Записки чекиста - Смирнов Дмитрий Михайлович - Страница 3
- Предыдущая
- 3/69
- Следующая
Хотел я просить поддержки у секретаря укома партии, но не успел. Женя однажды сам вызвал меня к себе, кивнул взлохмаченной головой на стул возле стола и с необычной для него озабоченностью проворчал:
– Садись. Есть серьёзный разговор.
Он несколько раз прошёлся по комнате, о чем-то раздумывая и смешно пожёвывая губами, наконец подошёл ко мне, опустил на моё плечо тяжёлую руку:
– Ты, конечно, знаешь, что в прифронтовой полосе, в том числе и у нас в Липецке, создаются органы Чрезвычайной Комиссии?
– Знаю, – кивнул я.
– И что это за комиссия, тоже знаешь?
– Конечно: Чрезвычайная Комиссия по борьбе о контрреволюцией. Разве не так?
– Так. А раз так, то тебе, как секретарю укомола, должно быть известно, что наша ЧК уже начала работать.
– Тоже не новость, – едва удержался я от улыбки, удивляясь, чего ради Адамову вздумалось вдаваться в такие подробности. – Только вчера в укоме партии разговаривал с товарищем Матисоном. Он сам сказал, что работает в ЧК.
– Вот-вот, – подхватил Женя, – в ЧК. И не просто в Липецкой уездной Чрезвычайной Комиссии, а в межрайонной, понял?
– Ничего не понял! – чистосердечно признался я. – Мне-то до всего этого какое дело?
Адамов прошёл на своё место за столом, сел на стул, внимательно посмотрел на меня, словно видел впервые. Наконец сказал, многозначительно постукав карандашом по вороху бумаг.
– Какое, спрашиваешь, дело? А вот какое: в ЧК, дорогой товарищ, иной раз бывает труднее, чем на фронте. Поэтому и направляют туда на работу самых проверенных людей. В том числе и комсомольцев. И мы должны послать своего человека. Из укомола. Пойдёшь?
Это было для меня так неожиданно, что я подался к столу:
– Меня послать?
– Тебя. Кстати, о тебе уже шёл разговор. С товарищем Матисоном. Думаешь, зря он с тобой в укоме беседовал, просто от нечего делать? Нет, брат, интересовался. Ты подожди с ответом, не торопись. Подумай, с родными поговори: такой вопрос одним махом решать нельзя. Поступай, как тебе комсомольская совесть велит. Откажешься – упрекать не станем.
– Но почему все-таки ты решил именно меня к ним направить? – рискнул я спросить. – Разве у нас других, более подходящих ребят нет?
– Не я решал, – помотал головой Женя, – решил весь комитет. И уком партии наше предложение поддерживает. Так что подумай и завтра приходи с ответом.
Плохо спалось мне в ту ночь. Ворочался с боку на бок, думал, а думать было о чем. Ведь одно дело укомол, где все свои ребята. И совершенно другое, совсем незнакомое – ЧК. Как меня встретят там? Какую работу поручат? А вдруг увидят мальчишку и – от ворот поворот: куда, мол, тебе в чекисты, ещё и шестнадцати лет не исполнилось!
Правда, предложение Адамова было очень заманчивым. Кое-что о чекистской работе я уже слышал: в ЧК работал муж моей старшей сестры, бывший слесарь Сокольского завода Александр Киселёв. Знал я и председателя ЧК, тоже бывшего рабочего, пожилого, но энергичного и общительного большевика Мигачева. А с молодым чекистом, весёлым и никогда не унывающим Мишей Виньковым, мы по-комсомольски крепко дружили. Миша недавно погиб во время ликвидации бандитской шайки.
Воспоминание о погибшем друге рассеяло все мои сомнения: если посылают – надо идти и работать. Так, как работал Миша Виньков. Как все чекисты работают. Как должен работать каждый, кому дороги дело революции и родная Советская власть. И когда утром мать позвала меня завтракать, я вышел к столу, за которым собралась вся наша семья, с твёрдым решением: иду!
Внимательно выслушав меня, отец ничего не сказал, только ещё ниже наклонился над своей тарелкой. А мать встревожилась:
– Не молод ли ты для такой работы? Могли бы кого постарше послать.
Её слова прозвучали упрёком и задели моё самолюбие.
– Постарше? А если в ЧК и молодые работники нужны?
Мать вздохнула, опустила глаза:
– В комсомоле пропадал с утра до ночи. Теперь и вовсе дорогу домой забудешь…
Она не решалась что-то мне сказать. Решился отец:
– О себе ты подумал, вижу. А о семье, о нас? Ведь если…
Он не закончил фразу, умолк, словно сам устыдился недосказанного. А мне и без его пояснений стало понятно, что больше всего тревожит родителей. Деникинцы продолжают наступать. Линия фронта продвигается ближе и ближе к Липецкому уезду. Ворвутся белые в город, и ни коммунистов, ни комсомольцев, ни советских работников с их семьями не пощадят…
За столом наступила долгая, гнетущая тишина. Мы молчали и думали об одном и том же. У меня перед глазами одно за другим проносились лица ребят, с которыми вместе рос, учился, искал работу, мечтал о будущем. Одних уже нет – погибли. Другие недавно уехали, воюют на фронте. Третьи только вчера приходили в уком прощаться с Женей Адамовым и со мной: тоже уходят бить Деникина.
А я?
Неужели отец с матерью не чувствуют, не понимают, что я не могу, не смею, не имею права отсиживаться в тылу, выжидая, чья возьмёт?
Отец словно услышал эти смятенные мысли, поднял голову, сказал с необычной, не свойственной ему мягкостью:
– Ты, Митя, не думай плохое, не совестью своей учим тебя кривить. Посылают – надо работать. А придут белые, простому люду и так и этак конец. Он посмотрел на мать, неумело улыбнулся:
– За Советской властью, жена, и мы не пропадём, а без неё народу не жить. Пускай бережёт Советскую власть.
И провожая меня из дому, уже строже, привычно-сдержаннее напутствовал:
– Иди. Только честно работай, слышишь? Старших уважай, они дурному не научат. И сам привыкай думать: не маленький, пора…
Хорошо, когда тебя вот так понимают, когда самые близкие люди полностью разделяют твои стремления и мечты. Шёл я в уездный комитет комсомола, и душа моя была переполнена чувством горячей благодарности и сыновней любви к отцу.
А Женя Адамов встретил решение «семейного совета» так, будто этого и ждал. Выслушал, кивнул лохматой головой, сказал, чтобы я сдавал свои дела, и опять склонился над кипой бумаг, которые лежали на столе.
На следующий день, 21 августа 1919 года, с направлением уездного комитета партии в кармане я уже шагал к знакомому белому особняку с тяжеловесными «дворянскими» колоннами по фасаду. День выдался солнечный, жаркий, а на улицах города стояла непривычная тишина. Как-то не верилось, что в соседней Воронежской губернии и в некоторых уездах Тамбовской уже орудует, вершит расправу над трудовым людом деникинская белогвардейщина. У нас в Липецке мало воинских частей, способных, если прорвутся белые, преградить им путь. Все рабочее население города под ружьём. Потому и тихо, пустынно на улицах и так неспокойно на душе…
Удивило, что у входа в одноэтажный особняк Чрезвычайной Комиссии не стоял часовой. Неужели и тут не хватает людей? Пересёк просторный двор, вошёл в подъезд, постучался в первую же дверь и только здесь, в небольшой комнате, увидел сидящего за столом дежурного.
– Вам к кому? – поднял он голову. И, выслушав меня, сказал: – Пройдите к председателю ЧК, третья дверь по коридору направо. Товарищ Янкин у себя в кабинете.
О Якове Фёдоровиче Янкине я уже слышал от Жени Адамова. Приехал он в Липецк совсем недавно из Тамбова, где работал членом Коллегии губчека. Выходец из среды московских рабочих, Янкин во время империалистической войны был призван на службу в царскую армию. После Октябрьской революции, в самом начале 1918 года, вступил в Коммунистическую партию. К работе в ЧК, по словам Адамова, Яков Фёдорович относился как к выполнению высшего партийного долга. Отсюда происходили и все самые лучшие человеческие достоинства его характера: смелость, неподкупность, преданность революции, глубокое уважение и искреннее отношение к честным сотрудникам, брезгливость и беспощадность к тем, кто кривил душой, был нечист на руку или хотя бы халатно относился к своим чекистским обязанностям.
В этих высоких качествах Якова Фёдоровича я не раз убеждался позднее по совместной нашей работе и всегда старался поступать только так, как на моем месте поступил бы он. Ведь это о таких, как он, до конца преданных партии людях говорил Феликс Эдмундович Дзержинский в одной из своих бесед:
- Предыдущая
- 3/69
- Следующая
