Об идолах и идеалах - Ильенков Эвальд Васильевич - Страница 1

Э.В.Ильенков.

Об идолах и идеалах.

Издание второе.

Киев «Час-Крок» 2006.

УДК 141.7 ББК 87.6 И 45.

Ильенков Э. Об идолах и идеалах. 2-е изд. К.: «Час-Крок», 2006. - с. 312.

ISBN 966-96617-0-6.

Издано при поддержке

интернет+газета CDMMUNI5T.RU.

ISBN 966-96617-0-6.

© Е.Э.Ильенков.

© «Час-Крок», Киев, 2006.

УДК 141.7 ББК 87.6 И 45

Идеалы и интегралы 4

Тайна Черного Ящика.

Научно-фантастическая прелюдия 10.

Сказка — ложь, да в ней — намек… 28.

Так кто же кого создал? 42.

Земные злоключения прекрасного идеала 56.

Идеал и «природа человека» 66.

Идеал и логика 84.

«Не идеал, а действительное движение…» 116.

Школа должна учить мыслить! 152.

Что на свете всего труднее? 210.

И, наконец, мораль… 270

Вчера я опять поругался с Адам Адамычем.

— Вы реакционер, — сказал он мне на прощание, — философ вы, луддит новоявленный!

А это все слова, как вы понимаете, очень обидные. Луддитами называли себя некогда ломатели машин, видевшие в станках, которые ткали ситец быстрее и лучше, чем их умелые руки, своего смертельного врага, бездушного конкурента-разорителя.

Дело в том, что Адам Адамыч изобретает мыслящую машину умнее человека. А мне такая затея почему-то ужасно не по душе. И в этих моих настроениях Адам Адамыч усматривает ни много ни мало как отрицание кибернетики вообще, которое в его глазах оказывается чуть ли не неизбежным выводом из философии. Он и не подозревает, что тем самым преступает границы подлинной кибернетики, так же как некогда преступали границы научной философии те философы, которые объявляли кибернетику лженаукой.

— Мало ли чего Вам хочется? — отвечает мне Адам Адамыч, когда я говорю, что мне хочется, чтобы человек был умнее машины. — Вбили вам в голову, будто человек — венец творения, предел совершенства. Тоже мне предел. Вы систему уравнений с пятью неизвестными целый день решать будете, да еще и ошибок наделаете. А мой Интеграл за полминуты с сотней-другой управится.

И Адам Адамыч снисходительно на меня поглядывает.

— Да, но Бах, но Блок, — как умею, отбиваюсь я, — ведь не может же машина…

— Хватит, хватит, — обрывает Адам Адамыч. — Вчера мой Интеграл выдал «Интегральную фугу». Это, правда, пока еще не Бах, но все же. Если учесть что ему всего полгода… Ваш возлюбленный Бах в его возрасте…

Здесь голос Адам Адамыча становится тихим и ласковым, а взор — задумчивым и нежным. Некоторое время мы молчим и не пререкаемся. Отцовские чувства Адам Адамыча мне понятны, и у меня пропадает охота спорить. Но это — эмоции. А эмоций Адам Адамыч не любит. Он ценит только математически строгие выкладки и хочет одержать верх по всем правилам логики.

— Вы должны понять, что человек — тоже машина, и что машины могут быть разные. Что мы называем машиной? Как известно, в кибернетике машиной называют систему, способную совершать действия, ведущие к определенной цели. Значит, и живые существа, человек в частности, в этом смысле являются машинами. Нет никаких сомнений в том, что вся деятельность человеческого организма представляет собой функционирование механизма, подчиняющегося во всех своих частях тем же законам математики, физики и химии, что и любая машина.

— Да, но все-таки человек качественно отличается…

— Вот-вот. Затвердили свое — качественно, качественно! Отсюда отнюдь не следует, что с помощью мышления, происходящего в мозгу, нельзя постичь тайны самого мышления и воспроизвести его аналог: создать аппарат — электронный, белковый или какой-либо другой, имитирующий черты мозга, существенные для процесса мышления. Сомневаться в возможности познания процессов мышления — значит сомневаться в познаваемости мира! А за вашим «качественным отличием» кроется просто старинная вера в некое сверхъестественное, если хотите, божественное чудо сотворения мыслящей материи. Уши всем вы прожужжали этим «качеством»!

— Адам Адамыч, согласен с вами. Давайте называть «машиной» систему, способную совершать целесообразные действия. Тогда человека и в самом дела придется считать машиной. Но как мы станем называть другие машины — скажем, вашу «Волгу», мою пишущую машинку, электровозы, прокатные станы, токарные станки? Ведь никаких целесообразных действий они совершать не способны, и, следовательно, машинами их назвать нельзя! Знаете, давайте-ка назовем их «человеками» — благо, это наименование кое для кого осталось «безработным» с тех пор, как они человека прозвали машиной…

— Вы опять за свое. Качественные отличия, цель, разум, воля, идеальное, возвышенное, привлекательное, трогательное! Цветочки-незабудочки! Поэзия, беллетристика! Тысячи лет стараетесь, а ни одного из этих понятий точно определить не смогли. Тоже мне, язык науки! Сами не знаете, о чем говорите! Все зависит от того, что понимать под словами «мыслить», «цель» и так далее. Срисовали вы их смысл с человеческих образцов, вот и молитесь на самих себя, прикрываетесь насильственно ограниченным пониманием терминов. А почему не может быть мышления, совсем не похожего на ваше? Привыкли все понимать по своему образу и подобию! А в век космонавтики не праздно предположение, что нам, возможно, придется столкнуться с другими живыми существами, весьма высоко организованными и в то же время совершенно на нас непохожими. Ни в чем. Как вы узнаете, способны или неспособны они мыслить, присущи им или не присущи эстетические переживания, идеалы красоты и прочее? А почему бы, например, высокоорганизованному и мыслящему существу не иметь какого-нибудь совершенно неожиданного для нас внешнего вида? Почему бы ему не походить на осьминога, на грибы, на океан, на плесень, распластанную на камнях далеких планет, наконец? Непременно у него должен быть нос и два глаза? Бедновата, очень бедновата у вас фантазия…

— Адам Адамыч, а почему бы тогда не иметь ему и вид камней? И чем наши камни хуже марсианских? Вдруг они тоже умнее нас, только притворяются? Почему вы не заподозрите телеграфный столб в тайном пристрастии к мышлению? Что вы сами-то понимаете под мышлением? Под целью? И потом. Ведь оперируя всеми этими терминами, вы вторгаетесь в сферу философии. И раз вы уж начали философствовать, то…

Вот тут-то Адам Адамыч на меня и рассердился.

— Сами вы философ, — сказал он, — все, что вы говорите, — поэзия, беллетристика! А тут — наука! И не лезьте не в свое дело! Рассуждайте себе на здоровье про свои идеалы, а понятия науки будем определять мы. На естественнонаучном уровне строгости, заметьте себе. Вот подрастет Интеграл, мы и поручим ему очистить язык науки от всех ваших философских двусмысленностей! Это будет точный, однозначный, новый язык! Он вам не даст возможности глупо острить и каламбурить! А что касается мыслящей машины, так мы ее сделаем, будьте спокойны. Мышление — материальная функция материального органа, мозга, которую можно до конца познать и затем воспроизвести искусственно. И не будем повторять всех тех недостатков, которыми отличается живой мозг. Искусственный мозг будет совершеннее нашего с вами!

Что я ему мог ответить? В его словах была своя правда, своя логика, такая же железная, как в бесстрастных выкладках Интеграла, который стоял рядом и без устали подмигивал мне сотнями своих кругленьких светящихся глаз.

А на моей стороне было только какое-то неприятное чувство, шептавшее мне, что тут все-таки что-то не так. Но что именно? Почему меня не только не воодушевляют, но даже раздражают, возмущают вдохновенные мечтания Адам Адамыча о машине, которая рано или поздно научится и в шахматы играть изобретательнее Петросяна, и производством управлять разумнее, чем Госплан, и музыку сочинять прекраснее музыки Моцарта? Почему? А вдруг я и в самом деле косный консерватор, враг технического прогресса, луддит кибернетической эры? Вдруг я и в самом деле просто-напросто опасаюсь, что вызовут меня в один прекрасный день в отдел кадров и скажут, стараясь не смотреть мне в глаза: знаете, дорогой товарищ, мы к вам претензий не имеем, но… Прислали нам вчера устройство такое, разумное, дисциплинированное. Капли в рот не берет, не пререкается ни с кем, знай работает себе да работает. Что ему запланируют, то и пишет. Умница. И куда вас теперь девать — тоже заодно у него спросим. Оно уже не ошибется, все учтет, не то что мы, грешные.