Лучшие классические детективы в одном томе (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 33
- Предыдущая
- 33/142
- Следующая
Будучи твердо уверен, что сыщик попусту тратит время с миссис Йолланд, я сидел и слушал их разговор почти так, как, бывало, прежде слушал в театре актеров. Знаменитый Кафф выказал удивительное терпение, уныло пытая счастье и так и эдак и производя выстрел за выстрелом, так сказать, наудачу – авось попадет в цель. Все – к чести Розанны, ничего – ей во вред, – вот как это кончилось, сколько он ни старался. Миссис Йолланд говорила без передышки и поверила сыщику все свои тайны. Когда мы взглянули на часы и встали с намерением проститься, он сделал последнюю попытку.
– Теперь я пожелаю вам доброго вечера, сударыня, – произнес сыщик, – и скажу на прощание: ваш покорнейший слуга – искренний доброжелатель Розанны Спирман. Но, боже мой, ей не следует оставаться на этом месте! Мой совет ей – оставить его.
– Господи помилуй, да ведь она его и оставляет! – вскричала миссис Йолланд.
Розанна Спирман оставляет нас! Я навострил уши. Мне показалось странным, чтобы не сказать более, что она не предупредила ни миледи, ни меня. В душе моей возникло сомнение: не попал ли в цель последний выстрел сыщика Каффа? Я начал сомневаться, так ли уж безвредно было мое участие во всем этом деле, как думал я сам. Может быть, сыщик заставил проговориться честную женщину, запутав ее в сети своих лживых уловок? Но мой долг был, как доброго протестанта, – вспомнить, что отец лжи – дьявол и что дьявол и зло никогда не бывают далеко друг от друга. Почуяв в воздухе что-то недоброе, я хотел было увести сыщика. Однако он тотчас снова уселся и попросил позволения подкрепиться последним глотком из голландской бутылочки. Миссис Йолланд села напротив него и налила ему рюмочку. Я двинулся к выходу, очень встревоженный, и сказал, что, кажется, должен с ними проститься, а между тем все медлил и не уходил.
– Итак, она намерена оставить свое место? – спросил сыщик. – Что же она будет делать, когда его оставит?.. Грустно, грустно! У бедняжки ведь нет никого на свете, кроме вас и меня.
– Есть! – возразила миссис Йолланд. – Она пришла сюда, как я вам уже сказала, нынче вечером и, посидев и поговорив немножко с моей дочерью Люси и со мной, попросила позволения побыть одной наверху в комнате Люси. Это единственная комната в нашем доме, где есть чернила и перо. «Мне нужно написать письмо к одному другу, – сказала она, – а я не могу этого сделать у нас в доме, где за мной подсматривают другие служанки». К кому было это письмо, я вам сказать не могу; только, должно быть, оно было очень длинно, судя по тому, сколько времени просидела она над ним наверху. Я предложила ей почтовую марку, когда она сошла вниз. Но письма в руках у нее не было, и марки она не приняла. Бедняжечка, как вам известно, немножко скрытна насчет себя и своих поступков. Но у нее есть где-то друг, уж за это я поручусь вам, и к этому-то другу, помяните мое слово, она и поедет.
– Скоро? – спросил сыщик.
– Как только сможет, – ответила миссис Йолланд.
Тут я опять отошел от двери. Как глава прислуги миледи, я не мог допустить, чтобы в моем присутствии продолжался такой бесцеремонный разговор о том, уйдет наша служанка или не уйдет.
– Вы, должно быть, ошибаетесь насчет Розанны Спирман, – сказал я. – Если б она хотела оставить свое место, она прежде всего сообщила бы об этом мне.
– Ошибаюсь? – вскричала миссис Йолланд. – Только час назад она купила у меня самой несколько вещей для дороги, мистер Беттередж, вот в этой самой комнате!.. Да, кстати, о Розанне и ее деньгах, – прервала себя несносная женщина, начав шарить в кармане. – У меня кое-что на совести… Увидит ли ее кто-нибудь из вас, когда вы вернетесь домой?
– С величайшим удовольствием передам ваше поручение бедняжке, – ответил сыщик Кафф, прежде чем я успел ввернуть слово.
Миссис Йолланд вынула из кармана несколько шиллингов и шестипенсовых монет и, держа их на ладони, пересчитала одну за другой с особенной и предосадной тщательностью. Она протянула эти деньги сыщику, хотя по лицу ее было видно, что ей не очень-то хочется расстаться с ними.
– Могу я вас просить передать эти деньги Розанне с моим поклоном и приветом? – сказала миссис Йолланд. – Она непременно хотела заплатить мне за несколько вещиц, которые ей понадобились сегодня вечером, а деньгам мы всегда рады, об этом спорить не стану. А все-таки мне как-то неловко, что я взяла у бедняжки накопленные тяжелым трудом деньги. И, сказать вам по правде, не думаю, что мужу моему будет приятно услышать, когда он вернется завтра утром, что я взяла деньги у Розанны Спирман. Пожалуйста, скажите ей, что я с радостью дарю ей вещи, которые она купила у меня. Не оставляйте денег на столе, – сказала миссис Йолланд, вдруг выложив их перед сыщиком, словно они жгли ей пальцы, – а не то – времена нынче трудные, плоть слаба, и, пожалуй, мне захочется опять положить их в карман.
– Пойдемте! – позвал я Каффа. – Мне нельзя дольше ждать: я должен вернуться домой.
– Сейчас последую за вами, – ответил сыщик Кафф.
Во второй раз подошел я к двери и во второй раз, как ни старался, не мог перешагнуть через порог.
– Возвращать деньги – дело щекотливое, сударыня, – услышал я голос сыщика. – Вы и так, наверное, дешево с нее взяли.
– Дешево? – сказала миссис Йолланд. – Судите сами.
Она взяла свечу и повела сыщика в угол кухни. Если бы даже дело шло о моей жизни, я не мог бы удержаться, чтобы не пойти за нею. В углу была навалена целая куча разного лома (по большей части старого металла), который рыбак набрал в разное время с потонувших кораблей и не успел еще распродать. Миссис Йолланд засунула руку в этот хлам и вынула оттуда старый жестяной ящичек с крышкой и кольцом, для того чтобы его вешать, – такие ящики, покрытые черным лаком, употребляются на кораблях для географических и морских карт, чтобы предохранить их от сырости.
– Вот! – сказала она. – Когда Розанна пришла сюда сегодня, она выбрала у меня точно такой ящичек. «Этот как раз годится, – сказала она, – для моих манжеток и воротничков, чтобы они не смялись в чемодане». Один шиллинг и девять пенсов, мистер Кафф. Хоть сейчас умереть на месте, ни полпенни больше!
– Экая дешевка! – промолвил сыщик с тяжелым вздохом.
Он взвесил ящичек на руке. Мне послышался мотив «Последней летней розы», когда он глядел на ящичек. Не было никакого сомнения: он открыл что-то новое во вред Розанне Спирман, открыл в таком именно месте, где, как я был убежден, репутация ее в безопасности, – и все через меня! Предоставляю вам судить о моих чувствах и о том, как искренне я раскаялся, что помог знакомству мистера Каффа с миссис Йолланд.
– Довольно, – сказал я, – нам, право, пора идти.
Не обращая на меня ни малейшего внимания, миссис Йолланд опять засунула руку в хлам и на этот раз вытащила оттуда собачью цепь.
– Взвесьте на руке, сэр, – сказала она сыщику. – У нас было три таких цепочки, и Розанна взяла две. «Зачем вам, душечка, нужны такие цепочки?» – говорю я. «Я сцеплю их вместе и обвяжу ими чемодан», – говорит она. «Веревка будет дешевле», – говорю я. «А цепь надежнее», – говорит она. «Разве чемоданы обвязывают цепью?» – говорю я. «О, миссис Йолланд, не возражайте, – говорит она, – уступите мне цепочки!» Странная девушка, мистер Кафф! Золотая душа и любит мою Люси, как родная сестра, но всегда была со странностями. Ну, я отдала их ей. Три шиллинга и шесть пенсов! Честное слово, только три шиллинга и шесть пенсов, мистер Кафф.
– За каждую? – спросил сыщик.
– За обе, – ответила миссис Йолланд. – Три шиллинга шесть пенсов за обе.
– Даром отдали, сударыня, – покачал сыщик головой, – даром отдали!
– Вот они, деньги, – сказала миссис Йолланд, возвращаясь к кучке серебра, лежавшей на столе и как будто против ее воли притягивавшей ее. – Розанна только и купила, что этот ящичек и цепочки. Один шиллинг девять пенсов и три шиллинга шесть пенсов – всего-навсего пять шиллингов и три пенса. Кланяйтесь ей и скажите, что совесть не позволяет мне брать у бедной девушки ее сбережения, когда они могут понадобиться ей самой.
- Предыдущая
- 33/142
- Следующая
