Страж. Тетралогия - Пехов Алексей Юрьевич - Страница 24

• Предыдущая
• 24/384
• Следующая

— Вы больны? — Голос у говорившего из-за повязки звучал приглушенно, но я расслышал усталость и страх.

— Я страж. Мы не болеем.

Из-за их спин выехал всадник в богатой одежде. Его небрежный жест дал слугам понять, что угрозы нет, и они подняли копья, продолжая зорко следить за мной.

— В Солезино эпидемия, — сказал он.

— Я знаю, ваша светлость. Поэтому и спешу туда по просьбе, отправленной в Братство кардиналом Бонифацио Амманати.

Мужчина не стал удивляться, откуда я узнал, кто передо мной. По флагам все и так понятно: белый конь на голубом поле, вставший на дыбы и давящий копытами виноградные гроздья. Герцог ди Сорца, собственной персоной. И, судя по юному голосу и тому, что прежний герцог был гораздо старше и толще, когда я его видел, — передо мной один из его отпрысков.

— Кардинал мертв. Как и епископ вместе со всем соборным капитулом. Он успел освятить большую территорию на пустыре, чтобы туда свозили трупы, но и только.

Я остался невозмутим. Моих целей это никак не нарушало.

— Вы из областей? Как обстоят дела в других частях страны? — спросил герцог.

— В деревнях вот уже вторую неделю свирепствует болезнь, ваша светлость. Вилоццо заперся от мира, в церквях истово молятся, но вряд ли мор обойдет их стороной.

— А Ровиго?

— В Ровиго болезнь пришла пять дней назад. Бегущих из города расстреливают солдаты, и жгут огнем колдуны на холмах. Легнаго превратился в кладбище. Уцелевших там нет.

Новоявленный герцог выругался.

— А что с трактами?

— Все перекрыты по приказу короля. Ветеция и Литавия предоставили Каварзере поддержку армией. Чтобы никто не проник за пределы карантина. Покинуть территорию не удастся даже вам, ваша светлость. Он невесело рассмеялся:

— Я знаю, что перед мором все равны, страж. Кроме тебя. Впрочем, и тебе стоит опасаться за свою жизнь. Быть может, благодаря собранным душам к вам не липнет никакая зараза, но люди завистливы и могут убить за такой дар, особенно когда в городе царит безумие.

— Я запомню предупреждение, ваша светлость, — поблагодарил я его. — Не приближайтесь к границам карантина. Это опасно.

— Я отправляюсь в свой охотничий дом, в холмах. Чтобы пережить болезнь. Или умереть. Как рассудит Бог. Прощай, страж.

— Прощайте, ваша светлость.

Маленький отряд растворился в бархатной ночи, среди стрекота цикад и далекого волчьего воя. Я подождал еще минуту и направился своей дорогой. Впереди, над холмами, было видно далекое зарево — в Солезино бушевали пожары.

Я миновал несколько деревень-пепелищ, а затем оказался возле разрушенного моста через Лукарво — приток Месолы. По счастью, брод был всего лишь в нескольких десятках ярдов выше по течению, и конь без труда его миновал, перевезя меня на противоположный берег. Здесь, на камне, восседал Проповедник. В кустах бродило Пугало.

— Вы, ребята, просто скороходы. — Я был рад их видеть. — Думал нагнать вас гораздо раньше.

— Тебе, в отличие от нас, требуется сон, — ворчливо сказал Проповедник. — Пока твоя телесная оболочка отдыхала, я сходил в город.

Его мина говорила сама за себя:

— «И раздражали Бога делами своими, и вторглась к ним язва».[23] В восторге только Пугало.

— По нему незаметно. — Я бросил взгляд на темный силуэт, остервенело срезающий серпом верхние ветви кустарника.

— Я напомнил ему, что ты расстроишься, если оно не будет паинькой.

— Правильно сделал. Вы идете со мной?

Он крутанул головой так, словно у него судороги:

— Нет уж! Уволь! Мне противен один вид такого количества трупов. Если ты не возражаешь, я подожду тебя здесь.

— Прямо здесь? На камушке? — на всякий случай уточнил я.

— Тут гораздо лучше, чем там. Точнее там настолько все плохо, что, умей я спать, меня бы мучили кошмары.

— Возможно, я задержусь надолго, — предупредил я его.

— Что с того? Ты же знаешь, я умею быть терпеливым. Если соскучусь, найду тебя в городе. Береги свою шею. Там черт-те что творится. Мародеры, сумасшедшие, святые, умирающие и мертвые носятся по улицам, выпучив глаза от ужаса, а за ними по пятам ходит смерть.

— Я удивлен. В проповеднике из деревушки под Мальмом умер настоящий поэт.

— Во мне много кто умер, Людвиг, — горько ответил тот. — Но мои мучения позади. А тех, кто сейчас гибнет из-за эпидемии, действительно, жаль. И я не хочу это видеть, потому что слишком слаб.

Он запел один из пасхальных гимнов, давая мне понять, что разговор окончен.

— А ты идешь со мной? — обратился я к Пугалу. Оно тут же кивнуло.

— Как я мог в тебе сомневаться, — пробормотал я, стукнув коня каблуками. — Ну, не отставай.

И Пугало не отставало. Когда было надо, оно двигалось удивительно быстро, словно туман, стелющийся над землей. Впрочем, вскоре я забыл о его молчаливом присутствии — с одушевленным тяжело вести беседу, потому что говорить приходится только мне одному.

Теперь трупы стали появляться на дороге. Кого-то смерть застала, когда он шел пешком, кто-то ехал на телегах со своим скарбом, а кто-то навсегда остался в золоченой карете, из которой были выпряжены лошади. Некоторые умерли совсем недавно, другие очень давно. Но мертвых оказалось гораздо меньше, чем я ожидал. Беглецы, желающие покинуть город, прошли здесь в первые дни эпидемии, почти месяц назад, разнося мор по стране и умирая уже в окрестностях Легнаго, окружающих его деревень и монастырей.

Конь нервничал, ему не нравилось то, что лежало на дороге, и я его вполне понимал. Зрелище было крайне отталкивающим. А вот Пугало несколько раз останавливалось, склоняясь над мертвецами и продолжая, как и прежде, беспрерывно скалиться улыбочкой идиота. В отличие от меня, чувствовало оно себя превосходно.

Вереницу душ я встретил перед огромнейшим дубом, в лучшие времена росшим рядом с маленьким дорожным трактиром, служившим хорошим приютом, а сейчас пустым, с выбитыми окнами и сгоревшим сараем. Во дворе, в свете умирающей луны, белели тела в исподнем, лежащие на пожухлой траве. Этих убил не мор, а арбалетные болты. Скорее всего, сюда нагрянул кто-то из мародеров.

Души шли от города бесконечно длинной цепочкой. Мужчины, женщины, старики и дети. У всех было одно и то же выражение на лицах. Смерть от юстирского пота[24] — не самая приятная доля. Она искажает черты в немом, бесконечном крике ужаса, заставляя мышцы застыть и окаменеть, а кожу стать темно-синей, почти черной.

Я натянул поводья и остановился. Душ было больше двух десятков, колоссальная цифра для одного города за столь короткое время.

Тот, кто шел первым, поднял на меня взгляд пораженных бельмами болезни глаз.

— Есть ли среди вас те, кто желает уйти? — спросил я у них. — Я готов избавить вас от такой не жизни. Тот, кто не хочет, может двигаться дальше.

Страшные лица, одно за одним, обращались ко мне.

— Мы все хотим уйти, — прошелестел у меня в голове голос самого первого.

Кинжал в ножнах до сих пор вибрировал. С тех пор как оружие выковал кузнец, ему еще ни разу не приходилось пить так много за один раз. Меня тоже немного трясло, горло саднило, а в пальцах ощущалось сильное онемение. Сбор вышел щедрым, но я был ему не рад.

Пока я работал, избавляя их от страданий подобного существования, Пугало пристально наблюдало за каждым моим жестом, за каждой фигурой, которую я создавал. Оно всегда питало какой-то нездоровый интерес к моему дару и тому, что я делал. Впрочем, судя по ощущениям, которые от него исходили в такие моменты, смотрело оно на меня, точно на горную гадюку, с выражением одновременного интереса, отвращения и священного ужаса. Моя работа и привлекала его, и отталкивала одновременно.

Теперь же оно выглядело несколько задумчивым для того, чтобы обращать внимание на мертвых, и отстало от коня шагов на пятьдесят, то и дело скрываясь за поворотами дороги. Я услышал стук копыт за спиной и увидел всадника в темном плаще и одеждах цветов герцога ди Сорца.

• Предыдущая
• 24/384
• Следующая