В небе Чукотки. Записки полярного летчика - Каминский Михаил Николаевич - Страница 42
- Предыдущая
- 42/84
- Следующая
— Извините, пожалуйста, но я слышал ваш разговор с товарищем Тулуповым и, если позволите, хотел бы его продолжить. Разрешите представиться: Марголин. Экономист, еду в командировку от Главсевморпути. С этим пароходом я вернусь на материк. Вы, как я догадываюсь, летчики и останетесь здесь зимовать? — Эта фраза, хотя и сказанная в вопросительной форме, ответа не требовала, и Марголин продолжал: — Откровенно говоря, я вам завидую. Уже не первый год занимаюсь экономическими проблемами Севера, но влюблен в Чукотку и жду от нее чуда. Убежден, что это чудо явится. Быть может, вам выпадет счастье первыми увидеть это.
Чтобы поддержать обещающую быть интересной беседу, я спросил:
— А в каком же обличье возможны проявления этого чуда?
— В богатствах, скрытых в недрах. Вот посмотрите на север, — Марголин сделал широкий лекторский жест. — Перед вами горный массив. А знаете, как он называется?
— Золотой хребет.
— Великолепно. Но это не случайное название. На золото сюда слеталось в разное время немало любителей скорой наживы. Об этом вы еще здесь услышите. Мне думается, есть здесь и другие металлы, поважнее золота.,. А знаете ли вы, сколько квадратных километров в стране, именуемой Чукоткой?
— ??
— А сколько в ней жителей?
— ??
— Я так и знал. Так вот, эта страна занимает три четверти миллиона квадратных километров — больше трех процентов площади всего Союза. И на каждого жителя Чукотки приходится не меньше тридцати пяти квадратных километров. Позволю себе заметить, что эти километры означают неисследованные хребты и совершенно бездорожные тундры. Стало быть, проблема транспорта для Чукотки — проблема номер один. И решить ее можете только вы, летчики! А вот и товарищ Железов! — Марголин, обращаясь к нам, сообщил; — Николай Алексеевич, научный работник, оленевод.
Мы обменялись рукопожатиями. Я легко выжимал до десяти раз двухпудовую гирю, и рука у меня была крепкая, но в руке Железова моя ладонь едва не расплющилась. Скрывая боль, я заметил ему;
— Железо чувствуется не только в вашей фамилии, Николай Алексеевич.
— Извините, это от избытка дружелюбия. В этот момент раздался хриплый голос корабельной сирены, и в клюзах загремела якорная цепь. «Охотск» Подошел к стоянке. Марголин заторопился и, пожимая Нам руки, сказал, обращаясь ко всем:
— Поверьте, я знаю цену труду врача, учителя, работника культурного фронта. Знаю, что вы заняты решением коренной экономической проблемы сегодняшней Чукотки. Но в каждом деле надо находить решающее звено. По моему убеждению, таким звеном в развитии этого края является преодоление разобщенности его районов, создание надежных транспортных коммуникаций. Согласитесь, что на этой территории только авиация способна решить столь нелегкую задачу. И я от души желаю летчикам счастливых полетов. А сейчас извините, что задержал вас. У меня мало времени, первым катером я съеду на берег.
За время пути на пароходе среди пассажиров при шлось увидеть разных людей, едущих в Арктику. Были такие, которые симпатий не вызывали.
Свет в твиндеках не гасился круглые сутки, и так же без перерыва в двух–трех углах шла азартная игра на деньги. Эти страсти не остывали даже в шторм. На мой вопрос бухгалтер из Уэлена, возвращавшийся из командировки, сообщил, что это шулера чистят карманы простаков от авансов и командировочных.
— Как же они попали сюда?
— Кем–то оформились, а когда приедут на место, то «заболеют» или найдут другой повод рассчитаться и поедут обратно за свой счет. Их цель — поживиться на сезонниках рыбных промыслов и возвращающихся из Арктики зимовщиках. Одного из этих «деятелей» я приметил в свою прошлогоднюю командировку.
Освободившихся из мест заключения я распознал без посторонней помощи. Они вербовались рабочими на промыслы или стройки, которые начинались в Арктике. Некоторые ехали с честными намерениями начать жизнь заново, но были и такие, которые явно не дорожили обретенной свободой. Постоянно «на хмеле» пели блатные песни, без стеснения «выражались», лезли в драку с теми, кто решался их останавливать. Были и другие разновидности «накипи на полярном энтузиазме».
Упоминаю об этих наблюдениях потому, что после ухода Марголина к нашей группе, по–моряцки переваливаясь, подошли два парня. Один, как и большинство пассажиров, был в простом ватнике, другой — в синей японской курточке, простеганной красными нитками, со множеством карманов. Весь их вид — глубоко засунутые в карманы руки, прилипшие к губам окурки — выражал презрение ко всему на свете. По ухватке то были парни, которых в Одессе зовут жоржиками, а во Владивостоке — бичкомерами.
Тот, что был одет в синюю куртку, с показным шиком выплюнул окурок так, что он прилип к мачте, и t панибратской небрежностью в голосе произнес:
— Штой–то тот бердичевский полярник вам напел? Наверное…
Но закончить приготовленную фразу он не успел. Железов, бывший ближе всех, вроде бы слегка опустил руку на плечо парня и развернул его лицом к себе, но парень перекосился от боли.
— Ты што это…
— С–слушай, т–ты, г–гнида! Т–ты под стол п–пешком ходил, к–когда этот человек знал в–все, ч–чего ты н–не узнаешь д–до с–старости. Если еще раз в–вякнешь п–по–глным языком, б–будешь иметь дело с–со мной!
Мне показалось, что Железов только отнял руку, но Парень под общий смех так энергично попятился задом, судорожно балансируя руками и еле успевая перебирать ногами, что только мачта с прилепившимся окурком спасла его от падения на спину.
Трудно было удержаться от смеха, видя, как этот «герой Арктики» несколько мгновений изумленно хлопал глазами, потом испуганно взглянул на Железова и исчез в мгновение ока вслед за напарником.
Почувствовав необыкновенную силу в рукопожатии Железова, я легко представил, что он пальцами мог (ломать ключицу. Его лицо было белым, он часто дышал, в глазах еще синело бешенство.
— Ну, Николай Алексеевич! С вами не страшно пойти и на медведя!
Железов смущенно улыбнулся, и в этой улыбке чудесным образом проявилось что–то стеснительное и мило мальчишеское. Он сказал;
— Извините, п–пожалуйста! Н–ненавижу н–наглость, м–не умею с–себя с–сдерживать.
Вскоре катер начал курсировать между кораблем и берегом. В числе первых съехал на берег и наш командир Николай Иванович Пухов — ему нужно было представиться местным властям. Без командира нас осталось девять человек. Мы стояли у борта, с которого открывался вид на град Анадырь, молча смотрели на каменистый мыс, выступавший из низменной тундры, на маленькую речку Казачку у его подножья и ажурные мачты на вершине. J
К востоку от этого приметного и единственного нв южном берегу мыса по обе стороны Казачки раскинулся невзрачный скученный поселок. Неяркое солнце! золотило стены домов, придавало контрастность очертаниям каждого строения. Слева и справа от города да предела видимости лежала зеленая со ржавчиной равнина. Лишь сопка Дионисия скрашивала ее унылое однообразие. Бледно–синее, как бы вылинявшее, небо разливалось до самого горизонта. Ощущение отдаленности, заброшенности, даже незащищенности впервые кольнуло меня. Я взглянул на лица товарищей. Они были оживленны, но мне казалось, что за этим оживлением они прятали чувства, родственные моим.
Я стал разглядывать Анадырь.
Более сухие, возвышенные места по обе стороны Казачки заняли рубленные из струганого бруса одноэтажные домики с тесовыми крышами. Их было десятка два. В них размещались учреждения округа, больница, школа и торговая контора.
Вокруг этих домов толпились кое–как слепленные избушки. Они строились из досок, ящиков и других подручных материалов, какие «застройщики» ежегодно добывали после разгрузки пароходов. Большинство этих строений было обложено «тундрой» — дерном до самой крыши. Маленькие оконца в них выглядели как амбразуры. Таких домиков было, вероятно, около пятидесяти, Над ними возвышались склады окружной торговой конторы, деревянные каркасы которых были обтянуты брезентом. Около складов возвышались штабеля мешков и ящиков, также покрытые брезентом. Выделялись строения из гофрированной жести, вероятно, старые американские склады.
- Предыдущая
- 42/84
- Следующая
