Противостояние - Кинг Стивен - Страница 85
- Предыдущая
- 85/320
- Следующая
Он вяло улыбнулся. Этим утром, как, впрочем, и весь вчерашний день, ее шутки выходили натужными. Он помнил их встречу в парке, когда ее речь показалась ему небрежной россыпью бриллиантов на зеленом сукне бильярдного стола. Однако со второй половины вчерашнего дня бриллианты больше напоминали цирконы, по блеску ничуть не уступающие настоящим драгоценностям, но фальшивые.
– Держи. – Ее руки по-прежнему дрожали, и когда она ставила чашку на стол, кофе выплеснулся ему на тыльную сторону ладони. Он отдернул руку, зашипев от боли, как кошка. – Ой, извини… – На ее лице отразился не просто испуг – почти что ужас.
– Все в порядке…
– Нет, я просто… мокрая тряпка… сиди на месте… неуклюжая… глупая…
Она расплакалась, разразившись такими оглушительными рыданиями, словно стала свидетельницей жуткой смерти лучшего друга, а не легонько обожгла его руку.
Он встал и обнял Риту, не очень-то обрадовавшись ее судорожным ответным объятиям. Она же вцепилась в него чуть ли не мертвой хваткой. «“Космические тиски” – новый альбом Ларри Андервуда, – с тоской подумал он. – Ох, черт, вовсе ты не хороший парень. Опять двадцать пять».
– Прости меня. Не знаю, что это со мной стряслось. Никогда такого не было. Прости меня…
– Все в порядке, это ерунда. – Он продолжал автоматиче ски утешать ее, гладя по тронутым сединой волосам, которые могли выглядеть гораздо лучше (да и вся она, собственно говоря, могла выглядеть гораздо лучше), проведи Рита некоторое время в ванной.
Разумеется, он понимал, что с ней такое. У этой перемены были причины, как объективные, так и субъективные. Все это повлияло и на него, но не столь резко и глубоко. В ней же за последние двадцать часов словно разбился некий внутренний кристалл.
К объективным причинам, очевидно, относился запах. Его приносил прохладный утренний ветерок через открытую дверь между гостиной и балконом. Ветерку этому вскоре предстояло смениться неподвижной, влажной жарой, если, конечно, этот день не будет отличаться от предыдущих трех или четырех. При желании пустить пыль в глаза пришлось бы поломать голову, чтобы подобрать точное название этому запаху. Что-то вроде гнилых апельсинов, или тухлой рыбы, или запаха, который иногда бывает в подземке, когда в поезде открыты окна, – но ни одно из этих определений в полной мере не соответствовало действительности. Пахло гниющими телами, тысячами гниющих тел, разлагающихся на жаре за закрытыми дверями, – да только кому понравится такая правда?
На Манхэттен еще подавалась электроэнергия, но Ларри полагал, что долго так продолжаться не будет. Почти во всех других районах свет уже погас. Прошлой ночью, когда Рита уснула, он стоял на балконе и с такой высоты мог видеть, что темна большая часть Бруклина и весь Куинз. Черный карман тянулся от Сто десятой улицы до самого конца острова Манхэттен. Посмотрев в другую сторону, он увидел яркие огни Юнион-Сити и, возможно, Байонны, но в остальном штат Нью-Джерси погрузился в черноту.
Чернота означала не только отсутствие света. Среди прочего она означала и отключение кондиционеров, этого современного удобства, благодаря которому можно спокойно существовать в городе после середины июня. Она означала, что люди, спокойно умершие в своих квартирах, теперь тухли в раскаленных печах, и когда он об этом думал, перед его мысленным взором возникал посетитель туалетной кабинки у Первого проезда. Ему уже снилось, что этот черный сладкий леденец оживает и манит к себе.
Что касается субъективных причин, Ларри полагал, что Рите, по-видимому, не давала покоя находка, которую они сделали вчера во второй половине дня, гуляя по парку. Когда они выходили из дома, она смеялась, болтала и веселилась, но уже на обратном пути начала стареть.
Выкликатель монстров распластался на тропинке парка в огромной луже собственной крови. Рядом с его окоченевшей и вытянутой левой рукой лежали очки, обе линзы были разбиты вдребезги. Какой-то монстр, очевидно, все же появился. Его столько раз ударили ножом, что Ларри, которого замутило, он напомнил человеческую подушечку для иголок.
Рита кричала и кричала, а когда истерика наконец поутихла, настояла на том, чтобы похоронить его. Так они и сделали. И на обратном пути в квартиру она начала превращаться в женщину, которую он увидел этим утром.
– Все в порядке, – прервал он ее. – Совсем небольшой ожог. Кожа чуть покраснела.
– Я принесу ангуэнтин. В аптечке есть тюбик.
Она шагнула к двери, но он крепко взял ее за плечи и усадил на стул. Она посмотрела на него запавшими глазами, под которыми темнели мешки.
– Что тебе надо, так это поесть. Яичница, гренок, кофе. Потом мы раздобудем какие-нибудь карты и посмотрим, как нам лучше всего выбраться с Манхэттена. Нам придется идти пешком, знаешь ли.
– Да… наверное.
Он прошел в маленькую, примыкающую к гостиной кухоньку, чтобы больше не видеть молчаливой мольбы в ее глазах, достал из холодильника два последних яйца. Разбил над миской, бросил скорлупу в мусорное ведро и стал сбивать.
– Куда ты хочешь уйти?
– Что? Я не…
– В каком направлении? – уточнил он с легким нетерпением в голосе. Он добавил к яйцам молоко и поставил на плиту сковороду. – На север? Там Новая Англия. На юг? По-моему, смысла нет. Мы можем пойти…
Приглушенное рыдание. Он обернулся и увидел, что она смотрит на него, руки мнут друг друга на коленях, глаза блестят от слез. Она пыталась справиться с нервами, но безуспешно.
– В чем дело? – спросил он, подходя к ней. – Что такое?
– Боюсь, я не смогу поесть, – всхлипнула она. – Я знаю, что ты хочешь, чтобы я… Конечно, я попытаюсь… Но запах…
Ларри пересек гостиную, сдвинул половинки стеклянной двери по стальным направляющим, закрыл на защелку.
– Вот так! – небрежно воскликнул он, надеясь, что его раздражение останется незамеченным. – Лучше?
– Да! – с жаром откликнулась Рита. – Гораздо лучше. Теперь я смогу поесть.
Он подошел к плите и помешал яичницу, которая уже начинала пузыриться. На полке нашел терку, несколько раз провел по ней куском американского сыра, посыпал им яичницу. Он слышал, как Рита двигается у него за спиной, и мгновением позже квартиру заполнила музыка Дебюсси, слишком легкая и слащавая на вкус Ларри. Такую классическую музыку он не жаловал. Если уж есть желание послушать классическое дерьмо, так надо брать что-то серьезное, Бетховена, или Вагнера, или кого-то такого. Чего, нах, заниматься ерундой?
Раньше она как бы невзначай спросила, чем он зарабатывал себе на жизнь… и Ларри не без негодования подумал, что небрежность, с которой задавался вопрос, обуславливалась тем, что Рита никогда не сталкивалась с такой проблемой, как заработать на жизнь. «Был рок-н-ролльным певцом, – ответил он, удивляясь, насколько безболезненно дался переход к прошедшему времени. – Пел в одной группе, потом в другой. Иногда записывался в студии». Она кивнула, и они закрыли тему. У него не возникло желания рассказать ей о песне «Поймешь ли ты своего парня, детка?» – потому что песня осталась в прошлом. Между той жизнью и этой разверзлась такая огромная пропасть, что он еще не мог оценить ее масштабов. В той жизни он убегал от торговца кокаином; в этой – похоронил человека в Центральном парке и воспринимал это (более или менее) как само собой разумеющееся.
Он положил яичницу на тарелку, добавил чашку растворимого кофе с большим количеством сливок и сахара, как ей нравилось (сам Ларри придерживался мнения дальнобойщиков: «Если тебе нужна чашка сливок с сахаром, зачем просить кофе?»), и принес к столу. Она сидела на пуфике, обхватив пальцами локти, лицом к стереопроигрывателю. Дебюсси тек из колонок, как растаявшее масло.
– Кушать подано, – позвал он.
Она подошла к столу с вымученной улыбкой, посмотрела на яичницу, как бегун – на штангу, и принялась за еду.
– Вкусно, – кивнула она. – Ты был прав. Спасибо.
– На здоровье, – ответил он. – А теперь слушай. Я хочу предложить тебе следующее. По Пятой мы дойдем до Тридцать девятой и повернем на запад. Переберемся в Нью-Джерси по тоннелю Линкольна. Потом двинемся по Четыреста девяносто пятому шоссе на северо-запад до Пассейика и… яйца нормальные? Часом, не тухлые?
- Предыдущая
- 85/320
- Следующая
