Перстень Тота - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 20

• Предыдущая
• 20/92
• Следующая

Я погрузился в кресло и раскурил ароматную «матрону». Проводив последнего из своих друзей, он вернулся, сел в кресло напротив и достал из кармана домашней куртки какое-то письмо.

— Это анонимное письмо я получил сегодня утром, — начал он. — Я хочу прочесть его вам и получить от вас совет.

— Охотно его дам, если только он чего-нибудь будет стоить.

— Так вот, там написано следующее: «Милостивый государь, я бы настоятельно рекомендовал вам самым внимательным образом следить за многочисленными ценностями, доверенными вашему попечению. Я полагаю, что существующая ныне система охраны с одним-единственным ночным сторожем недостаточна. Примите меры предосторожности, пока не произошло непоправимое несчастье».

— Это все?

— Да, все,

— Ну что ж, — сказал я, — во всяком случае очевидно, что письмо написал человек, которому известно, что ночью музей охраняет только один сторож, а знают об этом немногие.

Уорд Мортимер с загадочной улыбкой протянул мне письмо.

— Вы знаете толк в почерках? — спросил он. — Вот взгляните на это! — Он выложил на столик передо мной еще одно письмо. Сравните хвостик у «д» в словах «поздравляю» и «доверенными». И написание заглавного «Я», а так же эти точки, больше похожие на черточку, в обоих письмах!

Оба безусловно написаны одной рукой — правда, в первом автор пытался изменить почерк.

— А второе, — сказал Уорд Мортимер, — это поздравительное письмо, которое написал мне профессор Андреас по случаю моего назначения на должность хранителя.

Я удивленно уставился на него. Затем перевернул страницу — и точно, в конце письма стояла подпись «Мартин Андреас». Для человека, хоть мало- мальски знакомого с графологией, не могло быть никакого сомнения в том, что профессор написал своему преемнику анонимное письмо, предостерегая его от грабителей. Это было непонятно, но факт оставался фактом.

— Зачем понадобилось ему это делать? — спросил я.

— Именно этот вопрос я хотел задать вам. Раз у него появились такие опасения, почему бы ему не прийти и не высказать мне их прямо?

— Вы поговорите с ним?

— Просто не знаю, как быть. А вдруг он станет отрицать, что написал это?

— Как бы то ни было, — сказал я, — предостережение сделано в дружеском духе, и я бы на вашем месте обязательно принял его к сведению. Достаточно ли надежны теперешние меры предосторожности? Гарантируют ли они от ограбления?

— Думаю, что да. Публика допускается только с десяти до пяти, и на каждые два зала приходится по смотрителю. Они стоят в дверях между залами и держат в поле зрения все их пространства.

— А ночью?

— Как только уходят посетители, мы тотчас же закрываем большие железные ставни, которые не сможет взломать никакой грабитель. У нас опытный и добросовестный ночной сторож. Он сидит в караульной, но каждые три часа совершает обход. В каждом зале оставляется включенной на всю ночь одна электрическая лампочка.

— Не представляю, что бы можно было предпринять еще, разве что оставлять на ночь ваших дневных стражей.

— Это нам не по средствам.

— Во всяком случае, я бы обратился в полицию — пусть они поставят полицейского снаружи, на Белмор-стрит, — заметил я. — Что до письма, то я считаю так: раз автор пожелал остаться неизвестным, это его право. Может быть, в будущем разъяснится, почему он избрал столь странный образ действий.

На том наш разговор и закончился, но, вернувшись домой, я всю ночь ломал голову, пытаясь разгадать мотивы, побудившие профессора Андреаса написать своему преемнику анонимное письмо с предостережением, а в том, что письмо написал он, я был уверен так же, как если бы застал его за этим занятием. Он явно предвидел какую-то опасность для музейной коллекции. Не из-за этого ли он и отказался от должности хранителя? Но если так, почему он не решился предупредить Мортимера лично? Тщетно искал я ответа на эти вопросы, пока наконец не погрузился в тревожный сон.

Проснулся я позже обычного, разбуженный весьма необычным и энергичным способом: часов в девять утра в спальню ворвался мой друг Мортимер с выражением ужаса на лице. Обычно он являл собой образец аккуратности, но сейчас воротник у этого аккуратиста загнулся, галстук выехал наружу, а шляпа сидела на затылке. Я все понял по его безумным глазам.

— Ограблен музей?! — воскликнул я, рывком приподнимаясь в постели.

— Боюсь, что да! Те драгоценные камни! Урим и туммим! — он проделал весь путь бегом в теперь не мог перевести дух. — Я иду в полицейский участок. Как можно скорее, Джексон, приходите в музей! Пока! — Он как угорелый выскочил из комнаты, и я услышал, как загромыхали его башмаки вниз по лестнице.

Я не заставил себя долго ждать, но по прибытии увидел, что он уже вернулся с полицейским инспектором и еще с одним пожилым джентльменом — мистером Первисом, одним из партнеров известной ювелирной фирмы «Морсон и компания». Как специалист по драгоценным камням, он всегда был готов проконсультировать полицию. Они сгрудились вокруг витрины, в которой экспонировался наперсник иудейского первосвященника. Сам наперсник был вынут и положен сверху на витринное стекло, и три головы склонились над ним.

— Вне всякого сомнения, кто-то приложил к нему руку, — говорил Мортимер. Мне это сразу бросилось в глаза, когда я проходил сегодня утром по залу. Я осматривал наперсник вчера вечером, так что это наверняка произошло в течение ночи.

Сомнений и впрямь быть не могло: кто-то явно поработал над наперсником. Оправы четырех камней верхнего ряда — сердолика, хризолита, изумруда и рубина — были шероховаты и зазубрены, как будто кто-то скоблил их. Камни остались в своих гнездах, но прекрасная ювелирная отделка, которой мы восхищались совсем недавно, была грубо повреждена.

— Сдается мне, кто-то пытался выковырять камни, — предположил полицейский инспектор.

— Боюсь, не только пытался, но и преуспел, — сказал Мортимер. — Думается мне, эти четыре камня — искусная подделка. На место подлинных камней вставлены фальшивые.

Очевидно, эта же мысль пришла в голову и эксперту-ювелиру, так как он внимательно рассматривал камни через лупу. Затем он подверг их нескольким испытаниям и наконец с довольным видом повернулся к Мортимеру.

— Могу вас поздравить, сэр, — с искренней радостью сказал он. — Я ручаюсь своей репутацией, что все четыре камня подлинные и удивительной чистоты.

Испуганное лицо моего бедного друга просветлело, и из его груди вырвался глубокий вздох облегчения

— Слава Богу! — воскликнул он. — Только непонятно, что же тогда было нужно вору?

— Вероятно, он хотел взять камни, но ему помешали.

— В этом случае логичнее предположить, что он вынимал бы их по одному, но все камни здесь, хотя оправа отогнута, и их легко было вынуть из гнезда.

— Да, все это в высшей степени странно, — произнес инспектор. — Никогда не слыхал ни о чем подобном. Давайте теперь допросим сторожа.

Позвали сторожа, мужчину с солдатской выправкой и честным лицом, которого этот случай, похоже, обеспокоил не меньше, чем Уорда Мортимера.

— Нет, сэр, я не слышал ни одного звука, — ответил он на вопрос инспектора. — Как всегда, я четыре раза обошел залы, но не заметил ничего подозрительного. Вот уже десять лет, как я тут работаю, но ничего такого раньше не случалось.

— Через окно вор не мог залезть?

— Никак не мог, сэр.

— А проскользнуть мимо вас в дверь?

— Нет, сэр: я покидал свой пост у входа, только когда совершал обход.

— Каким еще путем можно попасть в музей?

— Через дверь из квартиры мистера Уорда Мортимера.

— Ночью эта дверь заперта, — пояснил мой друг. — И прежде чем добраться до нее, злоумышленник должен был бы также проникнуть с улицы через входную дверь ко мне в квартиру.

— Как насчет ваших слуг?

— У них совершенно отдельное помещение.

— Так, так, — заключил инспектор, — дело очень темное. Однако же, уверяет мистер Первис, похищения не было.

— Я готов поклясться, что эти камни — подлинные.

• Предыдущая
• 20/92
• Следующая