Возвращение к Скарлетт. Дорога в Тару - Эдвардс Энн - Страница 3

• Предыдущая
• 3/94
• Следующая

Уже темнело, когда Пегги вновь загрузила своих подопечных в машину, чтобы развезти их по домам. Один из этих молодых людей спросил ее, когда она планирует закончить свою книгу и почему бы ей, коль скоро она взялась сейчас подыскивать рукописи для «Макмиллана», не предложить издательству свою собственную.

Надо сказать, что за те четыре года, которые Пегги проработала в «Атланта Джорнэл», за ней установилась прочная репутация блестящего очеркиста. И даже теперь, спустя десять лет после ее ухода из газеты, ее все еще считали в некотором роде знаменитостью и литературным авторитетом, и начинающие авторы часто обращались к ней за советом.

И вот сейчас одна из них, молодая женщина, совсем недавно буквально преследовавшая Пегги просьбами оценить книгу, которую эта особа написала, закричала с заднего сиденья:

— Как, вы пишете книгу, Пегги? Странно, что вы никогда об этом ничего не говорили! Почему же вы не дали ее мистеру Лэтему?

— Потому что она так плоха, что я просто стыжусь показывать ее кому бы то ни было, — ответила Пегги.

— Да, я полагаю, это действительно так! Я не могла бы отнести вас к той категории людей, которые способны написать удачный роман! — воскликнула девица.

И тут Пегги почувствовала, как волна ярости захлестывает ее. Что мог знать этот ребенок о ее жизни и о том, к какому типу людей она принадлежит, или о том, что довелось ей испытать и пережить? Пегги была почти уверена, что, узнай эта девица всю правду о ее жизни, она была бы слишком шокирована, чтобы поверить некоторым фактам. Эта неожиданная мысль заставила Пегги расхохотаться. Она так смеялась, что ногой непроизвольно нажала на тормоз и машина резко остановилась.

— Вот видите! — закричала девица, когда неожиданный толчок едва не выбросил ее из машины. — Это подтверждает мое мнение. Вам явно недостает серьезности, столь необходимой романисту.

Эти слова оказались последней каплей — Пегги была в бешенстве, и, едва освободившись от своих подопечных, она помчалась домой.

Пегги работала над своим романом с 1926 года — от случая к случаю и с большими перерывами, и теперь более чем две тысячи страниц рукописи были втиснуты в большие и довольно потрепанные конверты, которые, в свою очередь, были разложены по всей квартире, всюду, где только она смогла найти для них место.

Был седьмой час. Лэтем говорил, что уезжает поздно ночью. Пегги носилась по квартире, ничуть не заботясь о том, какой беспорядок оставляет после себя. Часть конвертов была сложена на столике для шитья и прикрыта банными простынями, остальные находились в более курьезных и укромных местах. Пегги то приходилось, извиваясь, лезть под кровать, чтобы вытащить оттуда части романа, относящиеся к периоду Реконструкции, то, балансируя на высоком табурете в кладовой для кухонной посуды, доставать с верхних полок главы о послевоенном времени.

Но собрав все, что, по ее мнению, составляло рукопись целиком, Пегги вспомнила, что отсутствовала первая глава, вернее, что было 60 вариантов этой главы, но что все они ужасно плохи, а потому она быстро села за машинку и, выбрав из этих шестидесяти лучший, как ей показалось, перепечатала его заново, начав, впрочем, с третьей страницы, поскольку чувствовала себя слишком взволнованной, чтобы переделать всю начальную главу целиком. Поэтому к главе была сделана ею приписка, что первые две страницы будут написаны позднее.

Кроме того, отсутствовали связующие звенья между различными частями книги, и даже самой Пегги содержимое некоторых конвертов показалось «отрывками», и она написала еще несколько примечаний, могущих помочь избежать путаницы при чтении.

Лишь находясь уже в вестибюле отеля, в котором остановился Лэтем, Пегги обратила внимание на свой внешний вид — и ужаснулась: «без шляпы, волосы растрепаны, лицо и руки в пыли, и ко всему прочему чулки, которые я натянула на скорую руку, собрались складками на лодыжках», — вспоминала она позднее.

Оставив поначалу конверты в машине, она позвонила Лэтему в номер и попросила его спуститься вниз, сама же вновь выбежала из отеля. И в тот момент, когда Лэтем выходил из лифта, она появилась в вестибюле с охапкой конвертов в руках. С каждым ее шагом конверты сыпались на пол, и Лэтем поспешил ей на помощь вместе с двумя служащими отеля. Так и шли они втроем за Пегги, подбирая падающие бумаги. При этом Лэтем, стараясь сохранить серьезность на лице, приветствовал Пегги так, словно в ее появлении в отеле не было ничего необычного.

Наконец, добравшись до дивана, стоявшего в вестибюле, она села, свалив конверты рядом с собой. Лэтем позднее говорил, что ему никогда не забыть это зрелище: «крошечная женщина, сидящая на диване, а рядом — самая огромная рукопись, которую я когда-либо видел, возвышающаяся двумя грудами конвертов почти до плеч».

— Похоже, это рукопись вашей книги, миссис Марш, не так ли? — спросил Лэтем.

Пегги вскочила на ноги, схватила кипу конвертов в охапку и протянула их ему.

— Если она действительно вас интересует — берите ее, но книга не закончена и не отделана, — предупредила она Лэтема.

Не теряя времени даром, тот сразу согласился. Вещи Лэтема уже были уложены, а потому конверты пришлось сложить в большой картонный чемодан, в обиходе называемый «только бы не было дождя», тут же приобретенный Лэтемом у одного из служащих отеля. Пегги помогала Лэтему укладывать конверты. Поверх одного из них он заметил сделанную корявым почерком надпись: «Дорога в Тару».

— «Тара»? — спросил Лэтем.

Тара, объяснила она, родной дом ее героини.

— Книга о том, как вели себя разные люди, оказавшиеся в условиях войны, Реконструкции и полного крушения общественной и экономической систем жизни. Я имею в виду тех, кто смог проявить такое человеческое качество, как «предприимчивость».

— Значит, это роман о Гражданской войне? — спросил Лэтем.

— Нет, — ответила она. Роман о людях, живших на Юге в те времена, о тех, кто был «предприимчивым», и о тех, у кого этого качества не было.

И Пегги, попрощавшись, покинула Лэтема, все еще пытавшегося запихнуть огромное количество конвертов в свой новый чемодан.

Редактора к тому времени стали одолевать сомнения в правильности своего первого впечатления о Пегги Митчелл и ее романе. Огромное количество конвертов и тяжесть чемодана, в который они были уложены, говорили об эпических размерах рукописи, и Лэтем уже побаивался, что его «открытие» — не более чем длинный и нудный роман из истории Гражданской войны.

Но пока он не сел в свой поезд, отправлявшийся в Новый Орлеан, и не открыл первый конверт, он и не представлял себе, что его ожидает. За всю свою долгую карьеру в издательском деле вряд ли он когда-либо держал в руках рукопись, которая находилась бы в более ужасном состоянии, чем рукопись миссис Марш. И Лэтем, сделав несколько попыток разобраться в ней, в конце концов решил не утруждать себя чтением этой беспорядочной мешанины, а, вернувшись в Нью-Йорк, просто отправить ее обратно автору с просьбой привести рукопись в порядок.

А пока главы книги находились в полном беспорядке, и зачастую два или три варианта; какой-либо главы были вложены в один конверт, а содержание некоторых страниц невозможно было разобрать из-за многочисленных исправлений: слова обведены овалами, стрелками показано, куда они должны быть переставлены, все пометки сделаны корявым, неразборчивым почерком. Вставки были помещены на обратной стороне листов, но при этом отсутствовали указания, куда именно они должны быть вставлены.

Но любопытство, а может быть, и просто отчаяние взяли верх, и Лэтем, удобно устроившись в зеленом бархатном кресле пульмановского вагона, начал читать эту неудобоваримую рукопись.

И вскоре, подобно миллионам будущих читателей этого романа, уже не мог оторваться. Книга захватила его.

Атланте исполнилось полвека, когда Маргарет Мэннелин Митчелл появилась на свет — во вторник, 8 ноября 1900 года, в день, когда Уильям Маккинли был вновь избран президентом Соединенных Штатов. Город с таким возрастом вполне мог считаться выскочкой, особенно если учесть, что соседние Саванна и Огаста уже давно отпраздновали свой столетний юбилей, а близлежащие Афины вскоре собирались сделать то же самое.

• Предыдущая
• 3/94
• Следующая