Путь к империи - Бонапарт Наполеон I - Страница 68

Политика, которую пришлось вести в отношении инфанта герцога Пармского, была предрешена нашими отношениями с Испанией.[49] Ему было предложено сначала перемирие (9 мая 1796 года), а несколько месяцев спустя он подписал в Париже с республикой мир, но французский посланник не сумел достигнуть цели, поставленной главнокомандующим.

Успехи Итальянской армии побудили испанского короля заключить с республикой в августе 1796 года договор о наступательном и оборонительном союзе.[50] Вследствие этого было бы легко[51] побудить Мадридский двор к высылке дивизии в 10 000 человек на реку По для охраны пармского инфанта и, обещав увеличить территорию его государства, привлечь указанную дивизию под французские знамена.

Ее присутствие импонировало бы Риму и Неаполю и немало способствовало бы успеху военных действий. Союз с Испанией, вынудивший Англию к уходу из Средиземного моря, обеспечил господство на нем французской и испанской эскадрам, чем облегчалась переброска испанских войск в Италию. Нахождение испанских войск в рядах французской армии благоприятно повлияло бы на решение Венецианского Сената вступить в союз с Францией, что увеличило бы армию на 10 000 словенцев.

По Миланскому перемирию от 17 мая 1796 года прекратилось состояние войны с герцогом Моденским. Французская армия была немногочисленна, а страна, которую она занимала, огромна. Выделение двух-трех батальонов для второстепенных задач было бы ошибкой. Перемирие с Моденой отдавало все средства этого герцогства в распоряжение армии и не требовало посылки войск для поддержания там общественного спокойствия. Командор д’Эсте, облеченный полномочиями герцога, повел в Париже переговоры об окончательном мире.

Французское министерство вполне разумно не торопилось с его заключением. Герцог, целиком преданный австрийцам, удалился в Венецию, а регентство, управлявшее его государством, пропустило в Мантую несколько обозов с продовольствием в начале августа и в конце сентября, когда блокада была снята.

Как только главнокомандующий узнал о столь явном нарушении перемирия, он указал на это регентству, тщетно пытавшемуся оправдаться ссылкой на существование прежних договоров. Между тем в связи с этим отряд мантуанского гарнизона, переправившийся через По у Боргофорте, был отрезан; он направился в Реджио 29 сентября, намереваясь двинуться в Тоскану, но жители Реджио заперли ворота города, и отряд укрылся в форте Монте-Киаруголо, где патриоты окружили его и заставили сложить оружие.

Два жителя Реджио были убиты в происшедшей стычке. Это были первые итальянцы, пролившие кровь за освобождение своей страны. Отряд национальной гвардии Реджио, приведший пленных в Милан, был там торжественно принят Ломбардским конгрессом, Миланской национальной гвардией и главнокомандующим.

По этому случаю было устроено несколько общественных празднеств, которые еще больше воспламенили воображение итальянцев. Реджио объявил себя свободным. Население Модены хотело сделать то же, но было удержано гарнизоном. При таком положении вещей не могло быть двух решений. Главнокомандующий объявил, что Миланское перемирие было нарушено регентством, снабдившим продовольствием Мантую.

Он приказал воинским частям занять все три герцогства – Реджио, Модену и Мирандолу – и 4 октября по праву завоевателя провозгласил их независимость. Это решение улучшило положение армии, потому что недоброжелательное регентство было заменено временным правительством, всецело преданным французскому делу. Во всех городах этих трех герцогств стали вооружать отряды национальной гвардии, составленные из горячих патриотов.

Так как состояние войны с Римом было прекращено Болонским перемирием 23 июня 1796 года, то Римский двор послал в Париж монсиньора Петрарки. После нескольких недель переговоров этот посланник препроводил своему двору проект договора с Директорией. Конгрегация кардиналов нашла, что в нем содержатся пункты, противоречащие вере и поэтому неприемлемые.

Монсиньор Петрарки был отозван. В сентябре переговоры возобновились во Флоренции. Правительственные комиссары при армии получили на это полномочия Директории. На первых же совещаниях они представили монсиньору Галеппи, – папскому уполномоченному, – договор в 60 статей, в качестве sine qua non[52].

В Риме заключили, что этот договор также содержит пункты, направленные против веры. Монсиньор Галеппи был отозван, и переговоры прервались 25 сентября. Римский двор, не сомневаясь больше, что французское правительство хочет его гибели, впал в отчаяние и решил связаться исключительно с Веной.

Он начал с того, что отказался от выполнения Болонского перемирия. Ему оставалось еще уплатить 16 миллионов, уже находившихся на пути в Болонью, где они должны были поступить в армейскую казну. Эти обозы с деньгами вернулись в Рим, и их возвращение было встречено с триумфом. Монсиньор Альбани отбыл 6 октября в Вену с поручением просить поддержки этого двора. Римская знать стала делать патриотические взносы и набирать полки.

Папа разослал воззвания с призывом к священной войне, если территория святейшего престола подвергнется нападению. Все эти усилия Римского двора смогли, как было подсчитано, привести лишь к созданию 10-тысячной армии из наихудших войск. Но Рим рассчитывал на неаполитанского короля, который тайно обязался поддержать его армией в 30 000 человек, и, хотя враждебность и недобросовестность кабинета Обеих Сицилий[53] были Ватикану известны, он все же обратился к его помощи.

«В их состоянии безумия все средства хороши, – писал посланник Како, – они ухватились бы и за раскаленное железо». Такое положение вещей произвело дурное впечатление на всю Италию. Наполеон не хотел иметь лишних затруднений. Ему уже угрожал Альвинци, войска которого собирались в Тироле и на Пьяве.

Он упрекнул французское министерство за то, что оно держало его в стороне от переговоров, которыми только сам он мог руководить. Если бы они были поручены Наполеону, как это следовало сделать, он задержал бы открытие переговоров на две-три недели для того, чтобы получить сперва 17 миллионов, которые святейший престол обязался уплатить во исполнение Болонского перемирия. Он не допустил бы смешать в договоре духовные и светские дела, потому что раз светские дела были бы улажены – а это было главное, – опоздание на несколько месяцев с заключением соглашения о духовных делах не имело бы никакого значения.

Но зло было сделано. Правительство, признавшее это, дало Наполеону необходимые полномочия, чтобы исправить зло, если возможно. Вопрос заключался в том, чтобы выиграть время, успокоить страсти, восстановить доверие и удержать в рамках тревогу в Ватикане. Наполеон поручил французскому представителю в Риме господину Како дезавуировать без огласки все, относящееся к духовным вопросам в парижских и флорентийских переговорах, уведомить, что возобновить переговоры поручено Наполеону и что они будут вестись не с Директорией и не с комиссарами, а с ним.

Такое начало произвело хорошее впечатление. Чтобы его усилить, главнокомандующий 19 октября 1796 года отправился в Феррару, остановился у кардинала Маттеи, архиепископа этого города, и имел с ним несколько совещаний. Он убедил его в своих мирных намерениях и отправил в Рим передать слова мира непосредственно папе. Несколько дней спустя Аркольское сражение положило конец надеждам, зародившимся было в Италии с приближением армии Альвинци.

Наполеон счел момент благоприятным для завершения римских дел. В январе 1797 года он направился в Болонью с 1500 французов и 4000 циспаданцев и ломбардцев, угрожая двинуться на Рим.[54] На этот раз, однако, Римский двор отнесся к его угрозам с насмешкой. Он находился в переписке о заключении договора с Веной и знал, что две новые многочисленные армии вступают в Италию. Кардинал Буска и австрийский посланник в Риме громко заявляли: «Если будет нужно, папа оставит Рим, потому что чем дальше французский главнокомандующий удалится от Адидже, тем более мы приблизимся к спасению».