От Сталинграда до Днепра - Абдулин Мансур Гизатулович - Страница 31

С очередным пополнением личного состава в наш батальон прибыли пятеро девушек-санинструкторов, а вернее — медсестер. После десятилетки они окончили краткосрочные медицинские курсы и вот теперь оказались на передовой линии. Я, как комсорг стрелкового батальона, первым встретил девушек, чтобы поставить их на учет, и первым в батальоне узнал их имена и кто откуда. Галя — из Пензы, Тоня — из Рязани, Зина — из Тюмени, Оля — из Оренбурга, а Шура — из Новосибирска. Но у Шуры в комсомольском билете имя Матрена. Строго спрашиваю ее: «Почему?» — а она мне в ответ дерзит: «А по кочану!» Все присутствующие засмеялись, но мне неймется, и я опять обращаюсь к ней: «Землячка, я сам из Кемеровской области и прошу тебя — объясни!» Она упрямо продолжает дерзить: «А тебе не все ли равно? По документам я Матрена, а для всех хочу быть Шурой — это мой псевдоним. Ну, понял, землячок?» После нашего первого знакомства я, встречая Шуру, здоровался, но тихо, на ухо называл ее Матреной, и она не возражала. Хотя Матрена и была маленького роста, но большую сумку с красным крестом она носила легко. Кроме того, скоро выяснилось, что она, как никто из ее подруг, обладала феноменальной способностью — она умела подползти к раненому днем на ровной «нейтралке» и спасти ему жизнь под самым носом у гитлеровцев. Мы могли помочь ей только тем, что прикрывали ее пулеметным и минометным огнем. Перед тем как выползти из своего укрытия, она тщательно изучала местность, выбирая более безопасный и извилистый маршрут, используя самые незначительные ложбинки «нейтралки». Потом она, привязав к ноге медицинскую сумку, ни разу не поднимая головы для ориентировки, незаметно для врага добиралась ползком до своей цели. Она ползла вслепую! Как можно запомнить стометровый извилистый маршрут? Даже видавшие виды на войне солдаты не могли этого понять. Да и сама Матрена не могла обьяснить: «Как? Уму непостижимо! Я и в глухой тайге никогда не блуждала», — объясняла она нам. Иногда мы уговаривали ее: «Не лезь! Местность совершенно открытая! Фрицы могут увидеть и подстрелить!» — но она всегда упрямо возражала: «Не могу оставить раненого до ночи!» Однажды, когда мы после непродолжительного сражения отбросили фрицев и, как говорится, поперли их дальше на запад, бежавшую рядом со мной Матрену ранило немецкой пулей. Она упала, зажимая обеими руками рану в самом низу живота. Из-под нее по земле бежала ручьем кровь. Я догадался, куда она ранена, и несмело предложил: «Давай я сделаю тебе перевязку». Она, превозмогая боль, наотрез отказалась от моей услуги, хотя и понимала, что я с ее помощью смог бы перевязать рану и приостановить кровотечение. «Ты лучше беги и найди кого-нибудь из девчат», — попросила она. Я понял, что она меня стесняется, и побежал вперед на поиски кого-нибудь из ее подруг, но никого из них не нашел. Увидев наших связистов, тянувших телефонную линию, я подбежал к ним и объяснил, что случилось. Они сразу же связались со штабом нашего полка. На связь вышел замполит капитан Егоров, и я доложил обо всем случившемся. Он заверил меня, что сейчас же командир санроты Святненко прибудет на место, окажет раненой медсестре помощь и увезет ее в санбат. Успокоившись, я присоединился к нашему наступающему батальону.

Когда бой затих, я позвонил в штаб полка и узнал, что Матрену вывезли с поля боя, чувствует она себя удовлетворительно и просила передать мне большой привет. В 1980 году я гостил в Ташкенте у моих фронтовых товарищей и поинтересовался, с кем из однополчан они поддерживают связь. Я узнал, что они переписываются с Матреной, которая живет в Новосибирске, у нее муж, трое взрослых детей и два внука. Естественно, я взял ее адрес и тут же написал ей письмо. Ответа не пришлось долго ждать. В нем она сообщила мне, что перевязку ей сделал все-таки мужчина — командир санроты Володя Святненко.

…Приняли в ряды Коммунистической партии большевиков нашего минометчика Алексея Ивановича Янсона. Я оформлял документы о его приеме и узнал о нем следующее: Янсон Алексей Иванович, 1906 года рождения. Сын кулака. В 1932 году окончил Лесотехническую академию в Ленинграде. Кандидат наук. Добровольно, «из-под брони», ушел на фронт с должности заведующего кафедрой Красноярского лесотехнического института. Женат. Двое детей.

Как парторг, я должен был посоветоваться с нашим полковым комиссаром гвардии капитаном Егоровым относительно строчки «Сын кулака». Владимир Георгиевич говорит: «Это не имеет никакого значения».

Янсон Алексей Иванович был единогласно принят в ряды ВКП(б). Я по своей молодости и наивности решил, что если человек закончил академию, значит, он академик. И все в нашей роте стали звать Янсона Академик.

И скоро наш Академик доказал, что за ним не зря закрепили это прозвище.

Как-то немцы предприняли против нас нежданную танковую атаку. На батальон вышло два десятка танков в сопровождении пехоты. Наши стрелковые роты и пулеметчики заставили пехоту залечь, но танки продолжали идти на нас. Как назло, в этот момент наших противотанковых артиллеристов не оказалось в батальоне. Они еще не подъехали со своими орудиями на новые огневые позиции.

Янсон предложил открыть по надвигающимся танкам огонь из минометов… Несерьезно, правда? Что для танков осколочные мины? Ничего. Но выхода не было.

Открыли мы беглый огонь по танкам… Странное дело, но танки поломали свой атакующий строй, а потом попятились назад! Взрывы мин сбили с толку танкистов. Несколько мин упало прямо на танки. А наш Академик учитывал, что прежде всего мины подействуют психологически! У фашистских танкистов нервы не выдержали, они ушли обратно, а мы выиграли время.

Сейчас немцы догадаются об обмане!.. Но тут прибыли наши артиллеристы и установили свои пушки на прямую наводку… Ждать долго не пришлось. Так оно и есть! Эти же самые танки опять прут на наш батальон на большой скорости. Мы снова открыли минометный огонь, чтоб противник убедился: нет у русских на данном участке противотанковых средств!.. Фашисты лезут на рожон, уверенные в своем успехе и безнаказанности. А мины — пустяк!

Но вдруг вспыхивает один танк, за ним — второй, третий… В общем результате только пять-шесть танков спаслись бегством, а полтора десятка благодаря находчивости нашего Академика сгорели дотла.

Под нашим натиском немцы отступают. Но отступают организованно, нанося нам чувствительные удары из засад. В засадах в основном применялись танки, устанавливаемые в капонирах. Торчит одна башня над землей и бьет из пушки и из пулеметов! Попробуй возьми такой дот!

На рассвете через «нейтралку» вернулись наши полковые разведчики и рассказали нашему комбату Картошенко о том, что впереди нас на расстоянии более двух километров немцев нет. Об этом они доложили и в штаб полка. Вскоре наш батальон и весь полк начали выдвигаться вперед. Сильно пересеченная местность вынудила нас двигаться маршевыми колоннами. Когда день заканчивался и начало темнеть, неожиданно со всех сторон и даже с нашего тыла на нас обрушился кинжальный огонь хорошо замаскированных танков. Мы залегли и, как кроты, начали, кто пока живые, окапываться. Нашим спасением теперь был только свой окоп! Но обстрел был таким мощным, что многие пехотинцы, не успев надежно углубиться в матушку-землю, погибли. А тот, кто успел зарыться, не имел возможности высунуться, чтобы хоть оглядеться вокруг. Высунь палец — и останешься без него! В таком дурацком положении оказался и я. Жуть берет от навязчивой тревоги: «А вдруг уже ты тут один остался?!» А немцы точно рассчитали свои действия и заманили нас в свою хитро устроенную «мышеловку». Только в полночь прекратили свой обстрел. Но кто был жив, теперь боялся высовываться, не доверяясь этой тишине… А немцы уже давно снялись, и теперь они где-нибудь впереди успели приготовить для нас такую же «мышеловку». А мы, как всегда бесшабашные, премся и премся вперед, так как в нашем тылу хорошо работает «конвейер» с маршевыми ротами. Через каждые три-четыре дня мы пополняемся «живой силой»…