Князь лжи - Смирнов Андрей - Страница 11

• Предыдущая
• 11/75
• Следующая

Так и не дождавшись ответа, трактирщик решил добавить еще кое-что.

– Беспокойный он какой-то ходил в последние дни...

– Маскриб?

– Ну да. Поест быстро, и – шмыг к себе. Все не терпелось за бумаги свои усесться. И пиво в последние дни пить перестал. Голова, говорит, ясная нужна. Вот до чего человека книжки доводят...

– Кошмар, – Эдрик насмешливо прицокнул языком. – А тот, второй... Когда он в последний раз здесь был?

– Который южанин? Да незадолго совсем до того дня... И на следующий день сразу. Ну так вот. В последний раз господин Маскриб даже не поужинал. Сразу к себе. И пришел раньше обычного...

– У него не было каких-нибудь новых книг?

– Татайгу его знает. Может, и были... Ночь та была странная, – продолжал гнуть свое трактирщик. – Проснулся я... темно совсем... проснулся и чую: не то!.. Происходит что-то. Собаки дворовые брешут – страсть прям. Потом уже один из конюхов, который не спал, вспомнил, что грохнуло что-то наверху, будто бы упало... Но не громко, а так... Да... А в ту ночь, значит, не я один проснулся, и жена, и все в доме... Ну, обошли дом – вроде спокойно все. Думали – воры. Так нет. Ну, походили-походили и обратно спать... А наутро чего-то не выходит он. Ну, Маскриб значит. Поначалу подумали: он раньше ушел, засветло, не заметили... или, может, отдохнуть от бумажек своих решил... А потом служанка глядит: кошка у его двери лужу лижет. Присмотрелась – а лужа-то красная! – Трактирщик сделал большие глаза. – Ну, та орать!.. Прибегаю: что такое? Так и так. Стучусь – ответа нет. А дверь изнутри заперта. Позвал Тирка – вышибала наш – тот дверь снес. Заходим. А там – мамочки мои родные!.. Все в крови. Вся комната измазана, мебель переломана и измазана тоже, Маскриба нет, и ошметки мяса повсюду... Что же это такое творится, думаю? Это ж во сколько ремонт-то мне влетит?.. Недавно совсем поганец какой-то в колодец кошку дохлую бросил, так как про это постояльцы узнали, так сразу съехало двое. А теперь еще и это. Чем же мы богам-то светлым не угодили, думаю, чем провинились?.. Службы, может, и не всегда посещаем, но десятину-то исправно даем!.. Да и как не дать, когда указ королевский большое наказание за неуплату ее определяет...

– Короче, – оборвал его Эдрик. – Вернемся к комнате Маскриба.

– Ах да. Ну да. Как будто изнутри его разорвало. Клейга – ну, служанка наша – в обморок, да и я чуть умом не тронулся, когда прикинул, во сколько ентово дельце мне влетит. Как сейчас помню: кровь, значица, а в подсвечнике целое ухо с куском челюсти болтается – натюрморт вам такой. Только нам таких вот натюрмортов не надобно. Оттащил Клейгу в коридор, вызвал стражу... Сколько мы эту комнату потом мыли! Стены отскабливали... да что стены – и пол, и потолок также. Белили потом все опять известью. И все равно никто въезжать не хочет...

– Я въеду, – нетерпеливо поморщился Эдрик. – Сказал уже...

– Вот и хорошо, вот и славно... А то – смешно сказать – боятся некоторые...

– Чего боятся?

– Да ничего! Пустое все! Нечего бояться... Глупость одна... И я говорю: с чего бы тут покойничку бродить, когда от него и куска целого не осталось?..

– А этот... приятель Маскриба, – Эдрик вновь постарался вернуть разговор в конструктивное русло. – Когда, говоришь, пришел?..

– Который южанин?

– Который, который... Нарвериш его зовут. Ёнко Нарвериш.

– А вы, извиняюсь, откуда про это знаете?.. – До трактирщика дошла очевидная несостыковка. – Если приехали недавно, да еще говорите, издалека...

– Дядюшка в своих письмах не раз упоминал про своего дорогого друга.

– А... понятно... А где он теперь, этот друг, не знаете?

– Не знаю, – процедил Эдрик, нацепив на свое лицо выражение «Еще-Один-Вопрос-И-Я-Сломаю-Тебе-Челюсть». – Но очень хочу узнать. Итак. Когда он пришел?

– Да... – Трактирщик растерянно почесал затылок. – В тот же день, с утра. Как пришел, так и ушел. Стража задержать его хотела, да отпустила потом... А народу в тот день много было. Только к вечеру разрешили убраться в комнате – до этого ходили, все осматривали, будто искали что-то. Даже комендант приезжал. И волшебник.

– Нашли что-нибудь?

– Да я-то ж откуда знаю, – трактирщик развел руками. – Рылись они у него целый день, а вот что нашли – про то мне не сказали.

Взяв на заметку, что надо будет пообщаться еще и с теми стражниками, которые осматривали комнату Маскриба, Эдрик задал несколько вопросов про Ёнко. Выяснилось, что ничего он из комнаты не выносил, смертью Маскриба был ошарашен не меньше, чем остальные. Даже чуть сознание не потерял, когда увидел окровавленную комнату. После чего позволил страже себя допросить, а затем и был отпущен на все четыре стороны.

– Когда вы вошли в комнату в самый первый раз, на полу ничего не было? Никаких кругов, пентаграмм, всяких знаков и символов?

– Может и были, – трактирщик пожал плечами. – Только под кровью не больно-то их разглядишь. Говорю ж вам: пол был залит весь, полностью. Какие уж там знаки...

Эдрик поразмыслил, есть ли еще вопросы, которые стоило бы задать; не обнаружил таких, поднялся и сказал:

– Ну хорошо. К твоему рассказу мы еще вернемся... а сейчас мне нужно идти. Всего доброго. Да... сколько, говорите, стоит эта комната?

– Сикталь в неделю.

Эдрик выложил на стойку четыре крошечные золотые монеты[2] .

– За месяц.

Когда он вышел из трактира, рев больших труб, установленных на башнях, возвестил о полудне. Быстрым шагом Эдрик направился в северо-восточную, наиболее благоустроенную часть города. Следовало поторопиться – он опаздывал на встречу с волшебником.

* * *

Всадник пересекал равнину. Шлейф пыли отмечал его путь; россыпи каменных брызг поднимались в воздух под ударами копыт его чудовищного коня. Бешеная скачка длилась уже вторые сутки, но существо в обличье коня, существо, на создание которого было потрачено более двух месяцев кропотливой работы, не умело уставать. Его создатель знал, что только такой конь способен преодолеть Игольчатый Мост за время, пока восходящее Солнце будет подниматься над горизонтом.

Всадник был похож на живого еще меньше, чем его конь. Сухая кожа обтягивала череп. Там, где она была разорвана, белели обнаженные кости. На плечи сползали остатки высохших грязных волос – когда-то красивых, каштановых. Губ не было, иссохшие их ошметки хлестали по желтым зубам, скалящимся в вечной ухмылке. Одежда, прежде добротная, расшитая серебром, была порвана и запылена.

В полдень он остановился. Осмотрелся, спрыгнул с лошади.

Место показалось всаднику подходящим. Осталось только дождаться следующего рассвета.

Сомнения вновь одолели всадника. Выбор – идти к Слепой Горе Путем Демонов или Путем Людей – по-прежнему стоял перед ним. За ошибку придется платить дорого, а ошибиться очень легко... ведь в его теле сражались две души – демона и человека. Переходя Мост до летнего солнцестояния, демон становился человеком. Переходя Мост после солнцеворота, человек становился демоном.

«Я демон, – мысленно сказал прибывший самому себе. – И человек Ёнко Нарвериш – лишь моя оболочка. Значит, надлежит идти путем демонов, это неизбежно. И это хорошо... слишком хорошо, вот в чем причина моих сомнений. Я боюсь поверить в то, что – после всех лет мучений и тьмы – мне... подлинному мне... удастся вернуть себе человеческое естество».

Он повернул голову на запад – небосклон полыхал огнем заката. Отбросив сомнения, получеловек-полудемон начертил Круг Врат. Последняя черта, слово и жест – и будет открыт путь на вершину исполинской колонны, чье основание тонет в Озере Грез – кладбище богов и бессмертных.

Пришла ночь. Не шевелясь, полудемон-получеловек сидел на песке, равнодушно внимая воплям мучеников, бьющихся на шипах Игольчатого Моста. Реальность Моста была еще скрыта от него, переход еще не совершен, но страдание, насыщавшее это место, перехлестывало через грань между мирами. К утру вопли стали стихать. Демон обнажил изломанный, пропитанный злым волшебством клинок... Пора! Солнце готовилось выглянуть из-за горизонта. Пришелец открыл Врата и растаял посреди неровно очерченного на песке круга.

• Предыдущая
• 11/75
• Следующая