Паук приглашает на танец - Медная Варя - Страница 61
- Предыдущая
- 61/72
- Следующая
Он застыл в небрежной позе, по-прежнему не ступая внутрь.
— Нет-нет, — поспешила заверить я, прикладывая ладони к стене. Как назло, из-за волнения ничего не получалось. Кровь едва двигалась по замерзшим пальцам.
— Хорошо, — пожал плечами он, — я, признаться, тоже не в настроении. Вот предложи вы это два дня назад…
Он осёкся и зажмурился, когда в полутьме во всю стену вспыхнул его портрет. Всё новые и новые линии загорались со скоростью пламени, лижущего пороховую дорожку.
— Что за… кто это? — удивился он даже больше, чем я предполагала.
— Вы.
Он снова перевёл взгляд на стену, на этот раз с любопытством и, оттолкнувшись руками от косяка, шагнул внутрь.
Я непроизвольно отступила на шаг.
— И кто это сделал?
— Матильда Лежер.
Он кивнул, будто именно этого ответа и ждал.
— Тогда откуда вы знаете, что это я?
— У нас схожие вкусы, а портрет удивительно точен.
Он хмыкнул, но не стал расспрашивать, откуда я знаю Матильду, что удивило меня.
Вместо этого он спокойно прикурил от одной из свечей и привалился к стене — до того угла свет не доставал. Я заготовила холодные, взвешенные ответы на его вопросы, но он молчал. Такое вступление меня сбило, и я сама пустилась в путаные объяснения.
— Наверное, вы поняли, что я здесь из-за Матильды? Прошу, выслушайте, не перебивая, — заторопилась я, но он и не думал перебивать, что сбило меня ещё сильнее. — Гм, при первой встрече вы произвели на меня неизгладимое впечатление… не каждый день встретишь воплощённую мечту, — столь откровенное признание далось мне нелегко, но я взяла себя в руки и продолжила: — Но тогда я не насторожилась. Догадалась я, лишь увидев то смутное отражение в зеркале, а затем ваш портрет. Впрочем, и тогда лишь наполовину. Помните, ещё был тот эпизод с карандашом, в гостиной… я ломала голову, а ответ лежал на поверхности: в тот день вы избавили сына от мучительного стыда и отвели гнев супруги.
Пока я всё это рассказывала, он продолжал молча курить в углу, и сизые струи обвивали комнату, клубились вокруг, текли по воздуху. От тяжёлого запаха стало душно, как в опиумной курильне. Я видела лишь оранжевый огонёк, освещавший его губы и подбородок.
— А ещё наша встреча в коридоре… казалось, замок ожил, он откликался вашим желаниям по щелчку пальцев. Вы с ним были единым целым, или, вернее, он был вашим продолжением, подчинялся, как механизм своему инженеру… Он ведь вас слушается, правда? Как и все предметы вокруг — они здесь ведут себя согласно вашей воле, а люди видят только то, что вы пожелаете. Вы играете сознанием окружающих. И солгали, сказав, что никогда не были сильны. А сами всё это время нарушали императорский запрет, лепя свой маленький мир, стирая образы в головах людей и заменяя их своими. Материализация иллюзий и фантазий — вот ваша искра!
— Скатились-таки в мелодраму, а я уже было увлёкся рассказом, — нарушил тишину он. — Думал, вам-то как раз придётся это по вкусу: зачарованный замок и томящийся в нём, как в плену, монстр, почти как в известной сказке…
— Вы не томитесь. Вы держите в плену остальных.
— Вы всерьёз переоцениваете масштаб. Я лишь кое-что подправляю… иногда, по мелочам — как с тем же карандашом. Всё остальное, — он обвёл рукой пространство вокруг, — вполне реально.
— Но перестанет таким быть: изменится, сотрётся, перевоплотится, как только вам этого захочется.
— Почему нет? — пожал плечами он. — Намного приятнее жить в мире, который сам себе выстроил. Я бы сказал: «Тоже попробуйте», но вы из тех, кому приходится довольствоваться миром, созданным другими.
— Но вы заставляете остальных жить в вашей лжи.
— Лжи?
— Конечно. Господи, я ведь даже не знаю, как вы сейчас выглядите!
— Разве это имеет значение? Вам стало бы легче, узнай вы, к примеру, что я весь в парше и с дурными зубами?
— Но я бы знала правду…
— А с чего вы решили, что всё это неправда? Что, вообще, такое правда? Разве это не то, что мы видим и можем потрогать?
— Вы переиначиваете.
— А фантазии… люди сами за них цепляются. Иллюзии — вещь очень живучая, стоит однажды впустить их в свой дом. Особенно юркие остаются и начинают жить своей жизнью.
— Как ваш щенок с портрета? — вспомнила я.
— Варвар? — удивился граф.
А я удивилась столь неподходящей для крохотной собачки кличке.
Граф помолчал, а потом расхохотался:
— Не знал, что он так задержался.
— Задержался?
— Да он умер, когда мне было лет пятнадцать. А пару лет назад я решил скоротать в его компании один тоскливый вечерок. В комнате был коврик… кому как не вам знать, что материя не берётся из ниоткуда. Гм, я думал, что потом убрал его. Но, как видно, он нашёл способ спрятаться. Так вы его видели?
— Хотите сказать, не вы его подсылали? — ошеломлённо переспросила я.
— Нет, — развеселился граф. — Говорю же: иллюзии крайне живучи. А эту вызвали вы сами. Не знаю точно как: возможно, неосторожной мыслью, настроением или чрезмерной эмоцией. Последнее, учитывая ваш склад, наиболее вероятно.
Я вдруг вспомнила, что щенок появлялся тогда, когда мне особенно нужен был кто-то рядом, точно как графу, который, затосковав по другу детства, вызвал его из небытия… вернее, из коврика.
— Но как вы всё это смогли? Вы ведь обычный человек, такая сильная искра вам не доступна… И как вам удаётся скрывать использование магии?
— Я мог бы ответить, что расскажу об этом как-нибудь в следующий раз, но это было бы неправдой. Следующего раза не будет. — Он помолчал. — А вы сообразительны… люди не любят сообразительных. Такие вечно норовят сунуть нос в чужой шкаф со скелетами.
— Послушайте, милорд, я просто хотела, чтобы разговор прошёл открыто. Я ни в чём вас не обвиняю.
— Это хорошо, — кивнул он. — Не люблю, когда меня обвиняют в собственном доме.
— И не пойду к инспектору.
— И угрозы тоже не люблю.
— Кстати, это вы убили мистера Дрейка?
— Нет, — с сожалением ответил он, — меня опередили. Но непременно узнаю, кто это сделал, и хорошенько ему доплачу. После того, что Дрейк сделал с Фабианой…
Граф с шипением загасил сигарету о сырую стену.
— Так это он?
— А вы думали я? Стервец. Наверняка его подговорила Дезире. Но с ней я ещё разберусь.
— Вы любите графиню… — тихо заметила я. — Тогда, в первый наш разговор в библиотеке, я вам не поверила, но теперь вижу: вы правда её любите.
— Хм, пожалуй, это можно и так назвать.
— Но зачем тогда постоянно мучить друг друга? Изводить? Причинять боль? Скажите ей об этом, она ждёт.
— Сказать Фабиане о том, что я её люблю? — хохотнул граф. — Легче засунуть голову в пасть саблезубому тарантулу. Что до остального… любви без боли не бывает. Вообще говоря, мы так или иначе мучим всех, кто попадается нам в жизни. И всё, что нам остаётся, это найти того, с кем мы сможем истязать друг друга до конца дней, в болезни и здравии. Во взаимной боли не меньше удовольствия, чем в самом акте любви. Когда-нибудь вы это поймёте. Или не поймёте.
— Именно так вы мучили Матильду?
— Ах да, уже и забыл предмет нашего разговора. Я её не мучил. Неинтересно мучить того, кто не сопротивляется. Не стоит затраченного времени.
Я сглотнула комок в горле.
— Милорд, я никогда не расскажу ни единой живой душе о том, что здесь узнала: про вашу искру, мистера Дрейка, замок и всё остальное, клянусь вам! Просто скажите, где Матильда.
— Не имею представления, — беспечно пожал плечами он.
Моё вмиг отяжелевшее сердце едва не рухнуло вниз, но осталось висеть, покачиваясь на последней ниточке надежды.
— Но вы должны знать. Кому, как не вам, это знать!
— Это ваш мир крутится вокруг неё. Не мой. Если на этом всё, то мне пора: хочу успеть поцеловать детей перед сном.
Он отвернулся и шагнул к выходу, оставляя меня в полной растерянности. Напоследок бросил через плечо:
— Да, чуть не забыл: вы уволены. Равен рассказал мне про ваш злодейский обман и истинную причину приезда. Я глубоко оскорблён и возмущён. Так что пусть скрип вашего экипажа стихнет завтра ещё до моего пробуждения. Сегодня можете остаться. Вы успели попробовать за ужином улиток в вине? Непременно сделайте это — пальчики оближешь. — Он бросил последний взгляд на стену, где всё ещё переливался его портрет. — А у девчонки талант!
- Предыдущая
- 61/72
- Следующая
