Избавление - Соколов Василий Дмитриевич - Страница 18

В словах Пика, в твердом и уверенном тоне его звучала сила убеждения.

— Что вы конкретно предлагаете? — не удержался спросить фельдмаршал, глядя на собеседника уже заинтересованно.

В это время в комнату постучали, негромко, совсем тихо. Адам пригласил войти, и в дверях появилась девушка в белом переднике и в чопорно взбитом кокошнике. В руках она держала поднос — предложила кофе с ломтиками сухой колбасы и печенье в коробке.

Вильгельм Пик пытался с ней заговорить на немецком языке, но она непонимающе повела плечами и, поставив на–край стола поднос, проворно полезла в карман за разговорником.

— Не беспокойтесь, не беспокойтесь, — заговорил по–русски Пик и спросил, как ее зовут, и где она живет, и есть ли у нее родители…

Она ответила:

— Господина, как вас уж величать–то… все интересует, да сказать ничего не имеем, окромя горя. — И поспешно заключила: — Да боюсь, не поймете. Помню, еще батька говорил: чужая беда не болит…

— Какое же у вас горе?

Девушка беззвучно шевелила губами, тужась произнести, и наконец выдавила:

— Батька мой… взятый на войну… В сорок втором, в мае месяце около Харькова… полег. Похоронку прислали.

Фельдмаршал Паулюс, услышав знакомое название города, где воевала его армия, уставился на девушку остановившимися глазами, нахмурился.

— И вы теперь с кем же? Мать, братья есть? — допытывался Вильгельм Пик.

— На маминых руках пятеро малышей, окромя меня, я‑то уж взрослая, могу и сама прокормиться. — Она повременила и, как показалось, гневно добавила, косясь на фельдмаршала, на его серебряный мундир: — И зачем войну затевал? Окромя бед, от нее, проклятой, ничего не жди… Вот и он сидит сейчас, пленный, и тоже клянет теперь…

— Кого?

— Войну и небось самого себя… Извините меня, — и девушка, скорбно поджав губы, удалилась из комнаты.

— Видите, еще одна трагедия, — заговорил Вильгельм Пик поникшим, совсем печальным голосом. — И несмотря на это, девушка нас обслуживает. Откуда ей ведать, кто мы, знает только, что немцы, воевали и, значит, убивали таких, как ее отец. Разрушили мир войною…

Черный кофе остывал, никто к чашкам не притрагивался.

На другой день с утра встреча возобновилась.

То и дело полковник Адам порывался встать и уйти — думалось, что сейчас начнется сугубо доверительный разговор и ему неудобно, просто неприлично оставаться. Но всякий раз Вильгельм Пик взглядом давал понять, что Адам вовсе не мешает, пусть слушает вместе со своим командующим. Более того, сам Адам чувствовал, что ему необходимо остаться, чтобы многое понять и извлечь для самого себя.

В комнату, как всегда без стука, вошел генерал Артур Шмидт. Его рабочая блуза и руки, заляпанные землею, вовсе не выдавали в нем былого начальника штаба армии.

Он попеременно смотрел то на фельдмаршала Паулюса, то на Вильгельма Пика, о присутствии которого уже пронюхал, и проговорил с присущей ему злобой:

— Знаю, вы замышляете тут, как разбить Германию, похоронить ее. Но это от вас не зависит! Германские войска воевали и будут воевать, несмотря на потерю 6–й армии. Это, господа, еще не поражение великого рейха, так что успокойтесь. — Артур Шмидт покинул комнату.

Вильгельм Пик был поражен его наглостью, некоторое время молчал и, встав, спросил, глядя на фельдмаршал" в упор:

— Он всегда такой… рьяный нацист?

Паулюс промолчал. За него ответил с усмешкой Адам:

— Это действующая модель третьего рейха. Злой дух в натуральном виде.

— Почему злой дух? — недоуменно спросил Вильгельм Пик.

— Так звали его в армии. Неисправимый злой дух. Не обращайте на него внимания. Бог с ним!

— Как не обращать внимания? — удивился, не соглашаясь, Пик. — Вот такие, как Артур Шмидт, и повели Германию на войну, на разбой. А приведут к катастрофе, к гибели, и, надеюсь, в скором времени. И мы, политэмигранты и военнопленные, все без исключения, сообща должны поднять голос против Гитлера и его клики, обратить немецкий народ и армию против тиранов.

— Каким образом? — нетерпеливо спросил полковник Адам. В душе он начинал уважать важного гостя и при нем чувствовал себя раскованнее.

— Люди, как и воззрения их, меняются, и, надо полагать, к лучшему, вновь заговорил Пик. — Это закон развития. Рано или поздно это произойдет и с немецким народом, который, идя за своим фюрером, заблудился, и военный путь свой метит кровью.

Невысокого роста, с усталым, тронутым морщинками лицом, Вильгельм Пик легко ходил по комнате, рассуждая вслух:

— Наш народ прозреет, заплатив за тяжкие грехи большой ценою. Пелена заблуждений спадет с его глаз. А для этого… — он сделал паузу, словно давая додумать самому Паулюсу, что именно надо сделать, и добавил решительно: — Надо всем восстать против гитлеровского режима. — И замолчал, ожидая, что на это ответит Паулюс, который сидел, угрюмо насупясь.

В словах немецкого коммуниста не было половинчатости, и, говоря резко, он вовсе не собирался ни подправлять, ни тем паче как–то оздоровлять установленный нацистами режим, — нет, это было отрицание всей существующей системы, то есть фашизма. Речь шла о том, чтобы чертополох вырвать с корнем, а не поливать его и не холить ради того, чтобы он давал новые побеги и семена. И Паулюс это понимал.

— Вы, господин фельдмаршал, говорите, что, как и все солдаты, клялись и присягали служить своему отечеству, иначе говоря, Германии. Так? приблизясь к нему, спросил Пик.

— Да, я присягал в верности великой Германии и… фюреру, — добавил Паулюс.

— Я тоже присягал как депутат рейхстага, но только немецкому народу, — согласился Пик. — А что получилось на деле? Мы клялись служить отечеству, а не банкирам прусским и юнкерам, народу, а не круппам и мессершмиттам, клялись миру, а не войне, не страданиям и крови…

— Но какой же, по вашему мнению, выход? — приподнял глаза фельдмаршал.

— Вот по этому поводу я и навестил вас, — оживился Пик. — Итак, сообщу вам. Среди немцев — политических эмигрантов и военнопленных создается национальный комитет за свободу Германии. Если надумаете вступить — приглашаем. А не захотите — неволить не будем. Только советую обдумать все, взвесить. Ведь если и вы, и все мы сообща не будем активно бороться против Гитлера и нацизма, то кто же поможет нашему фатерлянду и непричастным к нацизму немцам спастись, кто? Взваливать эту миссию только на плечи Красной Армии — она и так уже несет нам избавление.

Паулюс смотрел на Вильгельма Пика выжидающе. Затем, как бы между прочим, спросил, чем будет заниматься этот комитет.

Вильгельм Пик высказал давно созревшую идею. По его мнению, комитет должен организовывать и направлять борьбу против гитлеровского режима, за скорейшее окончание войны. Предполагалось, что в национальном комитете эмигрировавшие вожди рабочего движения и представители интеллигенции, покинувшие в свое время Германию, будут тесно сотрудничать с пленными генералами, офицерами и солдатами… От нацизма и Гитлера, поставивших на карту судьбы немецкого народа, нельзя прятаться, как улитка в ракушку. Нельзя занимать позицию выжидания. Нужна борьба — активная и открытая! против свирепствующих в Европе сил фашизма… Они оба — коммунистический лидер и фельдмаршал — являются немцами. Их кровно волнует судьба родины, ее будущее.

— Я призываю вас, господин фельдмаршал, открыто выступить против Гитлера и его режима, принять участие в работе будущего комитета, — сказал Пик. — Повторяю: вас никто не принуждает, но подумайте. Примите мой добрый совет и участие в вашей личной судьбе…

Скоро пришедшие покинули комнату, и Паулюс был оставлен один со своими думами. Было уже поздно. Спать фельдмаршалу не хотелось. И мысли в голове теснились, сталкивались, отзывались в висках до боли, до ломоты.

Заглянул в комнату без стука в дверь генерал Щмидт. Изучающе прищурился, словно испытывая. Фельдмаршал пытался рассказать ему о беседе с Вильгельмом Пиком, но он не хотел и слушать.