Моя неприличная Греция (СИ) - "Katou Youji" - Страница 17

И если на площади перед парламентом будет достаточно места, а у вас хорошее зрение, то вы сможете заняться и еще одной увлекательной вещью — сосчитать складки на юбке эфзони. Их должно быть ровно четыреста. Столько лет турки господствовали над греками. А если уж кому-то и очень повезет, и он очутится совсем близко к марширующему солдату, а движения того не будут особо аккуратными, что большая редкость, то убедитесь вы и в том, что на воине не колготки, а особая двухслойная конструкция…

— Какая какая конструкция? — снова поперхнулся я, предчувствуя со своим богатым воображением худшее.

— Собственно, первый слой — это чулки, которые крепятся на специальном кожаном поясе, и только поверх них надеваются белые гетры, также фиксируемые сзади поясками с забавными черными кисточками. Завязать аккуратно их самому, задача очень сложная. Так что юноши часто прибегают к услугам коллег по цеху, и какое зрелище в этот момент с учетом юбки и чулок открывается добровольному помощнику, вы себе можете представить. Поэтому в этом полку иногда и случаются определенного рода скандалы, правда, всеми силами замалчиваемые. Особенно советую обратить внимание и на шаг, которым маршируют эфзони. Он специальный и повторяет пинок, которым греческие воины выпроваживали турков из своей страны. А теперь, с учетом того, что я вам рассказала, кто-нибудь мне может объяснить, зачем на красных туфлях (символ пролитой крови, каждая весит по три с половиной килограмма) наших мальчиков имеются массивные помпоны?

— Тоже, чтоб за баб сойти? — ступил Валера.

— Не совсем так, — сочувственно подмигивая Венечке, произнесла Фрекен Бок. — Точнее, общее направление мыслей верно, как в анекдоте про Вовочку. Это действительно отвлекающая уловка. Под распущенными черными нитями там спрятаны широкие и наточенные лезвия. И если воин оказывался обезоруженным, то он бросался на своего противника, лягался и пинался до последнего. Я же не зря сказала про знаменитый греческий шаг во время марша.

И после этого, други, вы еще спрашиваете, почему я так рвался живьем поглазеть на этот еперный балет? А посмотреть было на что.

Под такие рассказы путешествие на пароме никто не заметил, быстро пролетели и два часа в пути в автобусе. Акис поставил всем какую-то незамысловатую комедию, а я как обычно набрасывал на планше все, что успел услышать от Брони.

— Павсаний, весь автобус задерживаешь, так на церемонию из-за тебя не успеем, — раздался над ухом тихий голос Чельнальдины, как всегда неожиданно подкравшейся сзади. — И, поскольку ты у меня теперь личный летописец, то поделюсь только с тобой и еще одним секретом. Всю группу я сейчас оставлю перед входом в парламент на площади Синтагма у могилы неизвестного солдата, где и разворачивается основная часть церемонии. А тебя, судя по твоим вопросам, как обычно интересуют гораздо более пикантные моменты. Так что думаю, провожу как я тебя лучше в небольшой переулок, где происходит… эээ, досмотр солдат перед парадным выходом на публику. И ты убедишься в том, что я ничего не придумала о национальном костюме. Фотографировать публично там нельзя, но ведь ты же придумаешь способ?

— Сделаем, — подмигнул уже я Броне. — И что, про чулки и специальный мужской пояс точно не выдумка?

Бл*ха. Не выдумка.

В этом я лично удостоверился, когда двое военных рангом постарше детально оглядели этих самых красавцев-парней и прощупали каждую застежку на сем кожаном изделии. А при том, как маршировали эти солдаты, задирая и выбрасывая ноги выше плеч, забота эта была совсем непраздной.

10. «Держитесь подальше от»

Сейчас я кого-нибудь разочарую, но Афины не произвели на меня того впечатления, на которое рассчитывал. Я ожидал увидеть город, состоящий из прекраснейших мраморных зданий и знаменитых античных статуй, и все это было на Парфеноне и частично за окном автобуса, в котором мы на бешеной скорости пытались прорваться по свободным магистралям от пробки к пробке, потому что оказались в столице в субботу. Но само сердце Афин — центральная часть, меня, мягко говоря, покоробила.

Быть может, за это древний город, почувствовавший возникшую в сердце мимолетную неприязнь, и отомстил мне, сыграв не одну злую шутку. Сейчас, конечно, я могу только со смехом вспоминать собственные злоключения, но тогда, когда я летел по незнакомой территории где-то в периферийных кварталах и ощущал себя героем второсортного ужастика, с чувством юмора было туго.

Собственно, в первую очередь, меня неприятно поразило огромное количество мусора в центре и бомжей на улицах. Таким я помнил Невский проспект и Сенную площадь в Петербурге в середине девяностых годов прошлого века и никак не думал, что в Греции сяду на машину времени и вернусь на пару десятилетий назад.

И совсем уж удивительным было обнаружить в центральной части огромное количество сгоревших зданий, стыдливо прикрытых просто досками со щелями или металлической сеткой. Такие бывшие строения были в основном зажаты между громадными торговыми центрами, одинаковыми по всему миру и растущими как грибы.

Здесь же вперемешку с новостроем и пустующими участками земли попадались и остатки древних колонн, только совсем не белоснежного цвета, а какого-то грязно-песочного. Запомнилась и небольшая православная церквушка, буквально впихнутая между салоном шуб, бесконечными уличными ресторанами и домом обуви. О техническом состоянии большинства самих исторических зданий, почти не оставшихся в центре (почти вся Греция — это сейсмически опасная зона), я вообще молчу. Потому что иначе как аварийным его назвать сложно.

Петербургские градозащитники уже давно ходили бы многотысячными митингами вокруг таких объектов и ваяли тонны возмущенных писем в Кремль. Ответить на мои многочисленные вопросы Фрекен Бок не смогла. Архитектура явно не была ее сильной стороной, да и как любой островной житель, особой любви к столице Броня не питала.

Разгадку сего казуса я узнал уже во время другого путешествия. Там седовласая бабуся-болгарка, которая сначала показалась мне глубоко и основательно въехавшей в маразм, вдруг неожиданно на очень чистом русском пояснила, что существует кардинальное различие между российской и европейской реставрационными школами.

Мы, как только появляются деньги, стараемся замазать и законопатить любую трещинку, покрыть слоем современной защитной краски фасад, сменить булыжник на мостовых и стремимся к тому, чтобы все выглядело как новенькое. А в Европе ценится то, что туристы могут любоваться зданиями и сооружениями, такими, какими их видели великие древние люди. И пусть фасад у дома и кажется обшарпанным, но это историческая обшарпанность, которой, возможно, наслаждался сам Байрон. И это, по мнению европейцев, гораздо ценнее любого новодела.