Размагничивание кораблей Черноморского флота в годы Великой Отечественной войны - Панченко Виктор Дмитриевич - Страница 12

На следующий день командование поблагодарило нас и сообщило, чтобы все пока продолжали работать на своих местах.

В условиях осажденного Севастополя для нас произошла переоценка всех ценностей. Мы питались в столовой — и не надо было покупать продукты; жили в служебных помещениях — и не нужна была квартира. Регулярно получали денежное содержание, а тратить деньги было не на что. Никто ничего не покупал. Многие, в том числе и я, складывали деньги в сумки для противогазов. И лишь после возвращения <на Большую землю, когда можно было их отправить родным в Ленинград, они вновь обрели для меня ценность.

В те суровые дни Севастополь, и в особенности его бухты, закрывали дымовой завесой, чтобы укрыть корабли и береговые сооружения от авиации противника. Дымовая завеса была настолько плотной, что затрудняла дыхание и вызывала кашель, приходилось и на кораблях, и на берегу работать в противогазах. А рабочая одежда из хлопчатобумажных тканей в скором времени расползалась, как под действием кислоты.

В октябре дневные налеты авиации противника настолько участились, что базирование кораблей в Севастополе стало опасным. Позже корабли стали приходить сюда для нанесения ударов по врагу, доставки подкреплений, боезапаса и продовольствия. Размагничивать корабли необходимо было в других местах. Мне было поручено перебазировать СБР-3 в г. Поти на Кавказ и там организовать размагничивание кораблей. Под СБР удалось получить бывшую рыболовецкую шхуну «Кит» водоизмещением около 70 т. Командование шхуной во время перехода было возложено на меня. Экипаж был укомплектован следующим образом: военный инженер III ранга А. А. Вассерман — старший инженер НТК ВМФ, инженер-капитан М. П. Горяев — начальник. СБР-3, лейтенант М. Г. Вайсман — инженер СБР-3, научный сотрудник ЛФТИ Ю. С. Лазуркин и лаборант ЛФТИ К. К. Щербо, шкипер рыболовецкого сейнера из Скадовска, один матрос и помощник паровозного машиниста в качестве моториста (к сожалению, фамилий трех последних я не помню, хотя шкипера встречал в Севастополе после войны). На шхуну мы погрузили 60 элементов аккумуляторной батареи типа КСМ, побольше кабеля и приборы.

Отправляли такие суда в то время из Севастополя на Кавказ обычно в составе караванов, с небольшой охраной. Ушедшие на несколько дней раньше нас два каравана вспомогательных судов были рассеяны, и большинство из них потоплено авиацией противника. Поэтому я решил идти самостоятельно. Одно маленькое суденышко — меньше внимания, больше шансов, что пройдем! И мой непосредственный начальник И. Д. Кокорев, и зам. начальника отдела вспомогательных судов и гаваней ЧФ капитан II ранга Мунаев мой план одобрили. Выход был назначен на 15.00 4 ноября 1941 г. Однако из-за штормовой погоды (волнение достигало 8–9 баллов) он был перенесен на вечер.

В тот же день около 15 часов на плавбазе «Волга» ушли на Кавказ И. В. Курчатов и часть сотрудников ЛФТИ и ЦКБ. В Севастополе в составе оперативной группы Технического отдела ЧФ для обеспечения ремонта размагничивающих устройств кораблей в случае их повреждений остался П. Г. Степанов.

С наступлением сумерек началась бомбежка севастопольских бухт и города. Около 19 часов, во время бомбежки и артобстрела, нам разрешили выход. Мы отошли от причала, который раньше назывался Царской пристанью.

С горечью и тоской мы покидали родной Севастополь, не зная, что нас ждет впереди. Вот в стороне взвился высокий столб воды — упала бомба. По бортам шхуны падали осколки, от которых вскипала вода. Наша артиллерия вела заградительный огонь с северной и южной сторон. Трассирующие пули создавали свод разноцветных огней над бухтой, и этот свод отражался в черной морской воде. Казалось, все небо изрыгает горячий металл и огонь. Все это создавало жуткое, неповторимое зрелище, и все несло смерть.

Наша шхуна пробиралась к выходу в открытое море. Из-за налета вражеской авиации и полного затемнения не были включены инкерманские створные огни, показывающие фарватер, и нам пришлось идти по компасу, что требовало исключительного внимания: подходы к Севастополю были заминированы, чистым оставался фарватер шириной лишь несколько кабельтов.

Ветер дул в правый борт шхуны. Волны достигали 5–6 баллов, и нашей шхуне, к тому же еще изрядно перегруженной, доставалось крепко. Порой ее носовую часть накрывало волной и шхуну сбивало с курса. Впередсмотрящего мы привязали к мачте, чтобы его не смыло волной. Пока дошли до Херсонесского маяка, большую часть команды укачало.

В таких условиях, когда снос шхуны морским течением, ветром и волнами можно было учесть лишь интуитивно, нетрудно было сойти с фарватера и попасть на наши минные поля. Было облачно и темно. Мы шли с полным затемнением. Никаких ориентиров на берегу не было, лишь над Севастополем стояло зарево.

Часов через пять-шесть мы миновали мыс Фиолент. По моим расчетам, мы вышли за пределы минных полей, и я вздохнул с облегчением. Первый этап перехода прошел благополучно. Мы легли на курс 180°. Надо было уходить подальше от берегов, занятых противником. Весь Крым, кроме Севастополя и Балаклавы, был уже у немцев.

К утру порывы ветра усилились, временами шел дождь со снегом. Часам к 10 волны стали такими большими, что при бортовой качке нашу шхуну могло и перевернуть. Теперь мы уже удалились от берегов миль на 40–50 и можно было изменить курс на 90°, в сторону Кавказа. После этого ветер стал дуть в корму, а крупная волна поддавала так, что нос зарывался и шхуну сбивало с курса. Шкипер предложил поставить дрейфующий якорь (выбросить за корму большое бревно на длинном пеньковом тросе), чтобы удерживать шхуну на курсе. После этого она действительно стала рыскать меньше.

Нам повезло: попутный ветер помогал шхуне с каждым часом уходить все дальше от берегов, занятых немцами. Против ветра мы, наверное, не дошли бы!

На шхуне я пытался организовать службу в соответствии с корабельным уставом, насколько это было возможно. Каждому члену экипажа были определены обязанности, место и время вахты. Вахту несли в две смены. На руле стояли мы со шкипером посменно. Роль сигнальщика, наблюдающего за воздухом и горизонтом, по очереди выполняли А. А. Вассерман и М. Г. Вайсман. Шторм не утихал, и шхуну время от времени окатывало волной, а вместе с ней и людей, находящихся на верхней палубе. Свободные от вахты люди лежали в кубрике, кто где мог. Большинство людей укачало, они ничего не ели уже вторые сутки и сильно измотались.

С 16.00 второго дня плавания должен был заступить на вахту А. А. Вассерман. Он сильно страдал от морской болезни и от несения вахты отказался. Однако подменить его было некем, а вахту нести надо.

Передо мной встал вопрос: как рассматривать этот отказ — как результат болезненного состояния или как ЧП? Как поступить? Взвесив все «за» и «против», я пришел к выводу, что необходимо принять все меры к тому, чтобы Вассерман заступил на вахту: этим будет исключено возможное нарушение устава. Я помог ему подняться и добраться до поста. На свежем воздухе он почувствовал себя лучше. И у меня стало легче на душе.

С приближением сумерек впередсмотрящий лейтенант М. Г. Вайсман обнаружил летящие в нашу сторону на небольшой высоте два самолета. Он немедленно доложил об этом шкиперу, стоявшему на вахте за рулем. Шкипер, оставив руль на матроса, миновав скоб-трап, спрыгнул в кубрик и доложил мне: «На нас летят самолеты». Я побежал на руль, подав сигнал боевой тревоги. Самолеты летели низко и открыли огонь по шхуне из пулеметов. Было несколько попаданий — в палубу, надстройку, фальшборт и машинное отделение. Штормовая погода и качка были нашими союзниками, шхуну сильно качало, что затрудняло прицельную стрельбу. Но все же осколочное ранение получил А. А. Вассерман и в машинном отделении; была разбита трубка подачи топлива к двигателю. Двигатель остановился, и шхуна легла в дрейф. Ее развернуло лагом к волне, и море стало играть ею, как скорлупкой.

Самолеты пошли на второй заход. Однако низкая облачность и наступившие сумерки скрыли шхуну, и самолеты потеряли нас из виду. Мы их тоже не видели, лишь было слышно, как они пролетели в стороне.