Рыцарь - Смирнов Андрей - Страница 9
- Предыдущая
- 9/117
- Следующая
И Тибо сделал движение, будто собирался седлать Зверюгу. Вороной снова попытался его укусить.
– Пять с половиной, – сказал Герард.
– Пять и семь серебряных? Вот еще! Двенадцать серебряных марок – последнее слово!
– Восемь.
– Одиннадцать.
Следующие двадцать минут их торговли я опускаю, поскольку от серебра они перешли к меди и долго препирались из-за каждого медяка. Уже договорившись о цене, выяснили, что имели в виду разные виды серебряных марок. Тибо в этом вопросе ориентировался на Германию, а Герард – на какие-то лонгобардские марки.
Наконец торг был закончен. Герард ушел. Тибо получил деньги, спрятал их поглубже и стал оседлывать своего мерина.
– Слушай, – сказал я. – Может, зря мы его продали? Если это такой хороший конь, оставили бы его себе. Продали бы твоего мерина.
– Нет, – замотал головой мой слуга. – Это не годится.
– Почему?
– Не положено таким, как я, разъезжать на таких конях, как Зверюга, – без всяких обиняков разъяснил Тибо.
Таким же тоном он мог бы высказаться в том духе, что, мол, не положено человеку летать.
А потом добавил, потрепав Праведника по гриве:
– Да и привык я к этому дурню ленивому...
Когда мы выехали из трактира, солнце только-только начало подниматься над лесом.
Мы ехали целый день. Вонь городских улиц сменилась ароматом садов, затем запахом хвои и лесной влаги...
Копыта коней то чавкали по грязи, то стучали по твердой земле, то зарывались в песок.
Попавшиеся на дороге люди спешили отойти в сторону и провожали нас настороженными взглядами...
Ближе к вечеру Тибо забеспокоился: правильно ли ему указали дорогу?
Мы притормозили хмурого крестьянина и узнали, что до Чертова Бора не так уж далеко.
На развилке я задержался, любуюсь фантастическими облаками. Тибо, скучая, терпеливо ждал. Я чувствовал, что с каждой остающейся за спиной милей открываю для себя новое – то, что я когда-то знал, но забыл.. И этот мир – как чудесный дар: ведь все, что я вижу, – я вижу впервые. И высокую зеленую траву, такую же густую и так же покорную ветру, как волосы красавицы покорны гребешку, и скрытый ранними сумерками лес, и нелепую старую березу, чья кора – как древний свиток, раскрытый и разломившийся во многих местах. Я улыбаюсь, и мне уже хочется, чтоб деревня Чертов Бор не появлялась как можно дольше, потому что если вдруг и вправду существует какой-то способ вернуть воспоминания, стертые колдовством или ударом гийомовской палицы, – то не получится ли так, что, вернув свою память, я перестану видеть мир таким, каким вижу его сейчас, – чистым, умиротворенным, наполненным радостью и тайной?..
В Чертовом Бору нам очень советовали не идти к старухе Рихо поздним вечером, а спокойно дождаться утра и отправиться к ней спозаранку. Но постоялого двора в деревне не было, а заботливые поселяне мигом утратили все свое добросердечие и расползлись по домам, когда было спрошено, у кого из них можно остановиться на ночлег. Предложение заплатить за постой повисло в воздухе: когда оно прозвучало, главная деревенская улица уже была пуста. Мы сунулись в один дом, самый большой: там, ссылаясь на крайнюю бедность, нам посоветовали обратиться к соседям. У соседей нас встретил такой же прием. Когда мы уходили, кто-то за нашей спиной пробормотал вполголоса: «Проклятые франки...»
Мы стояли посреди пустой деревенской улицы. Тибо вполголоса бормотал ругательства, а дело меж тем близилось к ночи.
– Ничего мы тут не добьемся, господин Андрэ, – высказался мой слуга в перерывах между ругательствами, – видать, шибко они чужаков не любят. Особливо франков.
Мы потащились на выселки – где, собственно, и жила ведьма.
И вскоре уже стучали в дверь низенькой, наполовину вросшей в землю халупы.
Внутри дома послышалось какое-то шевеление. Шарканье. Звяканье. Заскрипев, дверь приотворилась. Кто-то выглянул наружу. Говорю «кто-то», потому что в поздних сумерках нельзя было ни разобрать лица выглянувшего, ни даже определить, кто это: мужчина или женщина. Смутное белое пятно – вот все, что мы видели. Обитатель (или обитательница?) дома молча пялился на нас. Тибо молчал – то ли потому, что оробел, то ли потому, что идея постучаться ночью в дом ведьмы принадлежала мне. Становилось ясным, что и объясняться с ведьмой придется мне же.
– Ммм... – глубокомысленно начал я. – Скажите, здесь живет женщина по имени Рихо?
– Может, и здесь, – ответил нам из темноты старушечий голос. – А вам-то что за дело?
– Да вот за помощью к вам обратиться хотели.
– За помощью? За какой такой помощью?
– Рихо – это ты?
– Ну я.
– Говорят, ты во всяческих порчах разбираешься, – встрял Тибо, – и в проклятиях тоже. Вот на господина моего порчу навели – снять надобно.
Старушка подумала. Мы терпеливо ждали ее суда.
– А где господин ваш?
– Так вот же мой господин! – радостно объявил Тибо. – Перед вами стоит!
Неопределенное белое пятно повернулось в мою сторону.
Некоторое время меня разглядывали.
– Ладно, – смилостивилась старушка. – Заходите. Лошадей вон там привяжите. – И, махнув куда-то вправо, скрылась в доме.
Привязав лошадей, мы вошли внутрь. Переднюю часть помещения отделяла ветхая, составленная из множества лоскутков занавеска. За занавеской находилась комната побольше, худо-бедно освещенная пламенем очага и мерцанием двух огоньков, тлевших в плошках с жиром.
Сама ведьма оказалась маленькой сухонькой старушонкой. Была она вся какая-то крученая-перекрученая: и одно плечо ниже другого, и макушка вровень с горбом, и ногу за собой приволакивает. Платье на ней было холщовое, серое, с железными и глиняными побрякушками, и было этих побрякушек на ее платье – до черта. Ходила бабка опираясь на длинную рогульку. Зато в доме было чисто, пахло дымом и свежей соломой. Горшки и ступки величественно выстроились на полках.
Старушка жила не одна. В дальнем углу, на кровати, тихо, как мышка, сидела еще одна женщина.
Я взгромоздился на табуретку, стоявшую перед очагом. Таким образом наши с ведьмой глаза оказались примерно на одном уровне. Тибо мялся у двери.
- Предыдущая
- 9/117
- Следующая
