Бесплодные земли (др. перевод) - Кинг Стивен - Страница 56
- Предыдущая
- 56/128
- Следующая
Она обеспокоенно смотрела на него.
— Нам еще хватает времени добраться туда?
Эдди кивнул.
— В обрез.
Три минуты спустя они вновь были на Великой Дороге. Она призрачно мерцала впереди. Еще через час, когда небо на востоке окрасил первый свет зари, вдалеке возник ритмичный стук.
Барабаны, подумал Роланд.
Машины, подумал Эдди. Какой-то огроменный механизм.
«Это сердце, — подумала Сюзанна. — Огромное, живое, больное сердце… и бьется оно в том городе, куда мы идем».
Стук прекратился через два часа — так же внезапно, как начался. Небо заполонили безликие белесые тучи; солнце подернулось легкой дымкой, а потом и вовсе исчезло за облачной завесой. До вертикально поставленных камней, тускло отблескивавших в ровном рассеянном свете, подобно клыкам поверженного чудовища, оставалось менее пяти миль.
«ИТАЛЬЯНСКАЯ НЕДЕЛЯ В МАЖЕСТИК! — уныло возвещало с навеса над входом в кинотеатр на углу Бруклин— и Марки-авеню обтрепанное полотнище. — ДВА КЛАССИЧЕСКИХ ВЕСТЕРНА СЕРДЖИО ЛЕОНЕ! «ЗА ПРИГОРШНЮ ДОЛЛАРОВ» ПЛЮС «ХОРОШИЙ, ПЛОХОЙ, ЗЛОЙ»! ВСЕ СЕАНСЫ — 99 ЦЕНТОВ!»
В кассе сидела смазливая блондиночка в бигуди. Жуя резинку, она читала одну из тех бульварных газетенок, которые так любила миссис Шоу. Рядом гремел транзистор — «Лед Зеп». Слева от кассы, в последней уцелевшей витрине, висела афиша с Клинтом Иствудом.
Джейк знал, что нужно идти, — было почти три часа, — и все равно на миг задержался, засмотревшись на афишу за грязным треснутым стеклом. На Иствуде было мексиканское серапе. В зубах зажата сигара. Один край серапе Иствуд перекинул через плечо, чтобы освободить револьвер. Глаза у Иствуда были бледно-голубые, выцветшие. Глаза снайпера.
«Не он, — подумал Джейк, — но очень похож. Главное, глаза… глаза почти такие же».
— Ты позволил, чтобы я сорвался в пропасть, — сказал он человеку со старой афиши — не Роланду, другому. — Допустил, чтобы я погиб. Что будет в этот раз?
— Эй, мальчик, — окликнула его белокурая кассирша, и Джейк испуганно вздрогнул. — Ты как, будешь стоять и сам с собой общаться или все-таки зайдешь?
— Я пас, — поспешно отказался Джейк. — Эти два я уже видел.
И двинулся дальше.
Свернув налево, на Марки-авеню, мальчик опять подождал, не охватит ли его ощущение, что он вспоминает еще не случившееся, но тщетно. Ничего особенного в Марки-авеню не было: накаленная солнцем улица, вдоль которой выстроились многоэтажки из сероватого песчаника (похожие, с точки зрения Джейка, на тюремные блоки); нестройно гомонящая стайка молодых мамаш толкает коляски, разбившись на парочки — и больше ни души. Май выдался не по-весеннему жаркий — чересчур жаркий для пеших хождений.
«Что я ищу? Что?»
Позади хрипло загоготал юношеский басок. Следом негодующий женский голос взвизгнул: «А ну, отдай!»
Джейк дернулся, решив, что обладательница голоса, должно быть, имеет в виду его.
— Генри, отдай! Я серьезно!
Джейк обернулся и увидел двоих ребят. Одному было самое малое лет восемнадцать, другому — намного меньше… лет двенадцать-тринадцать. При виде второго мальчика сердце Джейка закрутило в груди что-то вроде мертвой петли: вместо коротких штанов в полоску на парнишке были зеленые вельветовые брюки, но желтая футболка осталась та же, а под мышкой он нес старый, побитый баскетбольный мяч. Хотя паренек стоял к Джейку спиной, Джейк понял, что нашел мальчика из своего вчерашнего сна.
Визжала симпатяшка из билетной кассы, та, что жевала резинку. Девчонка пыталась выхватить свою газету у старшего из ребят, с виду уже почти взрослого дяди. Похититель — на нем были джинсы и черная футболка с закатанными рукавами — держал газету над головой и радостно скалился:
— А ты подпрыгни, Мэриэнн! Прыгай, девочка, прыгай!
Девчонка уперлась в него злыми глазами и вспыхнула.
— Дай сюда! — велела она. — Кончай валять дурака, отдай газету! Сволочь!
— Во, слыхал, Эдди? — огорчился старший. — Выражаицца! Бяка, бяка! — Он с ухмылочкой помахал газетой — так, чтобы белокурая кассирша лишь самую чуть-чуть не могла до нее дотянуться — и Джейка вдруг осенило. Эти двое вместе возвращались с занятий (хотя вряд ли учились в одной школе, если он правильно определил разницу в возрасте), и тот, что постарше, завернул к кассе, притворившись, будто хочет сказать блондиночке что-то интересное. Потом он просунул руку в щель под окошком и — цап! — стащил газету.
Такие лица, как у этого переростка, Джейку случалось видеть и раньше. Такие физиономии бывают у тех, кто считает верхом веселья облить кошке хвост бензином или скормить голодной собаке хлебный катыш с рыболовным крючком в середке. У тех, кто сидит в классе на камчатке и дергает девчонок за бретельки лифчиков, а когда кто-нибудь, наконец, пожалуется, изумляется, прикинувшись дурачком: «Кто, я?» В школе «Пайпер» ребят подобного склада было немного, но они были; Джейк полагал, что горстка таких удальцов отыщется в любой школе. Пайперовские одевались получше, но лица были те же. В старину о мальчишке с таким лицом, вероятно, сказали бы «висельник».
Мэриэнн подпрыгнула, силясь достать газету, которую переросток в черных штанах свернул в трубку, но ухватить ее не успела; в последний момент парень отдернул руку и шлепнул Мэриэнн газетой по макушке, точно собаку, напустившую лужу на ковер. На глазах у Мэриэнн показались слезы — главным образом, полагал Джейк, от унижения. Она страшно покраснела — хоть спички от щек зажигай — и заорала:
— Ну и подавись! Читать не умеешь, я знаю, так хоть картинки посмотришь!
И развернулась, чтобы уйти.
— Отдай, ну чего ты, — тихонько сказал младший мальчик. Мальчик Джейка.
Переросток протянул Мэриэнн свернутую трубкой газету. Девушка схватила ее, дернула к себе, и даже со своего места, с расстояния в тридцать футов, Джейк услышал треск рвущейся бумаги.
— Говно ты, Генри Дийн! — выкрикнула она. — Самое настоящее говно!
— Ох-ох-ох, большое дело! — Генри казался искренне обиженным. — Уже и пошутить нельзя! И потом, ну, порвалась твоя газета, так ведь всего в одном месте, Гос-споди помилуй, читать-то можно. Выше нос, чего скисла?
Тоже в цвет, сказал себе Джейк. Хмыри вроде этого Генри даже самую несмешную хохму пихали на два шага дальше, чем нужно… а потом, когда кто-нибудь орал на них, оскорблялись: их, мол, не так поняли. И всегда это было «а чего, чего?», и «шуток, что ль, не понимаешь?», и «выше нос, чего скисла?»
«На кой он тебе сдался, парень? — подивился он. — Если ты на моей стороне, на кой тебе сдался этот урод?»
Но, когда мальчик развернулся и они с Генри опять зашагали по улице, Джейк получил ответ на свой вопрос. Черты лица у старшего из ребят были крупнее, тяжелее, щеки нещадно изрыты угрями, но в остальном сходство оказывалось разительным. Мальчики были братьями.
Джейк отвернулся и неторопливо двинулся по тротуару впереди них. Трясущейся рукой он залез в нагрудный карман, вытащил отцовские солнечные очки и исхитрился водрузить их на нос.
Сзади, словно кто-то постепенно поворачивал верньер радиоприемника, все громче раздавались голоса.
— Зря ты так, Генри. Западло было так над ней стебаться.
— Ей в кайф, Эдди. — Голос Генри: самодовольный голос человека бывалого и искушенного. — Подрастешь — поймешь.
— Она же плакала.
— Небось, менструха, — философски заметил Генри.
Они были теперь очень близко. Опустив голову и глубоко затолкав руки в карманы, Джейк отступил к стене здания. Почему-то (он не знал, почему) страшно важным казалось не дать себя заметить. Не Генри; Генри с любой точки зрения пустое место; не Генри, а…
«Младший не должен меня вспомнить, — скользнула ему в голову мысль. — Почему — толком не знаю, только не должен».
Ребята миновали Джейка, даже не взглянув на него; тот, к кому Генри обращался «Эдди», шел с краю и быстрыми шлепками ладони вел мяч по мостовой, вдоль бровки тротуара.
- Предыдущая
- 56/128
- Следующая
