Мареновая роза - Кинг Стивен - Страница 82

• Предыдущая
• 82/132
• Следующая

— Кто я? — прозвучал в пустом гостиничном номере его вопрос. — Кто я? Почему я здесь? Что я тут делаю? Кто я?

Не успев дать ответ хотя бы на один из вопросов, он провалился в сон. Через лишенные сновидений глубины сна боль все еще преследовала его и довольно долго, как плохое предчувствие, не выходящее из головы, но в конце концов Норман от нее оторвался. Голова упала на подушку, и влага, не совсем являющаяся слезами, стекала из левого глаза и левой ноздри по щеке на подушку. Он громко захрапел.

Когда двенадцать часов спустя, в четыре часа утра в субботу, Норман проснулся, от головной боли не осталось и следа. Он чувствовал себя свежим и полным сил, как случалось почти всегда по окончании приступа «фирменной». Он поднялся, спустил ноги на пол и посмотрел через окно в темноту. Голуби по-прежнему сидели на подоконнике, прижимаясь друг к другу и воркуя даже во сне. Он знал — точно, уверенно, без тени сомнения, — что сегодняшний день принесет с собой окончание всей истории. Возможно, на этом закончится и его путь, но это пустяк по сравнению с главным. Понимание того, что после конца больше никогда не будет головных болей, показалось ему вполне равноценной компенсацией.

В противоположном углу комнаты на спинке стула черным безголовым привидением висела мотоциклетная кожаная куртка.

«Проснись пораньше, Роуз, — подумал он почти с нежностью. — Проснись пораньше, сладкая моя, и полюбуйся рассветом, почему бы тебе не насладиться зрелищем восходящего солнца? Смотри, запоминай, потому что это последний рассвет, который ты встречаешь».

В субботу утром Рози проснулась в самом начале пятого и в страхе потянулась к ночнику на прикроватной тумбочке, уверенная, что Норман находится в комнате рядом с ней, убежденная, что слышит запах его одеколона — «От всех моих парней пахнет „Инглиш Ледером“ или не пахнет ничем». В панической попытке поскорее включить свет она едва не столкнула лампу на пол, но, когда свет, наконец, зажегся (основание лампы при этом оказалось в дюйме от края небытия), ее страх быстро рассеялся. Она увидела лишь свою комнату, маленькую, опрятную, успокаивающую, и единственный запах, который Рози ощущала, исходил от ее собственного теплого после сна тела. В комнате нет никого, кроме нее самой… и Мареновой Розы, разумеется. Но Мареновая Роза надежно спрятана за дверцей встроенного шкафа, где она, несомненно, стоит, прикрывая глаза рукой от солнца и глядя на полуразрушенный храм.

«Он мне приснился, — подумала она, поднимаясь. — Я видела его во сне. Мне привиделся очередной кошмар с участием Нормана, поэтому я так испугалась».

Она передвинула ночник на середину тумбочки. Основание лампы звякнуло о браслет. Рози подняла его и оглядела. Странно, почему ей так трудно вспомнить, (то, что должна помнить) откуда у нее взялось это украшение. Может, она купила его в лавке Билла, потому что оно напомнило браслет, надетый на руку женщины с картины? Она не понимала, и это ее тревожило. Как можно забыть (то, что нужно забыть) такое?

Рози подняла браслет, тяжелый, как золото, но, наверное, сделанный из чугуна и покрытый позолотой, и посмотрела через него, как в телескоп, на комнату.

В памяти вспыхнул фрагмент сна, и она поняла, что Норман в ее сновидении не появлялся. Ей пригрезился Билл. Они мчались на его мотоцикле, и вместо того, чтобы отвезти ее на пикник к озеру, он направился по тропе, уходящей все глубже и глубже в зловещую рощу мертвых деревьев. Через некоторое время они достигли поляны, на которой росло единственное живое дерево с ветвями, отягощенными сочными плодами цвета хитона Мареновой Розы.

«Ого! Великолепное первое блюдо! — воскликнул Билл, спрыгивая с мотоцикла и подбегая к дереву. — Я слышал про эти фрукты — съешь один, и ты сможешь видеть затылком, съешь два, и будешь жить вечно».

Именно в этом месте сон превратился из просто неприятного в по-настоящему кошмарный. Она почему-то знала, что плоды дерева не волшебные, а ядовитые, и бросилась к нему, намереваясь остановить, прежде чем тот попробует вкус соблазнительного фрукта. Но Билл и слушать не хотел. Он слегка обнял ее за плечи, усмехнулся и сказал: «Не будь дурочкой, Рози, я знаю помгранат, он совсем не такой».

Вот тогда-то она и проснулась, лихорадочно дрожа в темноте и думая не о Билле, а о Нормане… словно он лежал на постели где-то неподалеку и думал о ней. От такой мысли она крепко обхватила себя за плечи. Очень даже возможно, что так оно и есть на самом деле. Положив браслет на тумбочку, Рози поспешила в ванную и включила горячую воду.

Беспокойный сон о Билле и ядовитом дереве, недоумение, когда и каким образом к ней попал браслет, путаные размышления о купленной картине, с которой она сняла раму, а потом сунула в шкаф, как нечто постыдное, недостойное чужого взгляда… все это померкло на фоне одной тревожащей ее мысли: о предстоящем свидании. Оно состоится сегодня, и каждый раз, когда Рози вспоминала об этом, ее охватывало такое ощущение, будто в груди накалялась нихромовая спираль. Она одновременно боялась и радовалась, но преобладало любопытство. Свидание. Их свидание.

«Если, конечно, он появится, — скептическим тоном заметил внутренний голос. — Если все это — не шутка, знаете ли. А может, ты его напугала».

Рози шагнула было под душ, но в последний момент сообразила, что забыла снять трусики.

— Появится, — пробормотала она, наклоняясь и стягивая их. — Придет, я знаю. Обязательно придет.

Она нырнула под струю горячей воды, и, когда протянула руку за бутылочкой шампуня, голос в потаенной части сознания — в этот раз совсем другой голос — прошептал: «Звери будут драться».

— Что? — встрепенулась Рози, замерев с пластмассовой бутылочкой в руке. Ей стало страшно, хотя она сама не понимала почему. — Что ты сказал?

Тишина. Она даже не успела точно запомнить мысль, только что мелькнувшую в голове, знала лишь, что это опять каким-то образом связано с проклятой картиной, застрявшей в сознании, как назойливо повторяющийся мотив. Рози принялась намыливать волосы и неожиданно решила избавиться от картины. Она сразу испытала облегчение, как при мысли о том, что нужно отказаться от плохой привычки — курения или порции спиртного перед ленчем, — и к тому времени, когда вышла из ванной, настроение ее поднялось настолько, что она напевала.

Билл не заставил ее мучиться сомнениями; он приехал без опоздания. Рози перенесла один из стульев к окну, чтобы не пропустить его появления (она уселась перед окном в четверть восьмого, через целых три часа после того, как вышла из душа, и больше чем за час до условленного времени), и в двадцать пять минут девятого на свободное место между двумя машинами перед домом въехал мотоцикл с привязанной к багажнику сумкой-холодильником. Голову водителя скрывал большой синий шлем, а лица его она под таким углом рассмотреть не могла, Но Рози знала, что это Билл. Безошибочно угадала бы его по линии плеч и среди тысячной толпы. Он нажал на газ, заставив мотор взреветь, затем выключил его и обутой в ботинок ногой опустил упор. Он перебросил ногу через сиденье, и на секунду стали отчетливо видны очертания его бедра в линялых джинсах. Рози ощутила, как по ней пробежала слабая, но откровенная волна чувственного желания, и подумала: «Вот о чем я буду думать сегодня вечером, ожидая, пока придет сон; вот о чем я буду мечтать. И если мне повезет, я увижу это во сне».

Она собиралась дожидаться его здесь, на месте, давая возможности подняться на второй этаж, как девочка, чувствующая себя в полной безопасности в родительском доме, ожидает парня, который должен отвезти ее на школьный танцевальный вечер, ожидает даже после того, как он останавливается у дома: сидит в нарядном открытом платье, прячась за занавеской спальни и улыбаясь чуть хитроватой улыбкой, пока он неловко выбирается из тщательно вымытой и начищенной до блеска отцовской машины и приближается к двери, смущенно поправляя галстук-бабочку.

• Предыдущая
• 82/132
• Следующая