Кэйтлин (СИ) - "Иланоиленэль" - Страница 45

Добирались до озера несколько суток и каждая ночевка вызывала во мне страх, мне под любым кустом чудились теперь змеи. Я судорожно проверяла по сто раз каждую травинку на месте привала, команда ржала надо мной, а у меня развивалась паранойя. А еще меня мучила необъяснимая тревога, словно что‑то должно было случиться, не понимала с кем, но на сердце все время как будто лежал тяжелый камень.

До озера мы добрались без приключений, наловили улиток, нашли парочку интересных для исследования жаб, которые были покрыты ядовитой слизью. Купаться, несмотря на присущую мужчинам определенную безбашенность, после того, как я прочитала лекцию, чем опасен 'укус' улитки, никто не решился, и мы вскоре двинулись дальше, отыскивая и вылавливая местных змей.

А однажды утром я вскочила с полным ощущением, что пришла беда. Сердце стучало так, что в ушах шумело, было настолько тоскливо, словно я осталась в этом мире совсем одна, как будто умер кто‑то, настолько родной и близкий, что мне без него не жить. Огляделась, вроде все спокойно, дежурный разводил костер, часть мужчин собирала вещи, остальные сидели у костра, о чем‑то тихонечко переговариваясь. А на душе скребли кошки и с каждым мгновением чувство какой‑то невосполнимой потери усиливалось.

— Олеф, мы возвращаемся.

Старший сначала недоуменно, а затем с нарастающей тревогой смотрел на меня.

— Что случилось? Ты на себя не похожа.

— Не знаю, но что‑то происходит, очень плохое. Я, — запнулась, не зная, как его убедить, решила говорить правду, — чувствую. Понимаешь, интуиция подсказывает, что нам срочно нужно вернуться.

Думала, что сейчас нарвусь на насмешку, но на удивление, Олеф тут же распорядился, что экспедиция сворачивается, и велел всем собраться:

— Мы возвращаемся. Собирайтесь.

Все занялись сбором вещей, а я не выдержала и задала вопрос:

— Почему ты мне поверил?

— Я знаю, кто ты, Морган предупредил. А еще верю в интуицию, когда‑то мне такое вот предчувствие спасло жизнь. Да не волнуйся ты так, — увидел, как расширяются мои глаза на новость, что он в курсе моей инаковости. — Я и про Лео знаю, я же старший, мне положено. И я никому нечего не скажу, не переживай. Я и так слишком много видел странного в жизни, и очень давно работаю с Морганом, ты можешь мне доверять, Кэт.

Обратно мы неслись по уже по знакомому маршруту, сократив привалы до минимума, но все равно пусть домой занял несколько суток. А когда мы влетели в ворота и я накинулась на дежурного с вопросами, все ли у них в порядке, охранник, пряча глаза, сообщил, что заболел Лео.

Бросив все вещи на крыльце, я помчалась в комнату Лео и, влетев туда, замерла на пороге. Он, белый как мел, просто сгорал от ужасающей температуры. Сухие, потрескавшиеся до крови губы едва шевелились, он бредил, иногда что‑то хрипло вскрикивая. Дико похудевший, с запавшими мутными глазами, он выглядел ужасно. Белки глаз от потрескавшихся сосудов стали красными, неряшливая щетина выступала на впалых щеках, волосы на голове слиплись в мокрый ком. Я кинулась к нему, об его лоб можно было зажигать спички. Не меньше сорока градусов, а то и больше. Не знаю, какая нормальная температура у оборотней, но то, что он очень серьезно болен, не вызывало сомнений. За мной в комнату примчался Олеф, увидев Лео, он покачал головой.

— Плохо…очень плохо выглядит.

— Олеф, его нужно положить в ванну, сбить температуру. Позови ребят, я наберу воды, обмоете его и пусть чуть — чуть полежит. А я сейчас посмотрю, что у нас есть из лекарств.

Пока я вытряхивала все наши запасы, в том числе и экспериментальные, парни вымыли Лео. Температура чуть понизилась и я слегка успокоилась. Отправила охранников отдыхать, а сама кинулась брать у Лео кровь, пытаясь определить, чем это он так умудрился заразиться. Пока суетилась возле приборов, Лео начал бредить, были отрывочные возгласы о каком‑то вирусе, мольбы о прощении, сожаление о чем‑то, чего он не успел сделать или сказать.

Никакие уколы жаропонижающего не помогали. Я обтирала его льдом, принесенным из кухни, обкладывала мокрыми простынями, но все безуспешно. Ему становилось все хуже.

Анализы крови мне ничем не помогли, я никогда не сталкивалась с таким вирусом, он пожирал и разрушал эритроциты и склеивал клетки в большой гигантский мешок с какой‑то дикой, пугающей меня скоростью. Иммунитета почти не осталось, потому что макрофаги были уже уничтожены. Я даже не представляла, что можно сделать, чтобы помочь ему победить болезнь. Плакала навзрыд, сидя подле него, осознавая, что я совершенно ничего не могу сделать. Поздно ночью он притих, а затем пришел в себя.

— Кэт… — он даже не хрипел, а просто шептал. — Кэти, я так боялся умереть до того, как увижу тебя.

— Лео, — я кинулась к нему, — Лео, ты очнулся… сейчас дам тебе попить и ты мне только скажи, что за вирус у тебя в крови, что я могу сделать, какие лекарства тебе дать, чтобы помочь. Лео, не молчи, я сделаю все что скажешь, только не уходи…

Он с трудом поднял свою руку, погладил легонько по моей щеке и попытался улыбнуться. Жуткое зрелище.

— Ничего, котенок, больше сделать ничего нельзя. Я виноват сам. Не заметил, что уже заразился своей новой разработкой и поздно сделал себе прививку, которую сделал и тебе. Это последствия моей рассеянности. Теперь это уже не остановить — если выживу, то только чудом.

— Нет!!! Я не дам тебе умереть… у меня подкосились ноги от ужаса. — Нет, можно же что‑то сделать, хоть что‑то…Лео, не молчи, я могу дать тебе кровь и у нас есть запасы крови в холодильнике, сделаем переливание..

— Кэти…посиди со мной, просто посиди. Я уже делал переливание, не помогло. Все, уже все, осталось только ждать, к утру все либо закончится, либо… еще поживу. Послушай меня внимательно, девочка, не перебивай, я могу в любую минуту опять отключиться.

Он пытался держаться, слабое подобие улыбки появлялось и пропадало на его губах.

— Там, на моем столе в лаборатории, лежат несколько конвертов. Один из них для тебя — его прочитаешь последним. В остальных формулы и состав того, что я создал. Я выполнил задание Моргана, но…Я чувствую себя убийцей целого вида, котенок, и это так страшно. Геноцид — теперь это относится и ко мне. И мне больно, дико больно от того, что я, по сути, являюсь убийцей своего народа, своих родных.

Он с такой тоской посмотрел на меня, что у меня захолонуло сердце.

— Кэти, обещай мне, что ты постараешься не доводить все до последней черты, найдешь слова и возможности остановить это безумие. Обещай мне, девочка, это последняя моя к тебе просьба.

— Лео, я обещаю, я сделаю все, что бы ты ни попросил сейчас. — Я зарыдала. — Не уходи, я прошу тебя! Теперь я прошу тебя, не бросай меня, не надо.

Он слабеющими руками притянул меня к себе и, уткнувшись в мою шею, прошептал:

— Ты даже не представляешь, что я готов отдать за то, чтобы остаться с тобой. Душу бы продал за еще несколько месяцев счастья с тобой рядом, Кэти. Не плачь, прошу тебя, родная, не плачь. Твои слезы рвут мне душу.

Затем он как‑то слабо ухмыльнулся, глядя вверх, что‑то неразборчиво сказал, посмотрел на меня и снова потерял сознание. Остаток ночи я боролась с его агонией, снова был бред, только Лео теперь все время звал меня и рвался куда‑то. Потом затих, к утру на несколько секунд пришел в себя, улыбнулся своей такой знакомой, светлой улыбкой — и перестал дышать.

А у меня остановилось сердце. Сколько я сидела там, на кровати, сжимая в своих руках его руку, не знаю. Пришла в себя, только когда Олеф аккуратно старался разжать мои пальцы, приговаривая:

— Кэт, приди в себя, девочка. Лео умер… Кэти, отпусти. Нужно похоронить его, по такой жаре это нужно сделать к вечеру.

— Нет, — от непролитых слез жгло глаза, голос был как у запойного наркомана, хриплый, напоминающий карканье. — Его нужно сжечь, он всегда хотел, чтобы его сожгли и пепел высыпали в реку. Он не хотел могилы.

Олеф с сочувствием погладил меня по плечу: