Остров Пинель - Беляков Сергей - Страница 3
- Предыдущая
- 3/33
- Следующая
Солнце съедено маслянисто-жирной тучей. На Сен-Маартене идет дождь. Волны выкрашены в цвет свинца. Лучше идти вниз. Раз, два, три...
"Сэр, пора на берег!"
Я вздрагиваю.
Бриз уже почти рядом. Его лицо не предвещает ничего доброго.
"Мне нужно вниз, последний раз, обещаю!" - бормочу я и быстро ухожу ко дну. Черт, ну и настырен же он!
Триггерша уже исчезла. Надо же так...
Что это там серебрится, в расщелине умершего брэйна, огражденное вазочкой молодой огневки? Очень похоже на пузырек воздуха, только...
Я судорожно пытаюсь увернуться от неожиданно и грозно надвинувшегося рифа, одновременно вытягиваясь к замеченному в расколе серебру. Толчок ластами, еще один...
Моя рука грубо перехвачена у кисти.
Я стараюсь не поддаться панике, это самое худшее под водой... Лицо Бриза в маске искажено, я узнаю его только по оранжевым полоскам на гидрокостюме. Он с силой тащит меня в сторону от рифа, мыча что-то в трубку, но в этот момент волна прокручивает нас, как в мясорубке, и швыряет на кораллы.
После почти полного оборота на триста шестьдесят я снова оказывюсь лицом к серебру. Инерция двух тел неумолима - уже не сопротивляясь, я вижу, как мое предплечье медленно, как в риплее, скользит по венцу огневки и попадает в странное серебряное пятно.
Тысячи бенгальских огней вспыхивают у меня перед глазами.
Боль от содранной кожи мгновенно сменяется жжением, к которому добавляется нечто совершенно неожиданное - непонятное желание задержать руку в серебре, как-будто этот контакт приносил одновременно и облегчение от боли... Мгновения контакта кажутся непомерно долгими - до того момента, когда закрученная штопором волна выбрасывает нас на поверхность.
"Какого дьявола!" - кричу я, выплевывая испуг и злость вместе с водой.
Перекошенное лицо гида неузнаваемо.
"Немедленно на берег, идиот! Я же предупреждал - здесь заповедник, нырять разрешено только в огражденной зоне!" - он толкает меня в сторону понтона.
Я постепенно отрываюсь от Бриза. Он, похоже, и не старается догнать меня. В надвигающемся ненастье руины на мысу выглядят совсем неприветливо, но мне уже не до них.
Пожар в содранном предплечье разгорается. Я автоматически слизываю кровь, пытаясь держать руку выше уровня воды, поскольку соль в ней добавляет боли. На губах остается странное ощущение - словно я лизнул новокаин. Рот тут же наполняется терпкой слюной.
Плыву на спине. Небо все серьезнее готовится к дождю.
...Расшалившаяся Эжени играет с мулатом в "дельфина". Он сложил руки кольцом, а она, разогнавшись ластами, проскакивает сквозь него.
По мне, контакт дельфина и дрессировщика чересчур плотен...
День испорчен.
Мы идем к тендеру. В билетной кассе я спрашиваю аптечку; дают без разговоров, увидев мою руку в крови.
Эжени с виноватым видом протирает мне руку дезинфицирующим тампоном, наносит обезболивающую мазь. Кроме трех неровных и глубоких царапин, пока ничего не видно, но я уже имею опыт контакта с огневкой. К вечеру вдоль царапин появятся волдыри, налитые сукровицей, которые, если их не смазывать мазью, будут лопаться и снова напухать в течение следующих трех-четырех дней. Пакостная штука. Хуже этого только морские ежи, обламывающие свои стеклообразные иголки у тебя в теле...
Бриз подчеркнуто игнорирует меня, и на тендере, и в автобусе. Он в ударе. Его шутки находят цель, нью-йоркеры ржут, как кони. Мы останавливаемся на гребне холма. "Взгляните на остров Пинель еще один, последний раз, ныряльщики", - говорит он. - "Я забыл рассказать вам о происхождении названия этого острова. Доктор Пинель был известным французским врачом начала девятнадцатого века; он держал на этом острове первую на Карибах колонию-лепрозорий, руины которой вы, наверное, видели с моря во время ныряния", - он внезапно смотрит мне прямо в глаза. - "Но, конечно, эту информацию я предпочитаю сообщать нашим гостям уже после посещения острова..." - Все понимающе гогочут.
Слюна продолжает вязнуть у меня во рту. Несмотря на адскую жару, меня трясет от холода в предплечье.
Циклопический вид нашего лайнера подавляет. Прохлада кондиционированного воздуха обжигает распаленную кожу, принося долгожданное облегчение.
Обедать не хочется. Эжени настаивает на визите к корабельному врачу, но я отшучиваюсь. В самом деле, за исключением озноба и боли в месте контакта с огневкой, пока я чувствую себя сносно. Я ополаскиваюсь под душем, глядя на то, как обнаженная Эжени молча расчесывает волосы перед зеркалом. Вид ее кротко опущенной головы умиляет, я уже почти простил ей легкий флирт с мулатом.
Мы решаем перекусить канапе в кафе на Променаде и отправиться на шоппинг в город. Лайнер стоит на Сен-Маартене два дня, и нельзя упускать возможность самого выгодного в мире "дьюти-фри", наставительно говорит мне повеселевшая Эжени.
Паром от причала с лайнером довозит нас до пристани у главной улицы Филипсбурга, затейливо названной Фронт-Стрит. Десять минут неспешного блуждания по лавочкам, набитым чем угодно - от поношенных туфель и бывших в употреблении украшений до современной электроники и бутиков Дольче и Габана и Шанель - выводят нас на грязную и занюханную параллельную улицу, с не менее мудреным названием - Бэк-Стрит. Кроме множества полуразрушенных шаков-лачуг, на ней нет ни магазинов, ни пивнушек. Разительный контраст с улицей-антиподом. Возвращаемся назад.
Жарко. Пока мы возвращались после экскурсии с французской стороны, здесь, в Филипсбурге, прошел короткий сильный ливень, который слегка прихорошил пыльные улицы. Едкое солнце в тандеме со стопроцентной влажностью добивает толпы туристов-шопперов. Кроме нашего корабля, в этот вечер на Сен-Маартене стояли еще три: один от "Селебрити", затем "Оушн Виллэдж" и еще какой-то чартерный корабль снобистского вида - его пассажиры поголовно щеголяли в односложных белых одеждах. Сарацинский набег нескольких тысяч покупателей должен был, по идее, сделать местных продавцов этернально счастливыми. Однако они выглядели более уставшими и раздраженными, чем покупатели.
Мы переходим на другую сторону Фронт-стрит. Чудноватое название кофейни, вырисованное на папиаменто - смешанном карибском языке - заканчивается словом "baranka", что приводит в восторг Эжени, немного знавшей русский. Эжени утверждает, что баранка - это багель по-русски.
У меня по-прежнему противно во рту от вязкой слюны металлического привкуса. Эжени морщится - я плююсь похуже бейсболиста, жующего табак, но легче мне от этого не становится.
Боковое ответвление Фронт-стрит дышит свежей краской. Ряд новых магазинчиков жужжит кондиционерами над дверьми, а трио разнаряженных креолок-зазывал приглашает нас посетить эти "лучшие в мире бутики". Все втроем пялятся на меня, причмокивая губами. Мы колеблемся. Энтузиазм Эжени берет верх, и мы сворачиваем в улочку. Когда мы протискиваемся мимо зызывал, девицы, пожирая меня глазами, начинают тарахтеть на папиаменто, периодически вставляя "бой", "свити", "кэнди айз". Эжени недовольна. Я начинаю учащенно дышать. Слюноотделение - как у собаки. Сочетание этого с резко обозначившимся либидо удивляет. Я внезапно начинаю оценивающе смотреть на всех женщин: на трех креолок, на Эжени, аппетитно повернувшуюся ко мне спинкой, на вот ту мелковатую продавщицу с узкими плечами и невероятно широкими бедрами - она так же призывно улыбается мне, как и креолки на входе, предлагая взглянуть на стеллаж с псевдо-голландской голубой лепнухой... Становится неловко перед Эжени. Пробормотав на папиаменто: "Маша данки!" - "Спасибо" - я ретируюсь на улицу. Троица в отдалении восхищенно прищелкивает языками.
- Предыдущая
- 3/33
- Следующая
