Противостояние. Том II - Кинг Стивен - Страница 101
- Предыдущая
- 101/172
- Следующая
Спустя мгновение она повернулась спиной к разрушению внизу — разрушению, казавшемуся почти незаметным с такой высоты, — и помогла ему упаковать все остальные вещи в его багажник и сетки своей «веспы». Через пятнадцать минут они оставили позади огненный цветок и ехали в прохладной и ветреной темноте, держа путь на запад.
Для Фрэн Голдсмит этот день закончился безболезненно и просто. Она почувствовала теплый толчок воздуха в спину и неожиданно полетела в ночь. Что-то сбило ее с ног.
«Какого хера?» — пронеслось у нее в мозгу.
Она приземлилась на плечо, здорово ударилась, но боли по-прежнему не было. Она лежала в овраге, идущем с севера на юг у края заднего дворика Ральфа.
Прямо перед ней приземлился стул — аккуратно, на все четыре ножки. Вместо сиденья у него была черная дымящаяся масса.
«Какого ХЕРА?»
Что-то упало на сиденье стула и скатилось с него. Что-то дергающееся. С ужасом, хотя и притупленным шоком, она увидела, что это рука.
«Стю? Стю! Что происходит?»
Непрерывный, трескучий грохот поглотил ее, и предметы стали сыпаться дождем повсюду. Камни. Куски дерева. Кирпичи. Кусок стекла, покрытый паутиной трещин (не из таких ли кусков стекла был сделан книжный шкаф в гостиной Ральфа?). Мотоциклетный шлем с кошмарной смертельной дырой сзади. Она видела все ясно… слишком ясно. Лишь несколько секунд назад на улице было совсем темно…
«Ох, Стю, Бог ты мой, где же ты? Что происходит? Ник? Ларри?»
Раздавались крики людей. Не смолкал ревущий грохот. Было светлее, чем днем. Каждый камешек отбрасывал тень. Предметы по-прежнему сыпались дождем вокруг нее со всех сторон. Доска с торчащим из нее шестидюймовым гвоздем рухнула прямо перед ее носом.
«…ребенок!..»
И следом за этой мыслью пришла еще одна, в которой слились все ее предчувствия: «Гарольд сделал это, Гарольд сделал это, Гарольд…»
Что-то обрушилось ей на голову, на шею, на спину. Огромная штуковина, свалившаяся на нее, как подбитый ватой гроб.
«О БОГ МОЙ, О МОЙ РЕБЕНОК…»
А потом темнота поглотила ее, унося в никуда, туда, куда до нее не мог добраться даже темный человек.
Глава 59
Птицы.
Она слышала пение птиц.
Фрэн долго лежала в темноте, слушая птиц, пока не сообразила, что темнота эта на самом деле не темная. Она была красноватой, движущейся, умиротворяющей и заставила ее подумать о детстве. Субботнее утро, не надо идти ни в церковь, ни в школу — день, когда можно поспать подольше. День, в который можно проснуться, когда захочешь… И вот ты лежишь с закрытыми глазами и не видишь ничего, кроме красноватой темноты, — это субботнее солнце просачивается сквозь нежную: сеточку сосудиков на твоих веках. Ты слушаешь птиц, поющих на старых дубах возле дома, и, быть может, ощущаешь запах морской соли, потому что тебя зовут Фрэнсис Голдсмит и тебе одиннадцать лет в это субботнее утро в Оганкуите…
Птицы. Она слышала пение птиц.
Но это был не Оганкуит; это был (Боулдер)…
Она долго раздумывала об этом в красной тьме и вдруг вспомнила взрыв. (…Взрыв?..) (…Стю!)
Ее глаза резко распахнулись. Ее охватил ужас. «Стю!»
И Стю сидел рядом, возле ее кровати, с рукой, обмотанной свежей белой повязкой, ужасным, правда, уже подсохшим порезом на щеке и жалкой шевелюрой, добрая половина которой сгорела; но это был Стю, он был жив, и, когда она открыла глаза, громадное облегчение отразилось на его лице, и он сказал:
— Фрэнни. Слава Богу.
— Ребенок, — сказала она. Горло у нее пересохло. Слово прозвучало шепотом.
На его лице ничего не отразилось, и все ее тело сковал холодный, слепой страх.
— Ребенок, — произнесла она, выдавливая слова с трудом из похожего на наждак горла. — Я… потеряла ребенка?
Тогда на лице его забрезжило понимание. Он погладил ее своей здоровой рукой.
— Нет, Фрэнни, нет. Ты не потеряла ребенка.
Она заплакала, слезы, струившиеся по щекам, обжигали ее, и она обняла его изо всех сил, не обращая внимания на то, что каждая мышца ее тела, казалось, вопила от боли. Она стиснула его. О будущем она подумает потом. Сейчас все, в чем она нуждалась больше всего на свете, было здесь, в этой залитой солнцем комнате.
Из раскрытого окна доносилось пение птиц.
Потом она попросила:
— Скажи мне. Очень плохо?
Лицо его было угрюмым и мрачным. Он не хотел отвечать.
— Фрэн…
— Ник? — шепнула она, глотнула, и в горле у нее раздался слабый треск. — Я видела руку, оторванную руку…
— Может, лучше подождать, пока…
— Нет, я должна знать. Очень плохо?
— Семеро мертвы, — тихо и хрипло произнес он. — Думаю, мы еще легко отделались. Могло быть гораздо хуже.
— Кто, Стюарт?
Он тихонько сжал ее руки.
— Ник — один из них, родная. Там была эта стеклянная панель, наверное, ты помнишь — это окно во всю стену, и оно… оно… — Он запнулся на мгновение, поглядел на свои руки, а потом снова на нее. — Он… мы сумели опознать его по… по некоторым шрамам. — Он отвернулся, а Фрэн испустила хриплый вздох.
Справившись с собой, Стю продолжал:
— И Сюзан. Сюзан Стерн. Она оставалась внутри, когда произошел взрыв.
— Это… просто кажется невероятным, да? — выдавила Фрэн. Она чувствовала себя потрясенной, оглушенной и совершенно сбитой с толку.
— Это правда.
— Кто еще?
— Чэд Норрис, — сказал он, и Фрэн снова испустила хриплый вздох. Одинокая слезинка выкатилась из уголка ее глаза, и она почти машинально смахнула ее.
— Только эти трое оставались внутри. Это похоже на чудо. Брэд говорит, в той кладовке было никак не меньше восьми-девяти шашек динамита. И Ник, он почти… когда я думаю, что он мог прямо ухватиться за эту коробку…
— Не надо, — сказала она. — Откуда было знать.
— Это не очень-то помогает.
Остальные четверо были те, кто приехал из города на мотоциклах: Андреа Терминелло, Дин Уайкофф, Дейл Педерсен и молоденькая девушка по имени Патси Стоун. Стю не сказал Фрэн, что Патси, учившую Лео играть на флейте, ударил и почти что обезглавил крутящийся обломок магнитофона «Уолленсак» Глена Бейтмана.
Фрэн кивнула, и это отозвалось в шее вспышкой боли. Стоило ей приподняться хотя бы чуть-чуть, как всю ее спину пронзала невыносимая боль.
Двадцать человек было ранено взрывом, и у одного из них, Тедди Уайзака из похоронного комитета, практически не было никаких шансов выжить. Еще двое находились в критическом состоянии. Мужчина по имени Льюис Дезчампс лишился глаза. Ральф Брентнер потерял средний и безымянный пальцы на левой руке.
— Я здорово ранена? — спросила Фрэн.
— Ну, у тебя травма шеи, растяжение мышц спины и перелом ноги, — ответил Стю. — Так сказал мне Джордж Ричардсон. Взрывной волной тебя швырнуло через весь двор. Ты сломала ногу и растянула мышцы, когда на тебя приземлилась кушетка.
— Кушетка?
— А ты не помнишь?
— Помню что-то вроде гроба… такой подбитый чем-то мягким гроб…
— Это была кушетка. Я сам сбросил ее с тебя. Я был не в себе и… наверное, в истерике. Ко мне подошел Ларри, чтобы помочь, а я двинул его по зубам… До того потерял голову, — Она дотронулась до его щеки, и он накрыл ее ладонь своей. Я подумал, что ты мертва. Помню, как подумал, что буду делать, если это окажется правдой. Наверное, сошел бы с ума.
— Я люблю тебя, — сказала она.
Он обнял ее очень осторожно, и они застыли так на какое то время.
Наконец она спросила:
— Гарольд?
— И Надин Кросс, — кивнул он. — Они врезали нам. Здорово врезали. Но и близко не добились того, чего хотели. И если мы поймаем их, прежде чем они укатят слишком далеко на запад… — Он вытянул руки, все исцарапанные и ободранные, прямо перед собой и так резко и сильно сжал кулаки, что хрустнули суставы пальцев. С внутренней стороны запястий выступили сухожилия. Неожиданно на лице его заиграла холодная усмешка, от которой Фрэн чуть не вздрогнула. Это было слишком знакомо.
- Предыдущая
- 101/172
- Следующая
