Зловещая лесопилка - Сникет Лемони - Страница 9

• Предыдущая
• 9/21
• Следующая

— Твауши! — попыталась предостеречь Чарльза Солнышко, но он только пожал плечами и повел Клауса к выходу.

Бодлеры-сестры переглянулись. Жужжание не утихало, Мастер Флакутоно без передышки грохотал кастрюлями, но то были не самые громкие звуки, которые слышали две девочки. Чарльз все дальше и дальше уводил их брата, и оттого громче станков, громче кастрюль был неистовый стук их сердец.

— Послушайте, вам не о чем беспокоиться, — говорил Фил, глядя, как Вайолет и Солнышко тычут вилками в свою запеканку.

Было время обеда, но Клаус все еще не вернулся от доктора Оруэлл, и сестры умирали от беспокойства. Идя вместе с другими служащими после работы через двор, Вайолет и Солнышко тревожно вглядывались в деревянную калитку, которая вела в Полтривилль, но, к великому огорчению, никаких признаков Клауса не обнаружили. Придя в общежитие, Вайолет и Солнышко стали высматривать его в окно и так волновались, что лишь через несколько минут сообразили, что окно не настоящее, а нарисовано на стене шариковой ручкой. Тогда они вышли и сели на пороге, глядя на пустой двор, пока Фил не позвал их ужинать. И вот время близится ко сну, но мало того, что брат не вернулся, так еще и фил настаивает, что им не о чем беспокоиться.

— А я думаю, нам есть о чем беспокоиться, — сказала Вайолет. — Очень даже есть. Клауса нет целый день, и мы с Солнышком опасаемся, что с ним могло что-нибудь случиться. Что-нибудь ужасное.

— Босу! — подтвердила Солнышко.

— Я знаю, что маленькие дети часто боятся врачей, — заметил Фил, — но врачи — ваши друзья, они не могут сделать вам больно.

Вайолет посмотрела на Фила и поняла, что их разговор ни к чему не приведет.

— Вы правы, — устало проговорила она, хотя он был далеко не прав.

Всякому, кто когда-либо бывал у врача, известно, что врачи вовсе не обязательно ваши друзья, не больше, чем почтальоны ваши друзья, не больше, чем мясники наши друзья, чеммастера по ремонту холодильников ваши друзья. Врач — это всего лишь человек, который по долгу службы должен делать так, чтобы вы почувствовали себя лучше, и если у вас когда-нибудь было пулевое ранение, то вы прекрасно знаете, что фраза «Врачи не могут сделать вам больно» звучит просто нелепо. Вайолет и Солнышко тревожились, разумеется, не о том, что их брат получил пулевое ранение, а о том, что доктор Оруэлл так или иначе связана с Графом Олафом, но любая попытка объяснить такие вещи оптимисту обречена на провал. Поэтому они просто тыкали вилкой в запеканку и ждали брата, пока не пришло время спать.

— Наверное, доктор Оруэлл не укладывается в график, — сказал Фил, когда Вайолет и Солнышко примостились обе на нижней койке. — Наверное, в ее приемной яблоку негде упасть. — Суски, — грустно сказала Солнышко, что означало нечто вроде: «Надеюсь, что так, Фил».

Фил улыбнулся сестрам и выключил в общежитии свет. Несколько минут рабочие о чем-то перешептывались потом замолкли, и вскоре дружный храп окружил Вайолет и Солнышко. Девочки, конечно, не спали, со все возрастающим смятением всматривались они в темноту. Солнышко издала грустный звук, похожий на скрип отворяющейся двери, и Вайолет взяла в ладони распухшие от завязывания узлов пальцы сестры и ласково подула на них. Но хоть бодлеровским пальцам стало немного легче, бодлеровским сестрам легче не стало» Прижавшись друг к дружке, они лежали на койке, стараясь представить себе, где сейчас Клаус и что с ним происходит. Но в том-то и беда: одна из самых скверных особенностей Графа Олафа заключается в том, что его преступные приемы столь бессовестны, что совершенно невозможно представить себе, какую пакость он держит про запас. Дабы прибрать к рукам состояние Бодлеров, Граф Олаф совершил так много ужасных деяний, что Вайолет и Солнышку было нестерпимо тяжело думать, в каком положении может сейчас находиться их брат. Становилось все позднее и позднее, и сестрам рисовались все большие и большие ужасы, которые происходят с братом, тем временем как они лежат в общежитии и не могут ему помочь. '

— Стинтамкуну, — прошептала наконец Солнышко.

Вайолет кивнула. Они должны идти его искать.

Выражение «тихо, как мыши» вводит нас в заблуждение, ведь мыши часто бывают очень шумными, поэтому и люди, которые ведут себя тихо, как мыши, могут пищать и шуршать. Более приемлемо выражение «тихо, как мимы», ведь мимы — это люди, которые разыгрывают свои театральные номера, не произнося ни звука. Мимы раздражают и вызывают чувство неловкости, но они гораздо тише мышей, так что выражение «тихо, как мимы» более уместно при описании того, каким образом Вайолет и Солнышко выбрались из койки, на цыпочках пересекли спальню и вышли в ночь.

Светила полная луна, и дети как завороженные устремили взгляд в дальний конец погруженного в тишину двора. В лунном свете пыльная, вытоптанная земля казалась им такой же странной и вселяющей суеверный ужас, как поверхность луны. Вайолет взяла Солнышко на руки и пошла через двор к тяжелой деревянной калитке, ведущей на улицу. Слышался только шорох шагов Вайолет. Сироты не могли припомнить, когда они в последний раз были в таком тихом, спокойном месте, и поэтому внезапный скрип заставил их вздрогнуть от неожиданности. Скрип был шумным, как шуршание мыши, и донесся оттуда, куда они шли. Вайолет и Солнышко пригляделись во мраке, снова послышался скрип, деревянная калитка распахнулась, и в ней показалась невысокая фигурка, которая медленно шла по направлению к ним.

— Клаус, — сказала Солнышко, так как одним из немногих нормальных слов, которыми она пользовалась, было имя ее брата.

И Вайолет с облегчением увидела, что к ним приближается не кто иной, как Клаус. На нем были новые очки, которые отличались от прежних лишь тем, что были совсем новыми и от этого блестели в лунном свете. Он сдержанно и как-то странно улыбнулся сестрам, словно он их не слишком хорошо знает.

— Клаус, мы так о тебе беспокоились, — сказала Вайолет, обнимая брата, когда тот подошел к ним. — Тебя так долго не было. Что с тобой случилось?

— Я не знаю, — ответил Клаус очень тихо, и сестрам пришлось податься вперед, чтобы его расслышать. — Я не могу вспомнить.

— Ты видел Графа Олафа? — спросила Вайолет. — Доктор Оруэлл с ним заодно? Они что-нибудь тебе сделали?

— Не знаю. — Клаус покачал головой. — Я помню, что разбил очки, помню, как Чарльз привел меня в здание в форме глаза. Но больше ничего не помню. Я даже не помню, где я сейчас.

— Клаус, — твердым голосом сказала Вайолет, — ты в Полтривилле, на лесопилке «Счастливые Запахи». Этого ты просто не можешь не помнить.

Клаус не ответил. Он просто смотрел на сестер широко-широко раскрытыми глазами, словно они были аквариумом с золотыми рыбками или выставочными экспонатами.

— Клаус? — спросила Вайолет. — Я же сказала, ты 6 Полтривилле, на лесопилке «Счастливые Запахи».

Клаус по-прежнему не отвечал.

— Наверное, он очень устал, — обращаясь к Солнышку, сказала Вайолет. — Либу, — с сомнением в голосе проговорила Солнышко.

— Тебе надо лечь в постель, — сказала Вайолет. — Иди за мной. И наконец Клаус заговорил.

— Да, сэр, — тихо сказал он.

— Сэр? — повторила Вайолет. — Я не сэр, я твоя сестра!

Но Клаус снова замолк, и Вайолет сдалась. По-прежнему держа Солнышко на руках, она пошла к общежитию, Клаус, шаркая ногами, побрел за ней. Отблески луны сверкали на его очках, с каждым шагом он поднимал небольшие тучки пыли, но не говорил ни слова. Тихо, как мимы, Бодлеры вернулись в общежитие и на цыпочках направились к своим койкам. Однако, подойдя к ним, Клаус остановился и во все глаза уставился на сестер, словно забыл, как забираются на среднюю койку.

— Клаус, ложись, — ласково сказала

Вайолет.

— Да, сэр, — ответил Клаус и лег на нижнюю койку, по-прежнему глядя на сестер широко раскрытыми глазами. Вайолет села на край койки и сняла с Клауса ботинки, которые тот снять забыл, но он, казалось, даже не заметил этого.

• Предыдущая
• 9/21
• Следующая