Разведка — это пожизненно - Радченко Всеволод Кузьмич - Страница 23

В итоге можно сказать, что принципиальных стратегических секретов операция «Gold» противнику не могла дать. Ведь это была прослушка не телефонов Генерального штаба нашей армии и не телефонов правительственных управлений, а 80 % — это были бытовые разговоры, 15 % — хозяйственные и, может быть, 2–3 % — разговоры, в которых речь касалась кадров и наименования частей армии, но в них не упоминалось ни о планах, ни о технике, ни о вооружении.

В нашей печати, да и в высказываниях профессионалов наших спецслужб, проскальзывают заявления, что операция «Gold» активно использовалась нами для дезинформации. Это скорее попытка выдать желаемое за действительное. Представьте на минуту возможность подготовки «дезы» для такого канала, притом на регулярной основе, по весомым военным или политическим вопросам. Трудно даже представить объём такой работы и численность специалистов, необходимых для подготовки такой весомой «дезы», и сколько ещё сотрудников необходимо для проведения её в жизнь непосредственно в Берлине и ГДР. А как же конспирация и сохранение нашего источника! Как ни прикинь, а игра не стоит свеч.

Итог нашей встречи в редакции «Известий» с Блейком был отличным. Материалов было более чем достаточно. Решили: кроме подвала в «Известиях» с заголовком «Хризантемы у тюремной стены» через некоторое время дать ещё большую статью с подробным разоблачением «тоннеля». Статья вскоре появилась, она базировалась также на интервью с Блейком и называлась «Операция Gold». Общий эффект был весомым. Материалы перепечатывались многократно в западной и нашей прессе, в 1971 году в издательстве «Молодая гвардия» большим тиражом вышла книга «Хризантемы у тюремной стены», куда вошли все материалы из интервью с Блейком.

Всегда буду помнить моего великого учителя в разведке Ивана Ивановича Агаянца.

В 1952 году И.И. Агаянц возглавлял в течение короткого времени европейский отдел разведки, и я после окончания школы № 101 получил назначение в этот отдел. Но главная моя работа под мудрым (не боюсь этого слова) руководством Агаянца проходила в службе «Активных мероприятий». Эту службу создавал сам Иван Иванович. При нём служба заняла важное место в ПГУ и добилась в ряде случаев выдающихся успехов. Годы работы в службе стали основой для моего роста. В первую очередь, не в должностях и званиях, а в развитии эрудиции разведчика, расширении политического кругозора. Масштаб задач, ширина и глубина проработки операций обязывали к очень напряжённой работе. Я знакомился с очень большим объёмом информации, и с годами это начало приносить свои плоды. Атмосфера усердия, напряжённой работы, углублённого анализа возникающих проблем постоянно в службе «А» поддерживалась лично Агаянцем. Сам он работал, не жалея себя. Где-то в начале 1964 года Агаянцу сделали операцию, небольшую, казалось бы, он уже вышел на работу, но через 2–3 месяца вновь лёг в «Кремлёвку». Я, как партийный секретарь службы и «старый» кадр, работавший с первых дней создания службы, регулярно бывал в ЦКБ у Ивана Ивановича. Болезнь развивалась очень быстро. Однажды Агаянц пригласил меня пройтись по парку. Было тепло. Говорили о делах. Но вдруг он остановился и сказал, что у него неожиданно появились опухоли в районе подмышек и в паху, и… замолчал. Я попросил его разрешения посоветоваться в службе о возможности помочь в лечении, так как этот вопрос, как я понимал, приобрёл чрезвычайный характер. Прибыв на работу, доложил о своих худших опасениях заму Агаянца С.А. Кондрашову. Он при мне позвонил Андропову, председателю КГБ. Реакция была немедленной. Председатель тут же поручил организовать у Агаянца консилиум лучших врачей Москвы.

Я был при проведении консилиума в ЦКБ. Выводы были неутешительными: быстро прогрессирующий рак. Один из профессоров прямо назвал сроки жизни — 3–4 недели. Так и случилось.

28 августа 2011 года. Мы стоим на Новодевичьем кладбище у большой плиты из тёмного мрамора с надписью: «Агаянц Иван Иванович. 1911–1968 г. г.». 28 августа исполнилось сто лет со дня его рождения. Мы собрались здесь для того, чтобы отметить эту, очень памятную для нас, дату. Мы — это Соколова Галина, полковник разведслужбы, Бондарь Владимир, Коротков Виталий и ещё несколько товарищей. Мы работали с Агаянцем с того времени, когда ему было поручено создать и возглавить службу «Д» (дезинформации), впоследствии переименованную в службу «А» (активных мероприятий). Сведущий читатель может довольно легко представить размах проблем, которые могут решаться в разведке службой «А».

И то, что вы себе представите, будет далеко не полным списком задач, решаемых этой службой: это политика, контрразведка, высокая наука и новейшие технологии, экономика и мировые финансы, вооружённые силы и мировой океан. О средствах и методах решения этих задач лучше даже не заикаться. На пост шефа такой службы лучшего кандидата, чем Иван Иванович Агаянц, найти было невозможно: сочетание ума и опыта, эрудиции и особой тонкости и чутья в принятии решений. Как его Андропов высмотрел на этот пост, не знаю, но, как видим, Андропов хорошо владел кадровым вопросом.

Недавно я познакомился с Геворком и Гоар Вартанянами. Это они, будучи совсем юными, работали под прямым руководством Агаянца с 1940 по 1946 год в Тегеране и непосредственно во время Тегеранской конференции глав государств Сталина, Рузвельта и Черчилля (1943 г.). Агаянц стал их первым учителем в деле разведки. Вартаняны стали отличными разведчиками-нелегалами, работавшими в ряде стран в течение сорока пяти лет. Геворку присвоено звание героя Советского Союза. Мне было очень приятно беседовать с ним и слушать его воспоминания. Он говорил об Иване Ивановиче с большой теплотой, как о своём первом наставнике. Ещё раз — низкий поклон Ивану Ивановичу Агаянцу.

За время работы в службе «А» по роду моей деятельности я поддерживал активные контакты с Управлением внешней контрразведки «К». Это и послужило базой предложению, которое я получил от Управления «К»: поехать заместителем резидента по линии «КР» в Париж. Началось моё оформление и подготовка. Вопрос затянулся, французы формально не отказывали, но задерживали мне визу.

Именно в это время в Женеве разразился «небольшой скандал». На Запад вместе с семьей «ушёл» молодой, но, как говорят, подающий надежды физик, работавший в Женеве в ЦЕРНе (европейская организация ядерных исследований). Тогда это стало «неприятной сенсацией», дело разбиралось в ЦК КПСС и анализировалось в КГБ. Вскрылись определенные слабости в нашей работе в Женеве в целом, и особенно по линии контрразведки. Было принято решение направить меня в Женеву. Одновременно был расширен штат резидентуры. Мне была предложена новая должность советника представительства СССР при отделении ООН в Швейцарии; после почти полугодовой подготовки к поездке во Францию я быстро был оформлен и через две недели отбыл в Женеву.

Во время моей работы в службе Активных мероприятий возникла идея обобщить накопленный опыт разоблачения идеологических диверсий западных спецслужб. Начальник службы И.И. Агаянц идею поддержал и посоветовал написать небольшую монографию, выделив, в частности, успешное разоблачение «Записок Пеньковского». Через несколько месяцев книга мной была написана. Издать её предложила Высшая школа КГБ (теперь Академия ФСБ). Книга была издана, конечно же, под грифом «секретно». Буквально на следующий день после принятия решения о моей командировке в Швейцарию ко мне в кабинет зашёл начальник кафедры разведки Института разведки (теперь Академия им. Ю.В. Андропова) Кравцов Евгений Иванович и без предисловий предложил мне защищаться на его кафедре. В качестве кандидатской диссертации была выбрана моя вышеупомянутая книга, которую он получил и рассмотрел, как очень подходящую для защиты монографию. Я сказал, что уезжаю в длительную командировку, и дата отъезда назначена через две недели. Кравцов тут же предложил, что саму защиту можно назначить на весну, то есть через несколько месяцев, и на неё меня вызовут. Он пояснил, что от меня ничего уже не требуется, так как монография опубликована. Я должен только сдать экзамены «кандидатского минимума». Он был так убедителен, что я решил рискнуть и сдать необходимые экзамены до отъезда. Результаты экзаменов я передал Кравцову и вскоре выехал в Женеву. В июне того же года я получил телеграфное указание Центра приехать на пять дней в Москву для защиты диссертации. Важным фактором в моей защите было то, что моим главным оппонентом был начальник управления «К» генерал Бояров. Его выступление отличалось компетентностью и содержало хорошую оценку моей монографии. Защита прошла успешно, и через два дня я был уже вновь в Швейцарии. По результатам защиты мне присвоили степень кандидата юридических наук.