Из пушки на Луну - Верн Жюль Габриэль - Страница 34

Мишель Ардан, Барбикен, Николь, — а с ними, разумеется, и Мастон, волновавшийся еще сильнее непосредственных участников путешествия, — с нетерпением ожидали свой «снаряд-вагон», в котором они должны были достигнуть лунного материка.

Снаряд оказался чудом металлургии. Все без исключения признали, что он делает величайшую честь промышленному гению американцев.

Прежде всего, в первый раз было добыто, быстро и в срок, такое огромное количество чистого алюминия, и уже на это можно было смотреть, как на необычайный успех новейшей американской техники.

Драгоценный снаряд ярко сверкал под лучами солнца. Его коническая шапка на внушительном цилиндрическом массиве придавала ему большое сходство с теми толстостенными башенками, которыми средневековая архитектура украшала верхние углы укрепленных замков; недоставало лишь узеньких бойниц в стенах и флюгера на крыше.

— Право, можно подумать, — воскликнул Ардан, — что вот-вот выйдет из башни средневековый воин в своих железных доспехах! А мы в ней будем точно феодальные бароны… Захватить бы еще немножко артиллерии, и мы одолели бы всю армию селенитов, если только на Луне есть жители.

— Значит, тебе нравится наш экипаж? — спросил его Барбикен.

— О, конечно! — отвечал Ардан, продолжая изучать снаряд, как художник изучает монумент или картину. — Жаль только, что контур простоват, да и конус мог бы быть изящнее. Надо бы его увенчать металлической резьбой… Разве трудно было сделать вверху какой-нибудь выступ — посадить, например, химеру или саламандру, выскакивающую из огня с распростертыми крыльями и разверстой пастью?

— К чему? — спросил Барбикен, практический ум которого был мало впечатлителен к красотам искусства.

— Ты спрашиваешь «к чему», мой друг Барбикен! Увы, раз ты мне задаешь такой вопрос, я боюсь, что ты никогда не поймешь ответа…

— А ты все-таки попробуй ответить.

— Видишь ли: по-моему, надо во все, что мы делаем, что мы творим, вкладывать побольше красоты, изящества. Знаешь индусскую пьесу, которая называется «Тележка ребенка»?

— Даже названия не слыхал!

— Это меня нисколько не удивляет, — продолжал Ардан. — Так вот узнай, что в этой пьесе, — между прочим, выведен вор, который собирается сделать дыру в стене и вдруг спрашивает себя, какую бы покрасивее форму придать отверстию: лиры, цветка, птички или вазы… Скажи мне, друг Барбикен: будь ты тогда присяжным, осудил бы ты этого вора?

— Разумеется, и ни на минуту не задумался бы! — ответил председатель Пушечного клуба. — Признал бы еще отягчающие вину обстоятельства: взлом с заранее обдуманным намерением…

— А я бы признал его невиновным, друг Барбикен! Вот видишь, ты никогда не будешь в состоянии меня понять.

— И даже не буду стараться, мой доблестный художник!

— Да, внешний вид нашего вагона оставляет желать многого, — говорил Ардан. — Зато я его омеблирую, как я хочу: с комфортом и роскошью, подобающими посольству от Земли!

— В этом отношении, дорогой Мишель, — ответил Барбикен, — ты волен развернуть всю свою артистическую фантазию: мы тебе мешать не будем. Ты позаботься о приятном, наше же дело — подготовить все необходимое и полезное.

— Кстати, что ты придумал там, в лесу, вместо того чтобы охотиться на Николя? Ты объявил, что придумал средство сохранить наши головы и кости во время выстрела. Помню: ты говорил о каких-то пружинах и о воде, но я ничего не понял.

— Как же ты поверил?

— Друг Барбикен! Знай: во всем, что касается математики и механики, я буду слепо тебе верить, потому что ты ученый, притом такой ученый, который знает свое дело; я же в механике почти ничего не смыслю, а математики совершенно не знаю; у меня даже сложение редко выходит, когда слишком большие числа.

— Как же ты приводил много верных данных и цифр во время своей речи на митинге? — спросил не без изумления Барбикен.

— Цифры и всякие факты я могу запомнить, если их выучу, а я их всегда выучу, если они интересны, — спокойно ответил Ардан. — Так объясни же мне, что ты придумал: подушку на пружинах, огромные рессоры? При чем тут вода?

— Постой! Прежде всего я повторю то, что ты мне сказал четверть часа тому назад: если ты задаешь мне такой вопрос, то боюсь, что ты не поймешь ответа…

— А я повторяю твой ответ: все-таки попробуй объяснить, дружище Барбикен!

— Ты знаешь, что вода обладает совершенной упругостью?

— Признаться, никогда не предполагал, чтобы слово «упругость» применялось к воде. Я знаю упругость резины, стальной рессоры, дерева…

— Это тоже упругие вещества, но упругость их несовершенная и даже весьма незначительная. Слишком сильно согнешь дерево — оно так и останется согнутым или переломится; перекрутишь пружину — она лопнет, и т. д. А на воду можно действовать какой угодно силой, и она не потеряет своей упругости. Если, например, давить на нее в толстостенном сосуде, она несколько сожмется, но лишь только будет устранено давление, она снова примет совершенно такой же объем, как прежде. Ты это себе представляешь?

— Верю, хотя и не очень. Во всяком случае, буду помнить, — ответил Ардан.

— Теперь дальше. Так как вода почти несжимаема и притом совершенно упруга, она может принять какой угодно толчок…

— Который ее не «согнет» и не «сломит». Видишь, я понимаю! — вставил Ардан.

— Совершенно верно, хотя ты и шутишь, — продолжал Барбикен. — Получив же толчок и некоторое сжатие, вода тотчас же будет стремиться занять первоначальный объем, то есть, в свою очередь, толкнет, и притом с той же силой, все окружающие ее предметы…

— Стой, Барбикен! Ведь и мы будем «окружающими предметами»! Или ты думаешь «для присутствующих сделать исключение»?

Барбикен махнул рукою с досадой и хотел было прекратить объяснение, но, взглянув на смышленое лицо друга, одумался и сказал:

— Ты невозможный слушатель, но ты на своем шутовском языке верно поставил вопрос: именно так и надо устроить, чтобы действие воды, ее толчок — или, по крайней мере, огромная часть этого действия — не передалась нам.

— Что же ты придумал?

— На дно снаряда будет налит слой воды в метр. Затем мы на эту воду опустим крепкий деревянный круг, совершенно непроницаемый для воды: вода не будет проходить даже между краями круга и стенками снаряда, — все это легко устроить. Итак, у снаряда будет крепкий деревянный» пол.

— Хочешь устроить плот? Внизу вагона — вода, на воде — плот, а мы на плоту? Не думал я «лететь» на плоту! — перебил Ардан.

— Недолго: несколько мгновений, а потом вода исчезнет.

— Исчезнет из металлического снаряда? — воскликнул Ардан.

— Сейчас поймешь. Я сказал, что слой воды будет толщиной в метр. Но он будет еще разделен деревянными перегородками, — горизонтально во всю ширину, — на несколько слоев меньшей толщины. От каждого слоя будут итти трубы до верхушки снаряда. Поэтому вот что произойдет: толчок от выстрела передастся сначала первому, нижнему, слою воды; эта вода прижмется к первой перегородке, которая будет мгновенно разбита, но так как она окажет некоторое сопротивление, — а главное, последует сопротивление остальных водяных слоев, — то нижняя вода устремится по открытым трубам на верхушку снаряда. Так же и второй слой воды разобьет вторую перегородку и отхлынет по трубам наверх; то же будет с третьей и четвертой перегородками. Таким образом, вода сыграет роль буфера — идеально сильной и быстрой пружины!

— Погоди немного! — остановил Ардан. — А вода, которая ушла на верхушку? Ведь она тоже ударится со страшной силой о верхушку, а оттуда обрушится на все «окружающие предметы»!

— Нет. Эта вода вылетит наружу.

— Наружу?! Наш вагон будет с отверстиями?! Где же они? Их не видно.

— Посмотри на самый верх снаряда, куда ты хотел посадить флюгер в виде саламандры. Видишь на нем покрышку? Она состоит из нескольких слоев толстейшей кожи, надежно прикрепленных к целому ряду спиральных пружин из лучшей стали, обладающих такой же упругостью, как часовые пружины; другими своими концами пружины, конечно, прикреплены к снаряду. Таким образом, кожаная покрышка составляет пружинный клапан или общую пружинную пробку для верхних отверстий всех труб. Вода хлынет, своим напором отбросит кверху покрышку, выльется наружу, а затем пружины сожмутся и снова притянут покрышку к снаряду.