Лучшие классические детективы в одном томе (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 42

• Предыдущая
• 42/142
• Следующая

Этими словами мистер Кафф напомнил нам, что даже полицейский сыщик имеет свое достоинство, которое он не желает утрачивать.

Точка зрения его была настолько справедлива, что возразить было нечего. Когда я встал, чтобы проводить его в комнату миледи, он спросил, желает ли мистер Фрэнклин присутствовать при разговоре. Мистер Фрэнклин ответил:

– Нет, если только леди Вериндер сама этого не пожелает.

Он добавил мне шепотом, когда я шел за сыщиком:

– Я знаю, что этот человек собирается сказать о Рэчел, а я слишком привязан к ней, чтобы слушать это и сдержаться. Лучше мне побыть одному.

Я оставил его в большом огорчении; он облокотился на подоконник, закрыл лицо обеими руками; Пенелопа выглядывала из-за дверей в страстном желании его утешить.

Тем временем сыщик Кафф и я проследовали в комнату миледи.

Первые слова, когда мы заняли свои места, были сказаны моей госпожой:

– Мистер Кафф, может быть, есть извиняющие обстоятельства для тех необдуманных слов, которые я вам сказала полчаса назад. Я, однако, не желаю ссылаться на эти обстоятельства. Я говорю с полной искренностью, что сожалею, если оскорбила вас.

Любезность, с какой она произнесла это извинение, произвела надлежащее действие на сыщика. Он попросил позволения оправдаться в своем образе действий, выставляя это оправдание как знак уважения к моей госпоже. Он сказал, что никак не может быть виной несчастья, так поразившего всех нас, по той уважительной причине, что успех всего следствия зависел от его тактичного поведения с Розанной Спирман, которую ни в коем случае не следовало волновать или пугать. Он обратился ко мне, прося засвидетельствовать справедливость его слов. Я не мог отказать ему в этом. Я думал, что на том дело и остановится.

Сыщик Кафф сделал, однако, шаг далее – очевидно, с намерением начать самое неприятное из всех возможных объяснений между леди Вериндер и им.

– Я слышал, что самоубийство молодой женщины приписывают одной причине, – сказал сыщик. – Может быть, эта причина и существует в действительности, но она не имеет никакого отношения к тому делу, которым я здесь занимаюсь. И я должен прибавить, что усматриваю здесь другую причину. Какое-то необъяснимое беспокойство, вызванное пропажей алмаза, побудило, как я полагаю, эту бедную девушку лишить себя жизни. Я не собираюсь уверять, что знаю, чем было вызвано это странное беспокойство. Но я мог бы, с вашего позволения, миледи, указать на одну особу, которая способна решить, прав я или нет.

– Особа эта находится сейчас в доме? – спросила моя госпожа после некоторого молчания.

– Особа эта уехала отсюда, миледи.

Ответ указывал на мисс Рэчел с такой прямотой, с какой только было возможно. Наступило молчание; я думал, что оно не прервется никогда. Боже, как выл ветер, как хлестал дождь в окна! Я сидел и ждал, чтобы кто-нибудь из них заговорил опять.

– Сделайте одолжение, выскажитесь яснее, – произнесла наконец миледи. – Вы имеете в виду мою дочь?

– Я имею в виду мисс Рэчел, – ответил сыщик Кафф столь же прямо.

Когда мы вошли в комнату, на столе у миледи лежала чековая книжка – без сомнения, для того чтобы расплатиться с сыщиком. Теперь она положила ее опять в ящик. Мне больно было видеть, как дрожала ее бедная рука – рука, осыпавшая благодеяниями старого слугу; и я молил бога, чтобы эта рука держала мою руку, когда придет час моей кончины и я покину эту юдоль.

– Я надеялась, – продолжала миледи очень медленно и спокойно, – что вознагражу ваши услуги и расстанусь с вами, не упоминая имени мисс Вериндер так открыто, как оно было упомянуто между нами сейчас. Мой племянник, наверное, сказал вам об этом, прежде чем вы пришли в мою комнату?

– Мистер Блэк исполнил ваше поручение, миледи. А я объяснил мистеру Блэку причину…

– Бесполезно говорить мне об этой причине. После того, что вы сейчас сказали, вы знаете так же хорошо, как и я, что вы зашли слишком далеко, для того чтобы отступать. Я обязана ради себя самой и ради своей дочери настоять, чтобы вы остались здесь и высказались прямо.

Сыщик посмотрел на часы.

– Будь у меня время, миледи, я предпочел бы сделать свое донесение письменно, а не изустно. Но если продолжать это следствие, время слишком важно для того, чтобы терять его на письменные донесения. Я готов тотчас приступить к делу. Мне будет очень тяжело говорить, а вам слушать…

Тут моя госпожа опять остановила его:

– Может статься, будет менее тягостно и для вас, и для моего доброго слуги и друга, – сказала она, – если я подам пример и смело начну говорить с своей стороны. Вы подозреваете, что мисс Вериндер обманывает нас всех, скрывая алмаз для собственной своей цели? Не так ли?

– Именно так, миледи.

– Очень хорошо. Теперь, прежде чем вы начнете, я должна вам сказать, как мать мисс Вериндер, что она совершенно не способна сделать то, в чем вы ее подозреваете. Вы узнали ее только два дня назад. А я знаю ее характер с тех пор, как она родилась. Высказывайте ваши подозрения так резко, как хотите, – вы этим не можете оскорбить меня. Я уверена заранее, что, при всей вашей опытности, в данном случае обстоятельства обманули вас. Помните, я не имею никаких тайных сведений. Дочь моя так же мало откровенна по этому поводу со мною, как и с вами. Причина, заставляющая меня говорить так положительно, одна: я знаю свое дитя.

Она обернулась ко мне и протянула мне руку. Я молча поцеловал ее.

– Вы можете продолжать, – сказала она, взглянув на сыщика опять с прежней твердостью.

Сыщик Кафф поклонился. Слова моей госпожи произвели на него только одно действие: его суровое лицо смягчилось на минуту, словно он сожалел о ней. Что до того, чтобы поколебать его убеждения, было ясно, что она не поколебала их ни на волос. Он плотнее уселся на стуле и повел свою гнусную атаку на репутацию мисс Рэчел в следующих словах.

– Я должен просить вас, миледи, – сказал он, – взглянуть на это дело и с моей точки зрения. Будьте добры представить себе, что вы приехали сюда в моей роли и с моей опытностью, и позвольте напомнить вам вкратце, в чем эта опытность состоит.

Моя госпожа наклонила голову в знак согласия. Сыщик продолжал:

– В последние двадцать лет меня часто приглашали для улаживания щекотливых семейных дел. Единственный результат моей практики в таких вопросах, имеющий отношение к настоящему делу, я могу объяснить в двух словах. Согласно полученному мной опыту, молодые девушки, знатные и богатые, часто имеют секретные долги, в которых они не смеют признаться своим ближайшим родственникам и друзьям. В одних случаях причиной этих долгов модистка и ювелир. В других деньги нужны для целей, которых я в настоящем деле не подозреваю и не хочу оскорблять вас упоминанием о них. Держите в мыслях сказанное мною, миледи, а теперь рассмотрим, как происшествия в этом доме вынудили меня вспомнить мой старый опыт, хотелось ли мне этого или нет.

Он собирался несколько мгновений с мыслями, а потом продолжал, со страшной ясностью, принуждавшей нас понять его, с жестокой справедливостью, не щадившей никого:

– Первые сведения о пропаже алмаза я получил от инспектора Сигрэва. Он убедил меня, что совершенно не способен расследовать это дело. Единственное, что показалось мне в его словах достойным внимания, – это упоминание о том, что мисс Вериндер отказалась отвечать на его вопросы и говорила с ним с непонятной грубостью и презрением. Это было странно, но я приписал это какой-нибудь неловкости инспектора, быть может оскорбившей молодую девушку. Удержав это в памяти, я занялся делом один. Исследования мои кончились, как вам известно, открытием пятна на двери; из показаний мистера Фрэнклина Блэка ясно, что это пятно и пропажа алмаза – звенья одной и той же цепи. До сих пор я подозревал, – впрочем, очень неопределенно, – что, может быть, Лунный камень и был украден и что кто-нибудь из слуг окажется вором. Очень хорошо. Что же случилось на данном этапе следствия? Мисс Вериндер вдруг вышла из своей комнаты и заговорила со мной. Я заметил три подозрительных обстоятельства: она все еще невероятно взволнована, хотя после пропажи алмаза прошло более суток; она обращается со мной так же грубо, как и с инспектором Сигрэвом; и она ужасно сердится на мистера Фрэнклина Блэка. Прекрасно. Вот, говорю я себе, молодая девушка, лишившаяся редкой драгоценности; молодая девушка, как говорят мне мои глаза и уши, очень вспыльчивая и несдержанная. При настоящем положении вещей и обладая таким характером, что же она делает? Она выказывает непонятную вражду к мистеру Блэку, к инспектору и ко мне – другими словами, именно к тем трем лицам, которые все, разными способами, стараются помочь ей отыскать ее пропавшую вещь. Доведя мое следствие до этой точки, миледи, я тогда, и только тогда, обратился к своей опытности. Эта опытность объяснила поведение мисс Вериндер, казавшееся иначе совершенно непонятным. Эта опытность заставила меня причислить ее к тем другим молодым девушкам, которых я знал. Эта опытность подсказала мне, что она имеет долги, в которых не смеет признаться и которые во что бы то ни стало должны быть уплачены. И я не могу не спросить себя: не значит ли пропажа алмаза только то, что он пойдет на уплату этих долгов? Вот заключение, которое моя опытность выводит из простых фактов. Что может возразить против этого ваша опытность, миледи?

• Предыдущая
• 42/142
• Следующая