Двести лет вместе. Часть вторая - Солженицын Александр Исаевич - Страница 105

• Предыдущая
• 105/124
• Следующая

Правда, многие образованные евреи своё отвержение от коммунизма пережили с сердечной болью, расставаться с идеалом было трудно: ведь то был «великий, и вероятно неизбежный, всечеловеческий эксперимент, начатый в России в 1917 году, эксперимент, подкреплённый древними, притягательными и по видимости возвышенными идеями, из которых далеко не все были пагубны, а многие сохранили своё позитивное значение и по сей день… Марксизм предполагает образованность»[1333].

Долго и жарко многие публицисты-евреи держались за термин «сталинизм» – удобную форму оправдать раннюю советскую власть. Не так-то легко проходило расставание с привычным, с любимым: оно – ещё искоренимо ли?

Были и попытки расширить влияние интеллигенции на правящие верхи. Одна из таких (1966) – «Письмо XXIII съезду» КПСС, написанное Г. Померанцем. В проекте письма предлагалось Компартии: поверить «научно-творческой интеллигенции», которая «стремится не к анархии, а к законности… хочет не разрушить существующую систему, а сделать её гибче, разумнее, гуманнее», – и создать из интеллигентского ядра консультативный «теоретический центр», который будет давать комплексные советы административному руководству страны[1334].

Попытка повисла в воздухе.

Ещё у многих долго ныли в мысленном образе «запылённые комиссарские шлемы».

Но выбора – уже не было. И советские евреи отложились от коммунизма.

И теперь, отпадая, обратили против него свой фронт. И вот тут бы – с очищающим раскаянием – самим сказать о прежнем деятельном участии в торжестве советского режима и сыгранной жестокой роли.

Нет, почти нет. (Исключения – сейчас, ниже.) А тот сборник «Россия и евреи» 1924 года, столь своевременный, столь уместный и душевно пронзительный, – ведь он был тогда же еврейской общественностью и заклёван. И даже по сегодняшнему мнению эрудита Шимона Маркиша: «никто не решается нынче взять под защиту горбоносых и картавых комиссаров: страшно прослыть советчиком, чекистом, Бог знает кем ещё… И всё-таки скажу без всяких оговорок: поведение еврейских юношей и девушек, уходивших к красным, в тысячу раз понятнее, чем резоны авторов названного выше сборника»[1335].

Некоторые еврейские авторы всё же начали сознавать нечто из прошлого, как оно было, но – в самых осторожных выражениях: «Подошла к концу роль той «русско-еврейской интеллигенции», которая сложилась в довоенные и первые послевоенные годы и была – в какой-то степени убеждённо – носительницей марксистской идеологии, исповедовала – пусть робко, пусть в душе, в противоречии с практикой – идеалы либерализма, интернационализма и гуманизма»[1336]. Носительницей марксистской идеологии? – да, конечно. Идеалы интернационализма? – о, конечно. Но либерализма и гуманизма? – лишь в послесталинское время, опоминаясь.

Однако у большинства евреев-комментаторов поздне-советского периода мы прочтём совсем не то. Оглядясь на всю даль от 1917 года, они увидели одни еврейские муки при этом режиме. «Среди многочисленных национальностей Советского Союза евреев всегда выделяли как самый «ненадёжный» элемент»[1337].

Это – с каким же беспамятством можно такое промолвить в 1983 году? Всегда! – и в 20-е годы! и в 30-е! – и как самый ненадёжный?! Настолько всё забыть?

«Если… с высоты птичьего полёта посмотреть на советскую историю, то она вся представляется как последовательное перемалывание и уничтожение евреев». – Вся! Да мы ж её в предыдущих главах и перебрали и видели: уж не поминая густоты на верхах, – разве не было для множества евреев периода благоустояния, массового перемещения в города, открытости высшего образования и культурного расцвета? Всё же оговорка: «Бывали… „флуктуации“, но общая тенденция сохранялась… советская власть, разрушающая все вообще национальности, с евреями поступает, в целом-то, наиболее круто»[1338].

А ещё одному автору даже тот ранний момент, когда Ленин и РКПб кликнули евреев на помощь в госаппарат, и клич был услышан, а затем и значительные массы евреев из местечек прежде ненавистной черты оседлости перебрались в столицы и большие города, теснее к авангарду, – это «становление большевистского режима, превратившего большую часть евреев в «деклассированный элемент», разорившего, сославшего в ссылки, разрушившего семьи», – видится ему «бытовой катастрофой» для «большинства еврейского населения». (Так ведь на ту картину – чьими глазами смотреть. Да и сам автор видит, чуть ниже: в 20-х и 30-х «дети деклассированных еврейских мелких буржуа успели закончить… технологические вузы и столичные университеты и стать «командирами» в буднях «великих строек».) И ещё какие-то туманные выкладки: «в начале века основной характеристикой еврейской активности было… очарование… идеей построения нового справедливого общества», – но армией революции «стало откровенное быдло, все те, „кто был никем“, и „после становления режима“ это быдло „решило реализовать свой лозунг и „стать всем“, добив и собственных вождей… Так установилось царство быдла – неограниченный тоталитаризм“. (И, по всему контексту: евреи тут – совершенно ни при чём, разве – среди потерпевших вождей.) И эта чистка длилась „в течение четырёх десятков лет“, до „середины пятидесятых годов“; к этому времени относит автор последнюю „горькую пилюлю положенных… по истории разочарований“ для „очарованных“ евреев»[1339]. Снова тот же взгляд: вся советская история есть угнетение и вытеснение евреев.

И теперь – единый протестующий стон вырывается из стольких еврейских грудей: «Не мы выбирали эту власть!»

И будто бы даже: «Нет способа культивирования среди них [евреев] лояльной советской элиты»[1340].

Да Боже, да этот способ работал безотказно 30 лет, только потом заел. А откуда же – столько блистательных многоизвестных имён? – уж они перед нами помелькали довольно.

И почему же 30-40 лет глаза множества евреев на суть советского строя не открывались – а теперь открылись? Что их открыло?

Да вот именно в значительной мере то, что эта власть вдруг повернулась и сама стала теснить евреев, не только из правящих и командных сфер, но из культурных и научных институтов. «Разочарование было таким свежим и болезненным, что даже детям не было сил и мужества поведать о нём. А дети? …у подавляющего большинства доминирующим желанием продолжало оставаться всё то же – аспирантуры, карьеры и тому подобное»[1341].

Однако предстояло посмотреть на своё положение пристальней.

В 70-е вновь возникла некая перекличка, даже совпадения мнений, немыслимые полвека.

Например, в 1929 писал Шульгин: «Надо признать то, что было. Голое отрицание… что евреи ни в чём не виноваты – ни в российской революции, ни в консолидации большевизма, ни в ужасах коммунизма – есть самый худший путь… Уже большой шаг вперёд, если можно это огульное обвинение еврейства во всех бедах, свалившихся на Россию, в известной мере дифференцировать. Хорошо уже, если можно найти «оттенки»[1342].

К счастью, такие оттенки, и ещё гораздо определительней: осмысление и даже раскаяние, – у отдельных евреев прозвучали. И, при честном уме и мудром жизненном опыте, достаточно отчётливо. И как это радостно. И как это обнадёживает.

Вот Дан Левин, американский интеллектуал, переехавший в Израиль: «Не случайно ни один из американских писателей, пытавшихся описать и объяснить, что произошло с советским еврейством, не затронул эту важнейшую тему – ответственности за коммунизм… В России народный антисемитизм во многом связан с тем, что русский народ видит в евреях причину всего, что с ним сделала революция. Но американские писатели – евреи и бывшие коммунисты… не хотят воскрешать тени прошлого. Между тем забвение прошлого – страшная вещь»[1343].

• Предыдущая
• 105/124
• Следующая