Кровавая карусель - Белоусов Роман Сергеевич - Страница 7

• Предыдущая
• 7/74
• Следующая

Между тем Джек вместе со своим дружком Блюскином промышлял на большой дороге. Впрочем, как разбойнику ему мало везло. В один вечер добыча составила всего лишь жалкие полкроны, отобранные в карете у горничной, единственной пассажирки. На следующий день подвернулся торговец вином: все, что у него было, — это 6 шиллингов. Не густо. Только на завтра удалось сорвать куш посолиднее. Остановив пассажирскую карету, они взяли 22 шиллинга.

А тем временем Уайлд и его люди шли по следам Джека. И первое, что предпринял «главный вороловитель», — вышел на подружку вора, Эдгворт Бесс. Ее арестовали в пивнушке возле Темпл-бар. Напуганная угрозами, она «раскололась» и выдала место, где скрывается ее любовник.

Несколько часов спустя Квильт Арнольд, помощник Уайлда, весьма удивил Джека, когда появился перед ним в дверях его убежища. Пистолет Джека дал осечку, и это решило его участь. Две недели спустя он стоял в огромном зале суда Олд Бейли. Потом Джек признался, что сердце его замерло, когда он вошел в это здание, где звук шагов отдавался гулким эхом и где даже солнечные лучи казались холодными. Также холодно смотрели глаза судьи на середину каменного пола, туда, где одиноко стояла скамья подсудимого.

Показания Джонатана Уайлда сыграли свою роль, и приговор был короткий — виновен. Джека водворили в камеру и приковали к полу. Предварительно палач перевязал плетью большие пальцы его рук до мяса — таков был установленный издавна порядок. Той же ночью, не теряя времени, Джек приступил к делу. Прежде всего с помощью гвоздя он освободился от наручников, а затем и от ножных кандалов. Теперь можно было браться за главное. Но выбраться из камеры, расположенной на третьем этаже и считавшейся самой надежной, было не так-то просто. Единственный путь был по дымоходу в верхнее помещение, а оттуда на крышу. Однако в трубе оказались железные прутья, предусмотрительно вставленные между кирпичами. Преодолев это препятствие, Джек очутился в комнате, где давно никто не бывал. Четверть часа ушло на дверной замок. Теперь перед ним был коридор, который кончался снова дверью, ведущей в тюремную часовню, где на скамье смертников исповедовались приговоренные к казни. Справившись с засовом, он проник в часовню. Отсюда, перебираясь с лестницы на лестницу, достиг крыши, потом чердака соседнего дома, где и переждал погоню.

О небывалом побеге смертника из самой надежной тюрьмы говорил весь Лондон. И только Уайлд затаил недоброе. Он-то и помог вновь схватить Джека, ставшего к тому времени любимцем толпы. Вот почему все были уверены, что и теперь, во время его пути в Тайберн, они станут непосредственными свидетелями нового бегства. И действительно, был момент, когда всем показалось, что вот-вот что-то произойдет: один из друзей Шепперда, протиснувшись сквозь ряды зрителей, пройдя линию констеблей, приблизился на миг к телеге и шепнул что-то на ухо Джеку. Сейчас начнется, решила толпа. К ее сожалению, Джек лишь рассмеялся в ответ.

Вместе с процессией Дефо спустился по Сноу-хилл, затем проследовал по Флит-стрит, где в уличных вонючих лужах нежились свиньи, пересек узкий мост и поднялся на Холборн-хилл.

Это был его Лондон, который он любил и ненавидел, — шумный, грязный город, с прокопченными стенами домов, узкими, как две капли воды похожими одна на другую, улочками, где скрипучие вывески на одной стороне почти касались вывесок на противоположной, с толкотней, выкриками торговцев и мастеровых, с модными лавками и непременными портшезами, в которых чинно восседали «хозяева» жизни. Лондон с его веселыми ярмарками и рыночной суетой, с деловыми конторами и их чванливыми и надменными служащими. Город, где кареты, телеги, экипажи грохотали по булыжной мостовой, разбрызгивая по сторонам грязь, и где всегда под угрозой находился пешеход: горничная могла вылить ему на голову ночной горшок, хозяйка выбрасывала под ноги очистки и мусор, парикмахер стряхивал парик из окна и мог покрыть его пудрой, а трубочист — запачкать сажей. Воры-карманники кружили вокруг, выжидая момент, и молодые проститутки досаждали своими настойчивыми предложениями. А поверх крыш темно-красных однообразных домов высились шпили и купола новых церквей и фасады роскошных зданий, возведенных по проектам великого зодчего Кристофера Рена. Сады и фонтаны, элегантные портики и колоннады в новом стиле экстравагантного барокко, который господствовал после пожара 1666 года, не могли не восхищать тех, у кого были вкус и чувство красоты. Этот Лондон, отвратительный и прекрасный, стоял у его колыбели, и он, как и все, был его сыном и, как и все, мог повторить слова: «Чрево твое дало мне жизнь, твои сосцы питали меня». Эта любовь к родному городу проявится и в его книгах, где герои — взрослые и юные лондонцы — живут и действуют на его улицах и площадях. И можно сказать, что если впервые Лондон родился для искусства на гравюрах Уильяма Хогарта, то в литературе этот город еще раньше, с такой же силой изображения, был запечатлен Даниелем Дефо — «первым, как его справедливо называют, великим писателем-урбанистом».

Сегодняшнее вынужденное путешествие по улицам заставило Дефо вновь увидеть лицо и изнанку этого современного Вавилона, его величие и ничтожество.

…На Оксфорд-роуд по просьбе Джека процессия остановилась у гимнастического зала Джеймса Фиг- га. Знаменитый палочный боец и друг Джека вышел с подносом в руках, на котором стояли кружки с подогретым вином. Джек взял одну обеими руками, чтобы согреть немного пальцы, и медленно выпил. Выпили и те, кто стоял рядом, — сам хозяин-спортсмен, его ученики, констебли. Кружки наполнялись снова и снова, пока озябшие зрители не потребовали трогаться с места. Палач хлестнул лошадь, и телега потащилась по дороге в Тайберн. Справа остались деревни Мэрилбоун-филдс, Хемпстед, Хайгейт. Показалась стена Гайд-парка, примыкавшая к Тайберну.

И тут Джек увидел виселицу, огромную, способную удержать сразу 21 человека. Показалось, что мужество покинуло его. Но он быстро взял себя в руки. Телега подъехала к виселице, и помощник шерифа снял с нее плетеную клетку с голубем. Крылатый посланец взвился в небо, чтобы принести в тюрьму успокоительное известие о том, что узник благополучно доставлен в Тайберн.

Констебли и солдаты, потеснив толпу, образовали круг, дабы не мешать палачу выполнять свои обязанности.

С трудом Дефо удавалось держаться в первых рядах, ближе к телеге. Наконец он пробился за линию констеблей и солдат. Здесь можно было сравнительно спокойно выжидать подходящего момента.

Тем временем вокруг продолжалось грубое и беспорядочное веселье — ведь день казни для работающих был свободным днем, и, естественно, они хотели использовать его наилучшим образом. Картина Хо- гарта «Ярмарка в Тайберне» дает весьма яркое представление об этом.

Наконец Дефо решает, что подходящий момент настал. На глазах у всех писатель приближается к телеге, и Джек вручает ему рукопись памфлета, написанного за него Дефо. Громким голосом, обращаясь к толпе, Джек заявляет, что это его исповедь и он хочет, чтобы мистер Дефо напечатал ее в «Ориджинл уикли джорнэл». Лучшей рекламы нельзя было и желать. Физиономия мистера Вэгстаффа выражает растерянность и досаду: этот Дефо, как всегда, оказался проворнее всех.

Приближается кульминационный момент спектакля. Мистер Вэгстафф, закончив молитву, в последний раз благословляет Джека и вылезает из телеги. Палач надевает петлю на шею жертве, затем повязывает белый платок на его лоб так, чтобы один угол оставался свободным. Когда Джек будет готов «отправиться на тот свет», он должен поднять угол платка с глаз. Таков еще один атрибут этого спектакля. Жест этот был настолько широко известен, что ему подражали в жизни: находились оригиналы, которые носовым платком давали знать зубному врачу, когда можно рвать зуб, как приговоренный к смерти давал знать палачу о своей готовности.

Палач, пересевший тем временем на лошадь, ожидает сигнала Джека. Шум и крики смолкают, зловещая тишина нависает над Тайберном. Джек подносит к лицу руки в наручниках и как бы нехотя приподнимает угол белого платка. Телега медленно отъезжает…

• Предыдущая
• 7/74
• Следующая