Собрание сочинений в 14 томах. Том 5 - Лондон Джек - Страница 17
- Предыдущая
- 17/122
- Следующая
Он резко выпрямился. Притворный ужас и изумление изобразились на его лице, и он процедил сквозь зубы:
– Черт побери! Совсем память отшибло. И про обед позабыл!
Спотыкаясь, он перебрался в темноте через ручей и разжег свой запоздалый костер. Копченая грудинка, лепешки и подогретые бобы составили его ужин. Он закурил трубку и, сидя у тлеющих углей, прислушивался к шорохам ночи и глядел на лунный свет, струившийся сквозь чащу. Потом раскатал постель, стащил с ног тяжелые башмаки и натянул одеяло до самого подбородка. Лицо его в призрачном свете луны казалось бледным, как у мертвеца. Но мертвец этот довольно быстро воскрес и, внезапно приподнявшись на локте, еще раз окинул взглядом холм по ту сторону ручья.
– Доброй ночи, сударыня Жила! – сонным голосом крикнул он. – Доброй ночи!
Человек проспал серые предрассветные часы и проснулся, когда косой луч солнца ударил ему в закрытые веки. Вздрогнув, он открыл глаза и долго озирался вокруг, пока наконец не установил связи между событиями вчерашнего дня и настоящей минутой.
Одеться ему было недолго – только натянуть башмаки. Он посмотрел на костер, потом на холм, заколебался, но, поборов искушение, принялся раздувать огонь.
– Не спеши, Билл, не спеши! – уговаривал он самого себя. – Зачем пороть горячку? Взопреешь только, а что толку? Сударыня Жила подождет. Она никуда не убежит, покуда ты будешь завтракать. А сейчас не мешало бы слегка обновить наше меню. Так что ступай и действуй!
На берегу ручья человек срезал тонкий прут, потом достал из кармана кусок бечевки и изрядно помятую искусственную муху.
– Может, спозаранку еще будет клевать, – пробормотал он, закидывая удочку в заводь; а через минуту уже весело кричал: – Ну, что я говорил! Что я говорил!
Катушки у него не было, а терять даром время не хотелось, и он, очень быстро и ловко перебирая леску руками, вытащил из воды сверкающую на солнце десятидюймовую форель. Еще три форели быстро последовали одна за другой, обеспечив ему завтрак. Но когда человек подошел к переправе через ручей, снова направляясь к своему холму, неожиданная мысль поразила его, и он остановился.
– Не мешало бы, пожалуй, прогуляться вниз по ручью, поглядеть, что и как, – пробормотал он. – Кто его знает, какой прохвост может тут шататься поблизости. – И, продолжая бормотать: – Ей-ей, надо бы пойти поглядеть, – человек перебрался по камням через ручей, и все благоразумные мысли тотчас вылетели у него из головы, стоило ему погрузиться в работу.
Он разогнул спину, только когда стемнело. Поясницу у него ломило, и, потирая ее рукой, он проворчал:
– Ну что ты скажешь! Никак не упомню про обед, хоть ты тресни! Нет, надо взяться за ум, не то, чего доброго, превратишься в чудака, который постится от зари до зари.
– Самая что ни на есть распроклятая штука эти жилы – про все на свете позабудешь, – умозаключил человек, залезая на ночь под одеяло. Тем не менее и на этот раз он не позабыл обратиться к холму с прощальным приветствием:
– Доброй ночи, сударыня Жила! Доброй ночи!
Поднявшись с солнцем и наскоро закусив, человек сразу принялся за дело. Он весь дрожал, как в лихорадке. Добыча, попадавшая к нему в лоток, становилась все богаче, и волнение его возрастало. Щеки его пылали – но не от зноя, а от снедавшего его внутреннего жара, – и он не чувствовал усталости, не замечал, как летит время. Наполнив лоток землей, он сбегал вниз промыть ее в ручье и тут же, словно одержимый, тяжело дыша, спотыкаясь и сквернословя, бегом взбирался по откосу и опять наполнял лоток.
Он уже поднялся на сотню ярдов над ручьем и перевернутое «V» начинало принимать довольно отчетливую форму. Стороны золотоносного клина неуклонно сближались, и человек мысленно прикидывал, в какой точке должны они слиться. Там была его цель– вершина «V», и он промывал лоток за лотком, стараясь до нее добраться.
– Ярда на два повыше куста мансаниты и на ярд вправо, – решил он наконец.
Потом им овладело искушение.
– Проще, чем найти собственный нос, – изрек он и, оставив свою кропотливую промывку, взобрался по склону к намеченной цели. Там он наполнил лоток землей и спустился с ним к ручью. Золота в лотке не было ни крупинки. Человек рыл и рыл – то глубже, то на поверхности, промывал один лоток за другим, – но даже самая крошечная золотая блестка не досталась ему в награду за труды. Он пришел в ярость и стал нещадно поносить себя за то, что поддался искушению, затем спустился по откосу и принялся за очередной ряд.
– Медленно, но верно, Билл. Медленно, но верно, – напевал он себе под нос. – Хватать счастье за глотку – не по твоей части; пора бы тебе это знать. Будь умником, Билл, будь умником. Медленно, но верно – вот твои козыри в любой игре. Ну и валяй с них, да так уж и держись до конца.
По мере того как пересекающие склон ряды ямок укорачивались, указывая, что стороны «V» сходятся к одной точке, глубина ям все возрастала. Золотой след уходил в недра холма. Только на глубине тридцати дюймов попадались теперь золотые блестки в пробах. Земля, взятая на глубине двадцати пяти дюймов от поверхности, как и на глубине тридцати пяти дюймов, совсем не приносила золота. У основания «V», на берегу ручья, человек находил золотые блестки у самых корней травы; но чем выше поднимался он по откосу, тем глубже уходило золото в землю. Рыть яму глубиной в три фута, только для того чтобы промыть один лоток, было делом нелегким, а прежде чем добраться до вершины «V», старателю предстояло вырыть еще невесть сколько таких ям.
– Кто ее знает, как глубоко может она уйти, – вздохнул он, приостановив на минуту работу, чтобы потереть занывшую поясницу.
Спину у него ломило, мускулы онемели, но, дрожа от нетерпения, он снова и снова взбирался вверх по откосу, киркой и лопатой кромсая темную податливую землю. Перед ним расстилался бархатистый склон холма, усеянный цветами, напоенный их пряным дыханием. Позади него земля лежала опустошенная, – казалось, какая-то страшная сыпь выступила на гладкой поверхности холма. В своем медленном продвижении вперед человек, словно улитка, осквернял красоту, оставляя после себя омерзительный след.
Глубже и глубже уходило золото в землю, но труды человека вознаграждались все возраставшим богатством проб. Двадцать центов, тридцать центов, пятьдесят, шестьдесят центов – так оценил золотоискатель результаты своих последних промывок, а на склоне дня он поставил рекорд, добыв с одной пробы сразу на целый доллар золотого песка.
– Чует мое сердце, что занесет сюда какого-нибудь пройдоху мне на горе, – сонно пробормотал он, закутываясь на ночь в одеяло до самого подбородка. И вдруг приподнялся и сел. – Билл! – крикнул он резко. – Ну-ка, послушай меня, Билл! Слышишь ты или нет? Завтра утром не мешает тебе порыскать вокруг, поглядеть, что и как. Понял? Завтра утром – смотри не позабудь! – потом зевнул, посмотрел на холм и крикнул: – Доброй ночи, сударыня Жила!
Утром человек встал так рано, что опередил солнце. Первый луч скользнул по нему, когда он, уже покончив с завтраком, карабкался на скалу в том месте, где обвалившиеся глыбы давали опору для ног. Поднявшись на вершину, он огляделся по сторонам и увидел себя в самом центре безлюдья. Кругом, насколько хватал глаз, гряда за грядой высились горы. Взгляд человека, переносясь с хребта на хребет через разделявшие их мили, натолкнулся на востоке на белоснежные пики Сиерры – главной горной цепи, где запад словно упирался своим хребтом в небо. На севере и на юге человек еще отчетливей различил сплетение горных кряжей, вливавшихся в главное русло этого океана гор. К западу волны хребтов спадали, отступая гряда за грядой, сливаясь с нежноокруглыми холмами предгорий, а те, в свою очередь, как бы таяли, сбегая в необъятную равнину, скрытую от взора.
И в этих величественных просторах ничто не напоминало о людях или о творениях их рук – ничто, кроме истерзанной груди холма у подножия скал. Человек смотрел долго и внимательно. Раз, где-то в глубине каньона, ему почудилась едва приметная струйка дыма. Он снова посмотрел в ту сторону и решил, что это клочья тумана, синеющие в расселинах скал.
- Предыдущая
- 17/122
- Следующая
