Мотылек летит на пламя - Бекитт Лора - Страница 30
- Предыдущая
- 30/104
- Следующая
— Она сумасшедшая!
Джейк пожал плечами.
— Наверное, это любовь. Ты когда-нибудь любил?
— Нет.
— Значит, не нам судить.
Барт долго молчал, потом тяжело промолвил:
— Ладно, иди открой карцер, а я пойду в конюшню.
— Осторожнее, там негры. Как бы не доложили мистеру Юджину!
— Негры? Эти негры у меня вот где! — Барт показал кулак. — Дадут любую лошадь и будут молчать.
Джейк бросился к карцеру. Стремительно темнело, скоро взойдет луна. Из грязно-желтого небо сделалось свинцово-серым, деревья казались черными и мертвыми. Дул пронизывающий ветер.
Джейк возился с замком, и его пальцы дрожали. Он почти видел, как Юджин с приятелями налетают сзади и оттаскивают его от двери. Но когда ему удалось повернуть ключ и войти внутрь, вокруг все еще было тихо.
— Алан! Это я, Джейк. Тебе надо бежать. Вот деньги, а Барт приведет коня. Сейчас я разрежу веревки!
Алан поднялся с соломы. Он смотрел с несвойственным ему выражением нерешительности и обреченности, и Джейк добавил:
— Ты бежал не раз и знаешь, где можно нарваться на патруль.
— А как же… мисс Айрин?!
— Вдвоем вам не удастся уйти. К тому же, в отличие от тебя, ей не грозит смерть.
Появился Барт с лошадью. Он протянул Алану бутыль и сказал:
— Хлебни. Это придаст тебе сил.
Алан сделал пару глотков. Потом вскочил на коня и разобрал поводья.
— Правь на север, там железная дорога. Если что, бросай коня и прыгай в поезд, — сказал Джейк.
Он вновь подумал о «тайной дороге», по слухам, начинавшейся прямо с хлопковых плантаций и пересекавшей всю страну — с Юга до Севера. Говорили, что после пересечения реки Огайо беглецы могли быть уверены в том, что им удастся добраться до Канады.
Алан пустил коня вскачь, и огромная луна мчалась за ним. Кругом было призрачно красиво, будто во сне: белые от лунного света поля, невысокие темные холмы, река, сверкающая искрами так, будто в нее упали звезды. Ветер плавно колыхал темную листву; трава ложилась под ним, подобно волнам прохладного шелка. Она что-то шептала, переливаясь ночной росой.
Когда вдали мелькали огни человеческого жилья, Алан вздрагивал и тут же сворачивал в сторону, а когда услышал вдали мощные громыхающие звуки, то едва не сошел с ума.
Он знал, что в негритянских душах всегда живет страх, первобытный страх перед человеческой властью и силой природной стихии, и считал, что избавление от этого страха есть первый признак цивилизованности. И потому направил коня вперед.
Это был поезд; черная громада катила, извергая дым, шлейф которого тянулся вдоль половины состава. Беглеца обдало воздушной волной; в ноздри бил запах гари. Поезд ехал на Север, и Алан увидел в этом свое спасение.
Он направил коня вдоль состава, лихорадочно высматривая, нельзя ли куда-то запрыгнуть. Наконец он увидел открытую дверь и сделал рывок, уповая на везение, судьбу и сто долларов, которые лежали в кармане.
Он был оглушен и в первые мгновения ничего не слышал, зато увидел множество глаз, которые смотрели на него: одни равнодушно, некоторые — с любопытством, а иные — враждебно. В вагоне стоял запах пота, сена, нестиранной шерсти, дрянного виски и дешевого табака.
В поезде, куда ему удалось заскочить, ехали эмигранты, в основном ирландцы, отчаявшиеся найти работу в южных городах. Они постоянно пересекали страну с Юга на Север и с Востока на Запад. Существовали даже отдельные эмигрантские поезда и вагоны.
Алан знал о том, что белые бедняки не любят рабов. В вагоне было темно, и он надеялся, что пассажиры не заменят, что в нем есть негритянская кровь.
Сделав шаг вперед, он тихо приветствовал их; при этом не стал снимать шляпу, напротив, надвинул ее на глаза.
— Откуда ты взялся? Мы не звали тебя в компанию! — развязно произнес какой-то мужчина.
— Это точно! — рассмеялся другой. — Прыгай назад!
— Если появится кондуктор и узнает, что у тебя нет билета, все равно придется убираться отсюда.
— Я куплю билет. Я могу заплатить.
— Он купит! Слышали? Ишь какой прыткий!
— Ладно, — примирительно произнес кто-то, — чего вы набросились? Верно, у него была причина забираться к нам на ходу и рисковать своей шеей! Дайте-ка ему глоток, пусть успокоится. Садись!
Алан опустился на солому. Внезапно на него накатила такая слабость, что он сразу понял: если его надумают выбросить из поезда, он не сможет сопротивляться и полетит под откос, точно куль с тряпьем.
Кто-то сунул ему в руку бутылку.
— Пей.
Алан сделал глоток, и его горло и легкие опалило огнем, а на глазах выступили слезы.
— Как тебя зовут?
— Алан.
— От кого и куда бежишь?
Алан медлил, не зная, что сказать, в это время один из мужчин зажег керосиновую лампу, оглядел его с головы до ног, а потом посветил в лицо.
— А парень-то, — сказал он, — не наш!
Алан зажмурился. Так было и будет: нигде и никогда его не примут за своего. На доли секунды ему стало все равно, что с ним сделают эти или другие люди. Между тем к нему потянулись руки, схватили поперек туловища и поволокли к зиявшему проему.
Когда Алан открыл глаза, перед взором мелькали стволы деревьев, а потом появилось лицо Айрин: в ее глазах под резко надломленными бровями застыло выражение напряженного ожидания.
Он всегда старался обнять ее так, чтобы она почувствовала: он хочет защитить ее от всех ветров, мечтает, чтобы ее израненная душа постепенно зажила, и она наконец почувствовала себя счастливой. Он знал: она готова отдать все на свете, лишь бы остаться с ним. А теперь он глупо погибнет, и Айрин никогда не узнает, что с ним случилось, навсегда потеряется в этом жестоком мире.
Он из последних сил вцепился в дверную перекладину и выпалил:
— Отпустите меня! Я сам прыгну! Мне грозила смерть, так что хуже уже не будет! Лучше сгинуть под колесами поезда, чем позорно болтаться на веревке!
Он ни на что не надеялся, но случилось чудо: от него отступили, и он понял, что ему не придется прыгать. Как ни были озлоблены эти люди, они не стали трогать того, кто находился на грани такого отчаяния, что утратил страх смерти.
— Ты совершил преступление? — спокойно произнес кто-то.
— Нет. Я всего лишь мечтал очутиться там, где смогу забыть о кошмарах рабства!
— И ради этого рисковать своей жизнью?
— Вам меня не понять, — выдавил Алан, — вы свободные люди.
Человек расхохотался.
— Глупые негры! Бежать от жратвы и работы! Я бы с радостью продался в рабство, лишь бы мне дали в руки мотыгу и сунули под нос миску с едой!
— Оставьте его! — раздраженно произнес другой. — В чем-то доля цветных похожа на нашу. «Америка для американцев», но не для нас и не для них!
Больше никто ничего не сказал. Алан опустился на солому рядом с грубоватыми небритыми людьми в потертых куртках, штанах с продранными коленями, в картузах, надвинутых на лоб так, чтобы скрыть жесткий блеск в запавших глазах.
Постепенно он расслабился, задремал, и ему чудилось, будто он уезжает все дальше от неволи и смерти, что впереди его ждет новая жизнь, в которой будет все, о чем он мечтал.
Алан проснулся от того, что его бесцеремонно трясли за плечо.
— Эй, парень! Сюда идет проверка, сейчас они в соседнем вагоне.
Алан не стад уточнять, кто это — кондуктор или патруль. Главное, поезд еще не пересек границу северных штатов, и ему могло не поздоровиться.
— Значит, — сказал он, — все же придется прыгать.
Поезд медленно скользил мимо каких-то полей, вдоль рельсов тянулись овраги.
— Погоди, — остановил его сосед, — похоже, сейчас будет станция.
Он оказался прав: вскоре состав дернулся и остановился. Алан осторожно выглянул наружу. Он увидел кучку каких-то строений, но людей не было видно.
Он собирался спуститься вниз, когда сосед сказал:
— Не беги. Тебя могут заметить. Встань у стенки вагона и подожди. Потом залезешь обратно.
Алан спрыгнул на землю, успев бросить взгляд на пассажиров: они незаметно, но зорко следили за ним. Они смотрели так, будто у него на лбу было отпечатано клеймо, словно он пытался залезть в чуждое тело и жить не своей жизнью. У этих людей было одно лицо на всех, и это лицо выражало скрытую враждебность. Они не трогали его, пока он не причинял им беспокойства, но сейчас могли выдать.
- Предыдущая
- 30/104
- Следующая
