Леопард охотится в темноте - Смит Уилбур - Страница 3
- Предыдущая
- 3/112
- Следующая
К ночи почти все слоны умерли от ран или были пристрелены, а стоны еще не лишенных страданий сливались с воем гиен и шакалов, от которых ночь казалась еще более ужасной. Мясники работали при свете факелов из травы, и к рассвету вся слоновая кость была собрана.
Теперь можно было приступать к разделке самих туш. Впрочем, мясники не могли опередить жару, и вонь разлагавшегося мяса смешивалась с запахом газов, выпущенных из разрезанных внутренностей, заставляя собравшихся стервятников биться в приступах предвкушения обильной трапезы. Вертолет перевозил каждый окорок или лопатку за границы минного поля. Женщины резали мясо на полоски и развешивали их в коптильнях, установленных над дымными кострами.
Наблюдая за работой, офицер подсчитывал убытки. К сожалению, шкуры сохранить было нельзя, хотя за каждую можно было получить до тысячи долларов. Они занимали слишком много места, к тому же их невозможно было законсервировать, и разложение полностью испортило бы их. С другой стороны, слегка подгнившее мясо считалось в Африке весьма пикантным, как у англичан дичь с душком.
Пятьсот тонн сырого мяса потеряют половину веса при сушке, но рынок соседней Замбии, которой нужно было кормить десятки тысяч рабочих на медных рудниках, весьма нуждался в белке. Уже была согласована цена: два доллара за фунт копченого мяса. Один миллион долларов, не считая слоновой кости.
Слоновая кость доставлялась вертолетом в глухое место среди холмов в полумиле от лагеря. Там она раскладывалась, опытные рабочие извлекали конусовидный белый нерв из полого конца каждого бивня и очищали его от остатков крови и грязи, которые мог учуять нос таможенника на востоке.
Всего удалось собрать четыреста бивней. Некоторые из них, вырубленные из черепов слонят, весили всего несколько фунтов, но бивни старого вожака весили больше восьмидесяти фунтов каждый. В среднем каждый бивень весил около двадцати фунтов. В Гонконге фунт слоновой кости стоил сто долларов. Таким образом, сумма составляла восемьсот тысяч долларов. Дневная прибыль составит более одного миллиона долларов, и это в стране, в которой средний доход взрослого человека не превышал шестисот долларов.
Конечно, были другие потери. Один из мясников потерял равновесие и упал с туши слона. И приземлился задницей точно на противопехотную мину.
– Сын слабоумного бабуина. – Офицер был все еще раздражен тупостью этого дикаря. Пришлось остановить работу почти на час, пока тело не вывезли и не подготовили к погребению.
Еще один человек лишился ноги из-за неосторожного удара топором, несколько других нанесли себе менее серьезные травмы пангами. Еще один человек погиб от пули из «АК-47», выпущенной в живот, когда выразил неудовольствие тем, чем офицер занимался с его молодой женой в кустах за коптильнями. Впрочем, учитывая прибыль, такие расходы не имели большого значения. Товарищ комиссар будет очень доволен, и не без причины.
К утру третьего дня бригада, занимавшаяся слоновой костью, закончила работу, которой офицер был удовлетворен. Рабочих отослали к коптильням, и в лагере никого не осталось. Никому не следовало видеть важного гостя, который должен был прилететь и увидеть результаты работы.
Он прилетел на вертолете. Офицер стоял по стойке «смирно» рядом с разложенными сверкающими бивнями. Потоки воздуха от винта пытались сорвать с него куртку и прижимали джинсы к ногам, но он оставался неподвижным.
Вертолет опустился на землю, и из него вышел внушительный человек приятной наружности, с очень белыми зубами, выделявшимися на лице цвета красного дерева, и коротко остриженными волосами на черепе красивой формы. Он был одет в жемчужно-серый итальянский костюм, белую сорочку с синим галстуком. На ногах были туфли ручной работы из мягкой телячьей кожи.
Он протянул руку офицеру. Тот тут же бросился к нему, как маленький мальчик к отцу.
– Товарищ комиссар!
– Нет! – поправил тот офицера с улыбкой. – Теперь уже не товарищ комиссар, а товарищ министр. Не командир банды немытых бойцов, а государственный министр независимого правительства. – Министр позволил себе улыбнуться, увидев ряды бивней. – И самый удачливый браконьер всех времен, не правда ли?
Крейг Меллоу поморщился, когда на Пятой авеню такси подпрыгнуло на очередной выбоине рядом с входом в «Бергдорф Гудман». Подвеска машины, как у большинства нью-йоркских такси, больше подошла бы к танку «шерман».
«Помню, по котловине Мбабве я ездил с большим комфортом даже на „лендровере“», – подумал Крейг и вдруг ощутил приступ ностальгии, вспомнив изрытую колеями дорогу в низине вдоль Чобе – широкого притока великой Замбези.
Все это было так далеко и настолько давно, что он заставил себя прогнать воспоминания и погрузился в раздумья о том, считать ли неуважением к себе тот факт, что он едет на обед с издателем в обычном такси, причем вынужден будет сам оплатить поездку. Раньше за ним посылали лимузины с шоферами и встречи назначали в «Фор Сизонс» или «Ля Гренуилль», а не в каком-то итальянском ресторанчике в Виллидже. Издатели имели обыкновение таким образом выражать свой протест, если писатель не приносил рукописи в течение трех лет и больше времени уделял ухаживанию за своим биржевым маклером и развлечениям в «Студио 54», чем работе на пишущей машинке.
«Ну что ж, сам напросился», – подумал Крейг, поморщился и полез в карман за сигаретой, но потом вспомнил, что бросил курить. Он откинул густую прядь темных волос со лба и принялся рассматривать лица прохожих. Когда-то его возбуждала городская суета, особенно после тишины африканского буша, даже безвкусные фасады и неоновые вывески на грязных улицах казались другими, захватывающими. Теперь он испытывал лишь чувство удушья и клаустрофобии, мечтал увидеть широкое чистое небо, а не эту полоску между небоскребами.
Такси резко затормозило, прервав его мысли, и водитель, не оборачиваясь, буркнул:
– Шестнадцатая улица.
Крейг протянул десять долларов в щель в бронированном стекле, защищавшем водителя от пассажиров, сказал: «Сдачи не надо» – и вышел из машины. Ресторан он нашел мгновенно, что не составляло труда, учитывая чисто итальянские навесы и оплетенные соломой бутылки кьянти в витрине.
Крейг шел по тротуару легко, совсем не хромая, никто и догадаться не мог о его инвалидности. Предчувствия его обманули, в ресторане было прохладно и чисто и даже аппетитно пахло.
Эш Леви встал из-за стола в конце зала и помахал ему рукой.
– Крейг, мой мальчик! – Он обнял Крейга за плечи и отечески похлопал по щеке. – Совсем неплохо выглядишь, старый пес!
Эш придерживался своего собственного эклектического стиля. Одет он был в кашемировый пиджак с узкими лацканами и полосатую рубашку с белым воротничком, платиновыми запонками и заколкой для галстука, на ногах – уличные башмаки с маленькими дырочками на носках, волосы подстрижены ежиком, на носу болтались очки в золотой оправе. Глаза были очень бледные и всегда смотрели чуть в сторону, не прямо в глаза собеседнику. Крейг знал, что он курит только лучшую тихуанскую марихуану.
– Приличное заведение, Эш. Как ты его нашел?
– Надоели скучные «Фор сизонс». – Эш лукаво улыбнулся, довольный тем, что Крейг неодобрительно отнесся к его выбору. – Крейг, я хочу познакомить тебя с очень талантливой дамой.
Она сидела в глубине кабинки, но сейчас наклонилась вперед и протянула руку. Лампа осветила ее руку, и по ней Крейг мог составить первое впечатление.
Ладонь была узкая, с тонкими пальцами художника, ногти чистые, коротко постриженные и не накрашенные, сквозь покрытую золотистым загаром кожу просвечивали синие аристократические вены, кости – тонкие, на кончиках пальцев Крейг заметил мозоли. Это была ладонь человека, привыкшего к тяжелому труду.
Крейг пожал руку, ощутил ее силу, мягкость сухой прохладной кожи и посмотрел на лицо.
Брови ее, густые, темные, проходили непрерывной линией от одного глаза к другому. Глаза, даже при таком плохом освещении, были зеленые, с крапинками цвета меда вокруг зрачков, а взгляд – прямой и искренний.
- Предыдущая
- 3/112
- Следующая
