Зеленое море, красная рыба, черная икра - Словин Леонид Семенович - Страница 9
- Предыдущая
- 9/48
- Следующая
– А то, что ты кукан в тот раз отрезал! Вся рыба на дно пошла… У тебя ведь нож в лодке остался. Весь был в слизи! И фонарь! Я и говорю: не спали!
– Если ты не спалишь, Цаххан Магомедович, – Касумов деланно засмеялся, чиркнул спичкой, – никто не спалит!
– Бесхозное орудие лова разрешено уничтожать! А что нам с ними делать? На руках тащить? У меня-то машины нет! А оставлю на берегу – вы вернетесь…
– Хватит! – тихо приказал я.
Они замолчали.
Я заполнил форменный бланк и предложил Касумову собственноручно записать полный ответ на мой единственный вопрос: «Где вы находились вечером 23 апреля, в ночь на 24-е и весь день 24 апреля?»
Касумов шапкой осторожно промокнул раны на лице, правое подглазье выглядело к этому времени красно-багровым, тяготеющим к фиолетовым тонам.
Я подумал: «Если бы следователь или оперативный уполномоченный знал, что подозреваемый – вор, грабитель, даже убийца – будет немедленно освобожден из-под стражи, как только будет установлено, что к нему применялись незаконные методы ведения следствия, – никто бы не поднял на него руку».
Мазут взял со стола шариковую ручку и к слову «ответ» приписал: «Где я находился вечером 23 апреля, в ночь на 24-е и весь день 24 апреля, я не помню. Кто убил Пухова, не знаю и никакого касательства к этому не имею. Касумов».
Даже если бы он собственноручно написал, что убил рыбинспектора, признание, полученное после избиения, лишалось доказательной силы.
– А теперь? – спросил он, положив ручку на стол.
– Снимай моторы с лодки, – вскочил со стула Алиев. – Они тебе больше не понадобятся. Поедим – и поедем в Восточнокаспийск, в прокуратуру.
Так, по-видимому, они и работали тут до моего приезда.
– Вы свободны, – сказал я Касумову. – Орезов даст повестку – завтра приедете в водную прокуратуру.
Мазут на секунду окунул лицо в ушанку, убрал ее, взглянул на меня. Хаджинур сунул в руку ему повестку. Не прощаясь, ни на кого не глядя, браконьер прошел к дверям.
Через минуту мы услыхали гул спаренных моторов.
– Вот и обед приспел…
Едва Мазут уплыл, Миша Русаков и Керим вошли к нам, я понял, что они слышали наш разговор. Русаков принес с судна завернутые в скатерть буханки хлеба, две банки салаки пряного посола, лук и кулек карамели.
Он и Хаджинур Орезов нарезали хлеба, вспороли банки с консервами.
– Зря вы его отпустили, Игорь Николаевич, – сказал начальник рыбинспекции. – Они теперь договорятся, кому какие дать показания. Вы их не знаете! Нам теперь их вовек не разоблачить…
Мы сидели за длинным, плохо обструганным столом и грели руки о пиалки с мутным чаем.
– Что, Керим? – спросил Цаххан Алиев у старика. – Если бы ты прокурора не боялся, сейчас бы нашлась из заначки осетрина да икра малосольная…
Старик прокаженный что-то жевал, по-стариковски, задумчиво глядя куда-то в стену. У него была массивная даже для его крупной головы, тяжелая нижняя челюсть. Он, казалось, не присутствовал при разговоре.
– Нельзя было его отпускать… – повторил Алиев.
– Оставьте, – сказал я. – И больше ни слова об этом. Я прокурор, а не костолом…
– Вас вызывают в обком! Первый… – объявила мне Гезель, едва я появился в приемной.
Хаджинур и начальник рыбинспекции, сопровождавшие меня, продолжали в это время разговор, который я искусно направлял, – о женщине, которая могла быть у погибшего рыбинспектора.
– Хорошо, хорошо…
Мы прошли в кабинет. Необходимое для доклада, документы – все было уже подготовлено. Хаджинур и Цаххан Алиев продолжали лениво перепираться. Я взял папку.
– А я видела Пухова с женщиной… – Гезель открыла дверь, ей в приемной было слышно каждое произнесенное нами слово. – С месяц назад. Он разговаривал с Веркой Кулиевой…
– С Веркой?! – удивился Орезов.
– Женой Умара Кулиева. Я с ней училась. Мы и живем рядом.
– Верка Кулиева… – фыркнул начальник рыбинспекции. – Ну и удивила! Да просто она никому проходу не дает. Ни из рыбоохраны, ни из милиции… Думает, Умара спасет! Умар как взял ее в классе шестом, а то и в пятом – девчонкой, она так все и бегает за ним! Сказала тоже – Верка Кулиева…
Гезель смущенно ретировалась.
Мы ушли втроем: Цаххан Алиев, Хаджинур и я. В коридоре я извинился.
– Идите, я сейчас догоню.
– Гезель, – спросил я, возвращаясь в приемную, – ты давно видела жену Умара Кулиева?
– Да нет. Она то тут, то в Москве. Хлопочет за мужа.
– Попроси ее зайти к нам.
– Что?
Она уже отвлеклась – смотрела на меня влажными, полными затаенной надежды на будущее счастье глазами. Время от времени она нас никого не воспринимала, жила своим внутренним миром и его особыми сроками, где конкретные даты все заменены количеством недель и лунных месяцев, а также результатами систематических анализов мочи и крови.
Я вынужден был повторить:
– Мне надо встретиться с женой Умара Кулиева! Гезель улыбнулась испуганно:
– Я понимаю.
Милиционер на входе внимательно посмотрел мое удостоверение и сказал:
– Вас ждут на втором этаже. Комната 201.
Аэродромное величие кабинета. От дверей к столу секретаря обкома вела ковровая дорожка, и она еще более усугубляла ощущение взлетной полосы. Я шел по безграничному паркетно-ореховому простору навстречу почти исчезнувшему за горизонтом хозяину кабинета, невольно убыстряя шаг, как самолет на взлете, и, когда Митрохин встал мне навстречу, я уже не шел, а почти летел в пространстве, преодолев земное тяготение. Мы поздоровались.
– Значит, не успел приехать, а уже серьезное дельце подкинули? – спросил он. – Садись, пожалуйста.
Он не вернулся на свое место, а сел за приставной стол, напротив меня.
Первый был невысок ростом, широк в плечах. Моложавое, с тонкими злыми губами лицо его выглядело озабоченным.
– Это не случайное преступление. – Он поправил очки с чистыми, как капли морской воды, стеклами. – Я бы квалифицировал его как политическое убийство…
Я помолчал.
– Убит старший рыбинспектор при исполнении служебных обязанностей. Это уже второй случай. Перед этим был зверски убит и сожжен Саттар Аббасов… – Он пересказал то, что я уже знал. – Думали, там спит начальник рыбинснекции…
Говорил он коротко и емко.
– …Тут – не курорт. У нас вечно фронтовой город, бьемся с пустыней, бьемся с трудностями климата…
Он говорил, и я видел, как он сам себя распаляет и заводит, и беседа наша с ним была не похожа на реплики двух обсуждающих какой-то важный вопрос людей, а напоминала публичное выступление трибуна.
– …Диспропорция отраслей местного хозяйства, отдаленные последствия нарушений экологических норм…
Все это были, в общем, до некоторой степени абстрактные понятия. Но дальше Митрохин сказал:
– Браконьеры!.. – И по тому, как он произнес это слово, все сразу встало на свои места.
Дальше разговор пошел уже «без дураков».
Браконьер с его мощными орудиями запрещенного лова был для Митрохина реальным противником из плоти и крови, имел биографию, имя, национальность, социальную и партийную принадлежность, прошлое и будущее. Война с ним была зримой для всех, опасной, кровопролитной и справедливой. С вызовами для докладов на самый верх. Со справками о количестве уголовных дел, рассмотренных в судах. С экспонатами браконьерской техники, демонстрируемыми периодически в ЦК республики, в Москве и других городах на различных активах, семинарах, международных симпозиумах.
Если бы браконьеров не было, их стоило бы выдумать. Но они действительно были! И это подтверждали упомянутые трофейные выставки дорогих быстрых лодок с мощными японскими «Судзуки» и отечественными «Вихрь-30», спаренными и учетверенными; вместительных бензобаков, успевших отслужить срок службы в военной авиации; километрами хищнической снасти, именуемой каладой, несущей на себе тысячи стальных крючьев, изготовленных специальными мастерами-профессионалами.
Прекрасное оправдание пустым полкам магазинов, снижению уловов, низкой производительности предприятий местной промышленности!
- Предыдущая
- 9/48
- Следующая
