Лучшие классические детективы в одном томе (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 52
- Предыдущая
- 52/142
- Следующая
Таковы были подлинные ее слова, я записала их в дневнике тотчас, как вернулась домой.
Она опять обратилась к мистеру Годфри. С упорством, на которое страшно было смотреть, она опять вернулась к прерванной фразе, на которой остановилась, и докончила ее:
– Скажите мне прямо, Годфри: говорит ли кто-нибудь, что драгоценность мистера Люкера – Лунный камень?
Едва лишь упоминание об алмазе сорвалось с ее губ, я увидела перемену в моем чудном друге. Лицо его потемнело. Его покинула присущая ему мягкость в обращении, составлявшая одну из главных его прелестей. Ответ его преисполнился благородного негодования.
– Они говорят это! – воскликнул он. – Есть люди, не останавливающиеся перед тем, чтобы обвинить мистера Люкера в обмане во имя каких-то частных личных интересов. Он снова и снова торжественно клянется в ответ на клевету, что никогда в жизни даже и не слышал о Лунном камне. А эти низкие люди отвечают – без тени каких-либо доказательств, – что у него есть причины быть скрытным. «Мы отказываемся верить его клятве!» Стыд и позор!
Пока он говорил, Рэчел глядела на него как-то странно, – не берусь описать, до чего странно. Когда он кончил, она сказала:
– Если принять во внимание, что мистер Люкер едва вам знаком, вы что-то уж очень горячо защищаете его, Годфри.
Мой высокоодаренный друг дал ей один из самых истинно евангельских ответов, какие я когда-либо в жизни слышала:
– Надеюсь, Рэчел, я горячо защищаю интересы каждого притесняемого человека.
Тон, каким были сказаны эти слова, мог бы растопить камень. Но – о друзья мои! – что такое твердость камня? Ничто перед твердостью необращенного сердца человеческого! Она фыркнула. Я краснею, вспоминая это: фыркнула ему в лицо.
– Приберегите ваши благородные фразы для женского комитета, Годфри. Я убеждена, что скандал, коснувшийся Люкера, не пощадил и вас.
Даже оцепенение тетушки прошло при этих словах.
– Рэчел, дорогая, – вступилась она, – ты не имеешь права так говорить!
– Я не имею в виду ничего плохого, мама, я говорю это с добрыми намерениями. Потерпите еще минутку, и вы увидите.
Она опять взглянула на мистера Годфри с выражением, похожим на внезапную жалость. Она зашла так далеко, так несовместимо с женским достоинством, что позволила себе взять его за руку.
– Я уверена, что догадываюсь о причине вашего нежелания говорить на эту тему с моей матерью и со мной. Несчастная случайность соединила ваше имя в глазах людей с именем мистера Люкера. Вы рассказали мне о скандальных слухах, которые ходят про него. Скажите мне, какие скандальные слухи ходят про вас?
Даже в эту минуту милый мистер Годфри, всегда готовый отвечать добром за зло, попытался пощадить ее.
– Не спрашивайте меня! – сказал он. – Лучше позабудем об этом, Рэчел… право же, лучше!
– Я хочу это знать! – вскричала она яростно.
– Ответьте ей, Годфри, – вмешалась тетушка, – ничто так не повредит ей сейчас, как ваше молчание.
Красивые глаза мистера Годфри наполнились слезами. Он устремил на нее последний умоляющий взгляд и произнес наконец роковые слова:
– Если вы хотите знать, Рэчел, слух идет, что Лунный камень в закладе у мистера Люкера и что я – тот человек, кто заложил его.
Она вскочила на ноги со стоном. Она попеременно глядела то на тетушку, то на мистера Годфри с таким безумным видом, что я, право же, подумала: уж не сошла ли она с ума?
– Не говорите со мной! Не дотрагивайтесь до меня! – воскликнула она, отшатываясь от нас всех, словно загнанный зверь, в дальний угол комнаты. – Это моя вина! Я должна исправить ее! Я принесла в жертву себя – это мое право. Но видеть, как гибнет невинный человек, хранить тайну, разрушая ему жизнь? О господи! Это слишком ужасно! Я не могу этого вынести!
Тетушка приподнялась со стула и вдруг снова села. Она окликнула меня слабым голосом, указав на флакон в своей рабочей корзинке.
– Скорей, – шепнула она, – шесть капель с водой. Чтобы Рэчел не заметила!
При других обстоятельствах я нашла бы это странным. Но сейчас не было времени думать – нужно было дать лекарство. Милый мистер Годфри бессознательно помог мне скрыть это от Рэчел, говоря ей на другом конце комнаты слова утешения.
– Право же… право же, вы преувеличиваете, – услышала я. – Моя репутация слишком безупречна, для того чтоб ее могла погубить такая мимолетная клевета. Все это позабудется через неделю. Перестанем говорить об этом.
Она осталась совершенно нечувствительна даже к такому великодушию. Она вела себя все хуже и хуже.
– Я должна и хочу пресечь эту клевету, – сказала она. – Мама, послушайте, что я скажу… Мисс Клак, послушайте, что я скажу. Я знаю руку, взявшую Лунный камень. Я знаю… – Она сделала сильное ударение на этих словах, она топнула ногой в ярости, овладевшей ею. – Я знаю, что Годфри Эблуайт невиновен! Ведите меня к судье, Годфри! Ведите меня к судье, и я присягну в этом!
Тетушка схватила меня за руку и шепнула:
– Загородите меня от них минуты на две. Не допускайте, чтобы Рэчел увидела меня.
Синеватый оттенок, проступивший на лице ее, ужаснул меня. Она увидела, что я испугалась.
– Капли поправят дело минуты через две, – шепнула она и, закрыв глаза, стала ждать их действия.
Покуда это продолжалось, я слышала, как милый мистер Годфри кротко возражал:
– Ваше имя не должно быть связано с такими делами. Ваша репутация, дорогая Рэчел, слишком чиста и слишком священна для того, чтобы ею можно было шутить.
– Моя репутация! – Она разразилась хохотом. – Меня обвиняют, Годфри, так же как и вас. Лучший сыщик в Англии убежден, что я украла свой собственный алмаз. Спросите его мнение, и он вам скажет, что я заложила Лунный камень для уплаты своих тайных долгов!
Она замолчала, перебежала комнату и упала на колени у ног матери:
– О мама! мама! мама! Я, должно быть, сумасшедшая, не правда ли? Не открыть истины даже теперь!
Она была так возбуждена, что не заметила состояния своей матери. Она опять вскочила на ноги и в одно мгновение очутилась возле мистера Годфри.
– Я не позволю, чтобы вас… не позволю, чтобы какого-нибудь невинного человека обвинили и обесчестили по моей вине! Если вы не хотите повести меня к судье, напишите сейчас заявление о вашей невиновности, и я подпишу его. Сделайте, что я говорю вам, Годфри, или я напечатаю об этом в газетах, выбегу и стану кричать об этом на улицах!
Мы не станем уверять, что слова эти были внушены угрызениями совести, – мы скажем, что они были внушены истерикой. Снисходительный мистер Годфри успокоил ее, взяв лист бумаги и написав заявление. Она подписала его с лихорадочной торопливостью.
– Показывайте его везде, не думайте обо мне, – сказала она, подавая ему бумагу. – Боюсь, Годфри, что в мыслях моих я не была к вам до сих пор справедлива. Вы не такой эгоист, вы гораздо добрее, чем я думала. Приходите к нам, когда сможете, и я постараюсь загладить несправедливость, которую оказала вам.
Она подала ему руку. Увы, как жалка наша падшая натура! Увы, мистер Годфри – он не только забылся до такой степени, что поцеловал ее руку, – он ответил ей кротким тоном, который сам по себе, при данных обстоятельствах, был греховным:
– Я приду, дорогая, с условием, чтобы мы больше не говорили об этом ненавистном предмете.
Прежде чем кто-нибудь из нас успел сказать еще слово, раздался громкий стук в дверь. Я выглянула в окно и увидела Мирское, Плоть и Дьявола, ожидавших перед домом в виде кареты и лошадей, напудренного лакея и трех женщин, одетых до такой степени смело, что еще ни разу в моей жизни не доводилось мне видеть что-либо подобное.
Рэчел вздрогнула и пришла в себя. Она приблизилась к своей матери.
– За мной заехали взять меня на цветочную выставку, – сказала она. – Одно словечко, мама, прежде чем я пойду. Я не огорчила вас?
Капли произвели свое действие. Цвет лица бедной моей тетки принял свой естественный оттенок.
- Предыдущая
- 52/142
- Следующая
