Затерянный мир (илл. Л. Фалина) - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 44
- Предыдущая
- 44/121
- Следующая
Да, это было поистине волшебное царство! Такое великолепие может нарисовать только самая пылкая фантазия. Густые ветви сплетались у нас над головой, образуя естественный зелёный свод, а сквозь этот живой туннель струилась прозрачно-зелёная река. Прекрасная сама по себе, она казалась ещё чудеснее от тех причудливых бликов, которые роняли на неё смягчённые зеленью яркие лучи солнца. Чистая, как хрусталь, недвижная, как зеркало, зеленеющая у берегов, как айсберг, водная гладь сверкала сквозь резную арку листвы, подёргиваясь рябью под ударами наших вёсел. Это был путь, достойный страны чудес, в которую он вёл.
Теперь индейцы никак не давали о себе знать, зато животные стали попадаться чаще, и их доверчивость свидетельствовала о том, что они ещё не встречались с охотником. Пушистые бархатисто-чёрные обезьянки с ослепительно-белыми зубами и лукавыми глазками провожали нас пронзительной трескотнёй. Иногда с тяжёлым всплеском срывался с берега в воду кайман. Раз как-то грузный тапир выглянул из кустов и, постояв минуту, побрёл в чащу. Потом среди деревьев мелькнуло гибкое тело крупной пумы; она обернулась на ходу, и из-за рыжего плеча на нас сверкнули полные ненависти зелёные глаза. Птиц здесь было множество, особенно болотных. На каждом стволе, нависшем над водой, стайками сидели ибисы, цапли, аисты — голубые, ярко-красные, белые, а кристально чистая вода так и кишела рыбами всех цветов радуги.
Мы плыли по этому золотисто-зелёному туннелю три дня. Глядя вдаль, трудно было отличить, где кончается зелёная вода и где начинается зелёный свод над ней. Ничто не нарушало глубокого покоя этой реки, следов человека здесь не было.
— Индейцев нет. Они боятся Курупури, — сказал как-то Гомес.
— Курупури — это лесной дух, — пояснил лорд Джон. — Здесь этим именем называют всё, что несёт в себе злое начало. Бедняги туземцы боятся даже заглянуть сюда — им кажется, будто в этих местах кроется нечто страшное.
На третий день нам стало ясно, что с челнами надо расстаться: река начинала быстро мелеть, они то и дело скребли днищем о песок. Под конец мы вытащили их из воды и расположились на ночь в прибрежном кустарнике. Утром лорд Джон и я прошли мили две лесом параллельно реке и, убедившись, что она мелеет всё больше и больше, вернулись с этой вестью к профессору Челленджеру, тем самым подтвердив его предположение, что мы достигли крайней точки, дальше которой на челнах идти нельзя. Тогда мы втащили их ещё выше на берег, спрятали в кустах и сделали на соседнем дереве зарубку, чтобы разыскать свой тайник на обратном пути. Потом, распределив между собой поклажу — винтовки, патроны, провизию, одеяла, палатку и прочий скарб, — взвалили тюки на плечи и снова двинулись в путь, последний этап которого сулил нам гораздо большие трудности, чем начало.
Это выступление, к несчастью, было ознаменовано стычкой между нашими двумя петухами. Присоединившись к нам, Челленджер сразу же взял экспедицию под своё начало, к явному неудовольствию Саммерли. И в этот день, как только Челленджер отдал распоряжение своему коллеге (нести анероидный барометр, всего-навсего!), — последовал взрыв.
— Разрешите спросить, сэр, — с грозным спокойствием проговорил Саммерли, — по какому праву вы командуете нами?
Челленджер вдруг вспыхнул и весь так и ощетинился:
— По праву начальника экспедиции, профессор Саммерли!
— Вынужден заявить, сэр, что я вас таковым не признаю.
— Ах, вот как! — Челленджер с поистине слоновьей грацией отвесил ему насмешливый поклон. — Тогда, может быть, вы соблаговолите указать мне моё место среди вас?
— Пожалуйста, сэр. Вы — человек, слова которого взяты под сомнение, а мы — члены комиссии, созданной для того, чтобы проверить вас. Вы идёте со своими судьями, сэр!
— Боже милостивый! — воскликнул Челленджер, садясь на перевёрнутый чёлн. — В таком случае будьте добры следовать своей дорогой, а я не торопясь пойду за вами. Поскольку я не возглавляю эту экспедицию, мне незачем идти во главе её.
Благодарение богу, в нашей партии нашлись два здравомыслящих человека — лорд Джон и я, — иначе сумасбродство и горячность наших учёных мужей привели бы к тому, что мы вернулись бы в Лондон с пустыми руками. Сколько понадобилось пререканий, уговоров, объяснений, прежде чем мы утихомирили их! Наконец Саммерли двинулся вперёд, попыхивая трубкой и презрительно усмехаясь, а Челленджер с ворчанием последовал за ним. К счастью, мы ещё за несколько дней до того успели обнаружить, что оба наших мудреца ни во что не ставят доктора Иллингворта из Эдинбурга, и это спасло нас. В дальнейшем стоило нам только упомянуть имя шотландского зоолога, как назревающие ссоры моментально стихали, оба профессора заключали временный союз и дружно накидывались на своего общего соперника.
Двигаясь гуськом вдоль берега, мы скоро обнаружили, что река постепенно превратилась в узкий ручей, а он, в свою очередь, затерялся в трясине, заросшей зелёным губчатым мхом, в который наши ноги уходили по колено. В этом месте вились густые тучи москитов и всякой другой мошкары, так что мы с чувством облегчения ступили наконец на твёрдую землю и, сделав большой крюк лесом, обошли эту злачную трясину, которая ещё долго напоминала нам о себе органным гулом насекомых.
На второй день после того, как мы бросили челны, характер местности резко изменился. Нам приходилось всё время идти в гору, лесная чаща заметно редела и утрачивала свою тропическую пышность. Огромные деревья, вскормленные илистой почвой долины Амазонки, уступили место кокосовым и финиковым пальмам, которые стояли группами среди густого кустарника. В сырых низинах росли пальмы с изящными ниспадающими листьями. Мы шли почти только по компасу, и раза два между Челленджером и двумя индейцами разгорался спор о выборе пути, причём оба раза вся наша партия предпочла, как выразился возмущённый профессор, «довериться обманчивому инстинкту первобытных дикарей, а не совершеннейшему продукту современной европейской культуры». На третий день выяснилось, что мы были правы, отдав предпочтение индейцам. Челленджер сам опознал кое-какие приметы, запомнившиеся ему с первого путешествия, а в одном месте мы даже наткнулись на четыре обожжённых камня — след его же лагерной стоянки.
Подъём всё ещё продолжался; два дня ушло на то, чтобы преодолеть усеянную валунами гору. Растительность снова изменилась, и от прежней тропической роскоши здесь оставались только пальмы «слоновая кость» да множество чудесных орхидей, среди которых я научился распознавать редкостную Nuttoma Vexillaria, розовые и пунцовые цветы великолепной катлеи и одонтоглоссум. В расщелинах холма журчали по мелким камням ручейки, затенённые зарослями папоротника. На ночь мы обычно располагались среди валунов на берегу какой-нибудь заводи, где стаями носились рыбки с синевато-чёрными спинками вроде нашей английской форели, служившие нам прекрасным блюдом на ужин.
На девятый день нашего пути, когда мы проделали, по моим расчётам, около ста двадцати миль от того места, где были спрятаны челны, лес совсем измельчал и мало-помалу перешёл в кустарник. Кусты, в свою очередь, сменились бескрайними бамбуковыми зарослями, настолько густыми, что нам приходилось прорубать в них дорогу ножами и индейскими томагавками. На это у нас ушёл целый день, от семи утра до восьми вечера, всего с двумя короткими перерывами на отдых. Трудно представить себе занятие более однообразное и утомительное!
Даже в просеках мой горизонт ограничивался какими-нибудь десятью-двенадцатью ярдами; всё остальное время я видел перед собой только спину лорда Джона в белой парусиновой рубашке да по сторонам, почти вплотную, — жёлтую стену бамбука. Узкие, как лезвие, лучи солнца кое-где пронизывали её; футах в пятнадцати у нас над головой на фоне ярко-синего неба покачивались бамбуковые метёлки. Я не знаю, какие животные населяли эту чащу, но мы не раз слышали совсем близко от себя чью-то грузную поступь. Лорд Джон думал, что это были гуанако или ламы. Только к ночи выбрались мы из зарослей бамбука и, измученные за этот показавшийся нам бесконечным день, сейчас же разбили лагерь.
- Предыдущая
- 44/121
- Следующая
