, а потом что было, после чемпионата СССР? — спросил Сережа.
— Скандал был. Я великой Стрепетовой дорогу перешла. Она — шестикратная чемпионка страны, двукратная чемпионка мира, олимпийская чемпионка, а я — двадцатилетняя девка, год назад норму мастера выполнила. У нее муж кагебешник, дача, две машины, блат в Федерации, в Госкомспорте. А я — третьекурсница запиханного Лестеха, девочка из Норильска, живу в общаге, в Москве ни одного знакомого, вся жизнь: тир, спортзал, общага, тир, спортзал, институт. А дальше — круче: спартакиада народов СССР, накануне Олимпиады, она стреляет: 559. Я вышла: 564! Новый рекорд страны. В Федерации на рога встали. Данилин: включить Пестрецову в Олимпийскую сборную, Комаров: рано, молода, нет опыта, не комсомолка, подведет команду, морально неустойчива, хуе-муе. Проголосовали поровну, отложили на неделю, Стрепетова Комарову истерику устроила, орала: или я, или она. Очко у нее тогда сильно заиграло: ей 29, пик давно прошел, последний чемпионат мира она Анжелике Форстер просрала, в Риме вообще в тройку не вошла… — Ольга закрыла воду, взяла полотенце. — Вот. Такова ситуэйшен. Неделя идет, надо что-то делать, а у меня руки опустились, хули; она Комарову в уши надует, он Федерацию обработает, проголосуют против, и пиздец. А тут Милка Радкевич из Киева проездом, пошли с ней в «Метелицу», выпили, попиздели, и она мне: Оленька, не бзди, бери коньячевского, поезжай к Жабину.
— Это кто? — Сережа закрыл воду.
— Второй человек в Федерации после Комарова. Жуткий бабник, мне Милка все про него рассказала. Он, когда ленинградское «Динамо» тренировал, перееб там всю команду. Ну, я тогда целеустремленная была, а про Олимпиаду вообще, как подумаю — сердце останавливается. Думаю, если не включат в сборную — брошу все на хуй, в деревню уеду учителем физкультуры. Звоню Жабину: так и так, хуе-муе, Виктор Сергеич, хочу посоветоваться. Он сначала не просек: а что же ваш, говорит, Данилин? Я говорю: Виктор Сергеич, Данилин тренер классный, а как человек — ни рыба, ни мясо. Он ржет: приезжай. Купила «Камю», приехала. Жена на сборах, дочь на даче. Выпили, стал меня трахать: хуище толстенный, кривой, в рот не помещается. Вазелином мне жопу смазал, шепчет: Оленька, я кончаю всегда только в попку. Полез. Я ору в подушку, как резаная, он ревет, как буйвол. Проебал меня до кишок, выпили шампанского. Говорит: о’кей, я с ребятами потолкую, а ты срочно заявление в комсомол подавай. Так и сделала. А через неделю голосование — и я в сборной. Ну, про Олимпиаду ты все знаешь, — она сняла с крючка халат.
— А этот Жабин?
— Что Жабин?
— Ну… вы с ним еще ебались?
— А как же. Регулярно меня трахал. Как приспичит, сразу в общагу — дзынь: белокурик, жду. Начнет спереди, кончит сзади.
— Больно?
— Нет. Привыкла. Даже кончать от этого научилась… О! Это что такое? — Ольга заметила, что Сережа прикрывает полотенцем свой напрягшийся член.
— Это что за безобразие? — она отвела полотенце, взяла Сережу за член. — Вы что себе позволяете, молодой человек?
Сережа прижался к ней:
— Оль, а можно я в попку попробую?
Она улыбнулась:
— Ребров запретил тебя развращать.
— Да пошел он! Ну можно, а?
— Так хочется?
— Ага.
Она взяла его за уши, сжала, заглянула в глаза:
— Настучишь!
— Никогда! Больно, Оль…
— Клянешься?
— Ну клянусь, больно же!
— Поверим.
Ольга вышла из душевой, прошла в спортзал, достала из своей спортивной сумки тюбик с мазью для рук, поманила Сережу пальцем. Они подошли к мату, постеленному под ерником. Ольга сбросила халат, выдавила на ладонь мази и, опустившись на колени, стала смазывать Сережнн член:
— Главное — не спеши.
Затем она смазала себе анус, легла животом на мат. Сережа лег на нее.
— Выше, выше, — Ольга развела ноги. — Вот. Сильней. И не торопись…
Сережа стал двигаться.
— Маленький мой… Котеночек, — шептала Ольга, прижавшись щекой к мату. — Не спеши…
Сережа вздрогнул, слабо застонал и замер.
— Уже? Котик мой…
Он скатился с нее, сел, потрогал свой член. Ольга перевернулась на спину, потянулась:
— О-о-а-ах! Давно Оленьку не ебли по-черному!
— Пить хочу. — Сережа встал, пошел к двери.
- Предыдущая
- 18/41
- Следующая
