Избавление - Соколов Василий Дмитриевич - Страница 9

Привалясь на миг на размятый край окопа, Костров ладонью вытер пот со лба и поглядел вдаль. Там, за лесом, гремела канонада. Темные столбы дыма вырастали над деревьями, летели похожие на белые молнии снаряды ракетных установок, утюжили землю ползающие взад–вперед танки. Над лесом повисли, кидая бомбы, штурмовики. Возможно, там и было направление главного удара. Здесь же первая линия траншей, в сущности, взята без боя. Кострову показалось обидным, что не довелось пока схлестнуться по–настоящему. Но может, немцы заманивают их вглубь, потом возьмут в клещи и перебьют всех. Как бы то ни было, Костров вместе со всеми стал продвигаться дальше, беря один за другим голые холмы. Кончились и холмы. Бежать становилось труднее. Как и другие, Костров вяз в песке. Песок набивался за голенища, песок хрустел на зубах и откуда–то, словно с неба, сыпался за ворот гимнастерки. От песка было невмоготу дышать. Песок попадал в горло, порошил глаза.

Всюду песок, песок…

После утомительной дороги и переживаний Верочка спала беспробудно, пока свет не начал пробиваться прямыми лучами через оконце в блиндаж. Девушек не было. Лишь одна Тоня зашла уже одетая в гимнастерку и юбку, толстенькая, вся какая–то налитая, и пригласила Верочку идти умываться.

— У нас, правда, комфорта такого нет, как в тылу. Вместо душа ручеек, — усмехнулась девушка. — Зато здорово: водищи, хоть купайся. И птицы поют, вчера соловья слушала.

— А разве они на фронте есть? — подивилась Верочка.

— Кто, птицы? — переспросила в свою очередь Тоня и затараторила: — Я сама раньше не верила, могут ли птицы уживаться с войною, когда все гремит, все дрожит, света белого не взвидеть! Уживаются. Прошлый раз в лес к нам прискакал заяц. Вот была потеха! Вокруг расположились солдаты, а он мечется, дает кругаля, никак не может заслон преодолеть. Бегал–бегал и прилег возле нашего блиндажа. Умаялся, бедный… Девчата принесли ему с кухни капусты, моркови. Да куда уж там, его и след простыл… Ну, айда умываться. Чтобы к завтраку поспеть. На этот счет у нас строго, за опоздание дают наряды вне очереди.

— Какие наряды?

— Картошку на кухне чистить…

Верочке было выдано свежее, хрустящее полотенце, по дороге к ручью она вознамерилась было перекинуть его через плечо, но подруга заметила ей, что не велено так носить или развешивать белье: белый материал сильно демаскирует расположение штаба, а из–за леса может неожиданно налететь вражеский самолет. Верочка посетовала на себя за неосторожность, скомкала полотенце, убрала с головы и цветной платок.

— А это зачем? Платок на голове еле заметен, — проговорила Тоня и восхитилась: — Ой, да у вас косы! Прямо заглядение. А мы тут стриженые, и она сдернула с головы берет, показав короткую стрижку. — Смешно, правда? Раньше были по сю пору… — хлопнула она рукою пониже спины и рассмеялась.

Усмехнулась и Верочка, дивясь подруге, стриженной под мальчишку.

Рука об руку они сошли по откосу на дно впадины, где сочился ручей. Но умываться прямо из ручья не стали, прошлись чуть ниже, где была проложена подземная труба, из которой хлестала чистейшая вода. Умывались, сняв верхнюю одежду, разговаривали.

— Тоня, скажите мне, пожалуйста, можно разыскать на фронте одного капитана?.. — обратилась Верочка.

— На фронте туго, а в нашем хозяйстве проще пареной репы. Кто он вам доводится и в каких войсках служит?

— Костров Алексей, по батюшке Дмитриевич. Капитан. А где служит? Постой… Вроде бы командует бойцами…

— Значит, пехтура, — усмешливо проговорила Тоня. — Офицер, ведающий кадрами, мой личный приятель, и я попытаюсь выведать. А может, тебе самой напрямую потребовать, так и так, мол, из делегации…

— Неудобно.

— Что тут неудобного? Не будут же от тебя скрывать капитана. Подумаешь, личность какая, — покривила губы Тоня. — Ладно, вечером я тебе доложу исчерпывающие данные.

Небольшая, сплетенная из прутьев столовая была безлюдна. Навал алюминиевых ложек и мисок говорил о том, что завтрак кончился, и Тоне пришлось упрашивать дежурного, доказывать, что, мол, приехала гостья с Урала и с нею допоздна просидели.

— Знаю, гулянкой занимались, так сказать, лепестки цветов считали, подвел итог дежурный и кивнул в сторону солдата в белом халате: — Выдать по две порции, так сказать, штрафные, и проследить, чтобы все было съедено подчистую!

— Есть получить по две порции! — весело отрапортовала Тоня. — А коли добавочки попросим — дадите?

— Охотно, — кивнул дежурный.

Верочке завтрак понравился, особенно нахваливала гречневую кашу, заправленную салом. Запивали абрикосовым соком, и, чтобы утолить жажду, Верочка выпила целых две кружки.

После завтрака Тоня провела Верочку в блиндаж и велела ждать членов делегации, а сама поспешила на коммутатор.

Скоро подъехал "виллис", и Верочка протиснулась на заднее сиденье, где уже были дядя Ксенофонт и слесарь в тельняшке. Впереди, рядом с водителем, сидел Иван Мартынович. Он спросил, обращаясь к девушке:

— Как чувствуете себя на новом месте?

Верочка ответила постылым голосом:

— Так, нормально. Но чего вы свидеться не даете, вроде прячете от меня… капитана…

— У каждого своя болячка, — не утерпел Ксенофонт, когда уже поехали. — Птица тоскует по небу, а девица по парню.

— Уладится. Все уладится, — заверил Иван Мартынович и поглядел за оконце.

Они въехали в лощину, где стояли танки, укрытые сверху маскировочными пологами и ветками кустарника. Приезду уральской делегации рады–радехоньки были танкисты. Еще бы! Ведь они знали, что путь танков, которые теперь действуют вот здесь, на фронте, начинался с Урала. И стоило сейчас членам делегации выйти из машины, как стоявшие поблизости парни в комбинезонах сразу обступили их. Посыпались вопросы: что да как, нет ли земляков, и неужели эта белокурая девица тоже делает стальные громадины — у нее же ручки белые…

— Минутку внимания, товарищи, — жестом попросил тишины начальник политотдела Гребенников. — Сейчас выступит перед вами глава делегации Ксенофонт Родионович Беспалов.

— Дорогие мои сынки! Мы приехали издали, можно сказать, из холодного края, но привезли вам тепло… Тепло отчего дома, который вы защищаете, тепло сердец матерей и жен, которые по вас исстрадались и ждут вашего возвращения с победой!.. — Ксенофонт Родионович передохнул малость и продолжал крепнущим голосом: — Когда–то, надеюсь, будет объявлено, сколько танков и орудий дал фронту Урал. Ведь каждодневно колоннами выходят из цехов, колоннами! — он потряс в воздухе руками. — Окромя того, наш батюшка-Урал принял на свою хребтину эвакуированные заводы, и все они теперь действуют в полную силу, работают днем и ночью… Поверите, люди мужчины, женщины, девушки, среди коих можете видеть и вот нашу голубоглазую красавицу, — указал Ксенофонт на Верочку, заставив ее покраснеть, — все — старые и малые — трудимся, сутками не выходя из цехов. Мы засыпаем на ногах, не отходя от рабочих мест!.. Теперь, правда, крыши над головой есть, а раньше, года два назад, трудились под открытым небом, в лютущие морозы… Изнашивается обувь, подбиваем деревянные подошвы… С питанием тоже туго. С хлеба на квас перебиваемся. Слава богу, картошка в прошлом году уродилась. Тем и питаемся. Но никто не унывает, каждый готов работать до упаду… Мы знаем, что вырвать победу у такого злобного и кровожадного врага, каким является фашизм, нелегко. Вместе с вами в тылу куем победу. Недаром называют Урал железным поясом державы, это истинно так! — закончил Ксенофонт Родионович.

По настоянию танкистов выступила и Верочка.

— Я не больно речистая, — заговорила она. — Кто–то здесь сказал про мои руки, что они белые. Я не стыжусь показать вам их. — Она приподняла ладони, поворачивая ими и так и сяк. — Видите, мои руки не такие белые… Все в мозолях… Но рабочий люд не боится мозолей, лишь бы это на общее дело шло, приближало нашу победу!

Все аплодировали Верочке, а Иван Мартынович, растроганный, поцеловал ей руку.