Книга побед. Чудеса судьбы истории Тимура - "Тамерлан" - Страница 18

Пятница – день Зухрат; если год начинается с пятницы, это знаменует обильные росы, весна будет хороша, родится много детей обоего пола, будет много огурцов, арбузов, тыкв, помидоров и земляных груш.

Суббота – день Зухаль; горе тому году, который начнется с субботы! Будет скудость неба и земли; голод последует за войной, болезни – за голодом; жители Египта и Сирии будут стонать под игом своих правителей.

В темпераменте первого человека, Адама, Аллах соединил четыре стихии: воду, землю, огонь и воздух; желчный темперамент получил природу огня, который горяч и сух; нервный темперамент – природу земли, которая суха и холодна; лимфатический темперамент – природу воды, которая холодна и сыра; сангвинический темперамент – природу воздуха, который горяч и влажен.

Между темпераментами и небесными светилами, таким образом, устанавливается определенное соотношение, которое и было положено в основу астрологии Востока и Запада; кроме описанных, у астрологов были и другие варианты для соотношения между светилами неба и темпераментами и судьбами людей и народов.

Арабы придерживались геоцентрических взглядов Клавдия Птолемея; около Земли вращалось семь небес: первое – Луны, второе – Утаред, третье – Зухрат, четвертое – Солнца, пятое – Меррих, шестое – Муштари, седьмое – Зухаль; плоскость эклиптики делилась на двенадцать «домов» – знаков Зодиака, куда по порядку заходили Солнце и планеты в самых разнообразных комбинациях.

В молодости я слышал от своего отца, амира Тарагая, рассказ об удивительном сне, который ему привиделся.

– Однажды я увидел во сне, что ко мне подошел красивый молодой человек, похожий лицом на араба, и вручил мне меч[61]; я взял меч в руки и стал размахивать им по воздуху; блеск стального клинка осветил весь мир.

Я просил амира Куляля объяснить этот сон. Амир Куляль сказал мне, что сон этот пророческий, что Аллах пошлет мне сына, которому суждено овладеть всем миром, обратить всех в ислам, освободить землю от яда новшеств и заблуждений.

Сон, действительно, исполнился: в 733 году [хиджры] Аллах дал мне тебя, сын мой. Как только ты появился на свет, я отнес тебя к шейху Шамс-эд-дину.

Когда я пришел, шейх читал Коран и остановился на следующих словах: «Неужели не опасаетесь, что тот, кто на небе, может велеть земле поглотить вас; она уже колеблется» (Коран, XVII сура, 16 аят).

Так как в этом аяте Корана встречается слово «Тамурру»[62], то мы и нарекли тебе имя Тимур.

Я выслушал рассказ своего отца Тарагая, как, при каких обстоятельствах мне дано было имя, узнал, что это имя заимствовано из Корана, принес хвалу Аллаху и прочитал суру Корана, озаглавленную «Табарак».

Однажды я видел во сне, будто я закинул невод в большую реку; невод охватил всю реку, и я посредством него вытащил на берег одновременно всех рыб и животных, населяющих воды. Толкователи объявили этот сон предвещающим великое и славное царствование, настолько славное, что все народы мира подчинятся мне.

По совету шейха Камаля я отправился к сайиду Кулялю; сайид при встрече поздравил меня со вступлением на престол великого хана, который я должен передать своему потомству. После таких слов уважаемого сайида Куляля я пришел в великую радость и стал стремиться к тому, чтобы овладеть всем миром.

Однажды я встретился с военачальником страны Джете[63], амиром Сайид-Байгубаром. Этот амир с шестью тысячами всадников напал на меня на берегу реки Балх[64]. У меня в это время было всего-навсего около тысячи всадников. У моего противника было так много войска, что все мои воины, как только увидали его, упали духом – как я заметил. Но удивительное счастье выручило меня: амиры Джагуй-Барлас[65], Ингу-Тимур, Муса и Сулейман неожиданно прислали мне в помощь еще тысячу всадников. При такой поддержке мне удалось наголову разбить войска амира Сайид-Байгубара.

Ильяс-Ходжа, сын хакана Туклук-Тимура, с тридцатью тысячами всадников перешел каменный мост[66] и разбил шатер. У меня было в это время всего-навсего только шесть тысяч всадников, да и те пришли в уныние: на стороне врагов был громадный, пятикратный перевес в силах. Мне опять удивительно повезло: как раз в это самое время пришел отряд от хорасанских сайидов, которые жили в Термезе; отряд поспешно присоединился к моим воинам. Хорасанцы сумели поднять дух моих воинов, которые быстро освободились от гнетущего страха перед впятеро сильнейшим неприятелем.

Я вступил в бой с Ильяс-Ходжой и одержал над ним решительную победу. Еще перед сражением, когда я расположился в виду войск Ильяс-Ходжи и приготовился вступить в бой, пришло время намаза, и я стал на молитву. Когда я сделал поклон до земли, то услышал чей-то голос, сказавший: «Тимур, тебе дарована победа!»

Я поднял голову, осмотрелся: подле меня никого не было. Я понял тогда, что слышал голос из «мира тайн», и принес Аллаху благодарность за помощь.

Я пошел походом на Персию. Совершенно неожиданно шах Мансур с пятью тысячами всадников напал на меня. Я велел поскорее собрать воинов, вооруженных пиками, чтобы отразить натиск врага; таких воинов, к моему великому горю, совершенно не оказалось. Помощь мне явилась оттуда, откуда я и ждать не мог: всадник, похожий лицом на араба, вооруженный пикой, прискакал с криком:

– Алла, дай победу Тимуру!

Шах Мансур, перепуганный криком незнакомца, без чувств свалился с коня; его поднял на своего коня и увез шах Рух[67]. Всадник, который так неожиданно явился ко мне на помощь, исчез неведомо куда.

Я овладел столицей Персии; я потребовал от амира Хусайна сдачи крепостей Шадман, Балха и Бадакшан. Одновременно досточтимый шейх Заин-эд-дин Абу-Бекр Тайабади прислал мне письмо; он писал, что ключи Хорасана тоже вручены мне. Такая новость дала мне полную уверенность, что мое предприятие – овладеть Персией – кончится полной удачей[68].

В 837 году [хиджры][69] я перешел Джайхун и овладел Гиас-эд-дином и Кентом, а также всеми драгоценностями и добром, какие там были. Как сообщил мне сайид Мухаммед-Гису-Дараз, амир Сайид-Али велел передать мне, что сам Хызр окажет мне помощь.

Когда Хызр[70] являлся в Самарканде, мне суждено было увидать его чудеса; он сказал мне несколько неприятных слов[71]; мне невыразимо горько было их слышать. Уезжая из Самарканда, я был в сильном смущении, что своей обидой на слова Хызра я огорчил его самого.

Но теперь, когда пришла весть от амира Сайид-Али, я успокоился; я понял, что Хызра никогда не мог оскорбить обыкновенный смертный вроде меня.