Людены, или Великая Октябрьская Социалистическая Контрреволюция (СИ) - Эшер Эли - Страница 3

За исключением катастрофических событий (природных или социальных), прогресс всегда имеет место.

Прогресс (то, как мы добываем еду) развивается эволюционно, т. е. поступательно и относительно непрерывно, без разрушения уже достигнутого (научившись строить корабли, мы не забываем как построить плот.)

То, как мы распределяем еду, зависит от того как мы ее добываем, а не наоборот.

Распределение еды не меняется произвольно само по себе, а только вынужденно.

Соответственно, когда распределение еды совсем уж перестает соответствовать способам ее добычи, распределение меняется, чтобы соответствовать. Причем скачком, то есть революционно, путем замены старых отношений на новые. Что совершенно необязательно означает социальную революцию.

Распределение еды можно описать через отношения больших групп людей, называемых классами. Причем обычно есть два класса — тех, у кого отбирают, и тех, кто отбирает. Классы эти друг друга, ясный пень, не любят, и через их борьбу можно описать исторический процесс.

(То чего не было в марксизме) Можно увеличить детализацию модели и работать с большим количеством классов. Для большой картины — это несущественно. В конечном итоге, речь все равно идет по сути о пищевой пирамиде.

Определенный тип производственных отношений называется социальным строем, а его смена — революцией.

Популярное убеждение, что революция должна сопровождаться мордобоем, в социоэкономическую модель марксизма не входит. Хотя имеет место предположение, что если смена строя означает перераспределение еды, то те, кто сидят на бочке, будут недовольны и с нее так запросто и добровольно не слезут.

Ну, вот, в общем-то и весь марксизм. Хотите верьте, хотите — нет. Разумеется, он изложен крайне упрощенным языком, но такой и должна была быть теория, чтобы проникнуть в трудящиеся и не всегда грамотные массы, для которых она и создавалась. Так что ничего удивительного в этом нет.

А теперь давайте рассмотрим некоторые элементы поподробнее.

Производительные силы — это то, как мы добываем еду. Причем «как» включает в себя используемые ресурсы и способы их использования.

«Еда», разумеется, является собирательным понятием и означает все, что необходимо для выживания человека как индивидуума и как вида. Обычно это — еда, жилище и одежда. В некоторых странах одежда в этот список не входит. Обратите внимание на «как вида», т. е. то, что необходимо для того, чтобы мужчина и женщина могли встретиться, зачать ребенка, а затем чтобы женщина могла его выносить, родить, и вырастить также входит в понятие «еды».

Способы добывания еды могут также включать в себя производство чего-то, что напрямую едой не является, но что люди, пусть и без необходимости, но хотят, так что это можно выменять каким-то образом на еду. Часто такие вещи являются «концентрированной едой», например, предметы роскоши, золото, драгоценные камни, которые в пересчете на макароны дают просто огромное количество. Для простоты мы не будем различать еду и такие предметы и будем называть все вместе (еду и эквивалентные ей вещи) просто «едой» или для разнообразия продуктом. Собственно классический марксизм их так и называет — продукт производства. «Производства» используется для того, чтобы студентам было труднее усваивать эту теорию, так что мы обойдемся просто названием «продукт».

Ресурсы — это то, что используется для создания (производства) продукта. Это прежде всего земля, сырье и материалы, а также люди и их труд.

Способы их использования — это «ноу-хау» по превращению этих ресурсов в продукт. Собственно, способов может быть очень много, но в крупном плане все они относятся к небольшому количеству классов:

* Собирательство (грибов, ягод, и прочих даров природы).

* Охота

* Рыбная ловля.

* Земледелие

* Животноводство

* Кустарное-ремесленное производство.

* Массовое фабричное производство.

…собственно на этом классический марксизм и останавливается, и то, чем занимался сам Маркс — написание книг и статей — к производительной деятельности он явно не относит. Забавно, правда?

Для справки, регулярный грабеж соседних народов в способы производства не входит. А вот грабеж своих собственных природных ресурсов, например, нефти и газа — является, и называется собирательством. Это то, чем в доисторические времена вынуждены были заниматься неудавшиеся охотники.

Прогресс производительных сил марксизм определяет очень просто — как увеличение производительности труда. Простота, надо признать, обманчивая, поскольку тут же возникает вопрос, а что же такое производительность труда? И правда, а что?

Маркс определял ее прямолинейно — количество продукта производимого в единицу времени. Причем количество продукта выражалось в некоем абстрактном универсальном эквиваленте, дабы обойти деликатный вопрос какого именно продукта.

Необходимо признать, что по-настоящему научным такое определение, конечно, не является по ряду причин. Для начала, определение абстрактного продукта работает плохо. А любой конкретный продукт обладает разными неприятными особенностями типа спонтанных изменений цены. Скажем, считали мы все в золоте, а тут испанцы открывают Южную Америку и заваливают рынок золотом инков. И что? У всех резко повышается производительность труда? Разумеется, нет, просто золото дешевеет.

В любом случае, не стоит ругать Маркса, современные экономисты тоже имеют проблемы с этим определением. Надо отдать ему должное, интуитвино определение как раз достаточно понятное, а насчет точности… Ну, что тут поделать, уж больно предмет ускользающий.

Современная экономическая наука подходит к определению средней производительности труда как частное от деления валового национального продукта (ВВП) на количество отработанных в стране часов рабочего времени. В таком определении универсальным продуктом являются деньги, более того — национальная валюта.

Конечно, и это определение имеет проблемы. Во-первых, что если кто-то работает «по-черному», нелегально? Или кто-то не отчитался в произведенной продукции? Увы, в этом случае ничего не сделать. С неточностями такого рода приходится просто смириться. Если проблема масштабная, то можно попытаться оценть размеры «теневого» рынка и подправить количество часов или ВВП. Насколько можно это успешно сделать? Трудно сказать. Теневую экономику России оценивали самыми разными способами. Насколько точно — этого никто не знает, но различались эти оценки весьма основательно.

Во-вторых, как сравнивать с эпохами, в которых денег не было? Например, первобытно-общинный строй, или тот же самый пресловутый коммунизм? Или когда деньги имели не очень большое значение или хождение, как при феодализме? Тут с этим определением тоже ничего не поделать.

В-третьих, если у одного это значение выражено в рублях в час, у другого в йенах, а у третьего в долларах, то какая производительность правильная? Ответ на этот вопрос простой: у всех. Просто единицы разные. Если валюты свободно конвертируемы, то эти единицы можно перевести друг в друга и сравнить. Если одна из валют неконвертируемая, то дело сложнее. Можно, конечно, попытаться оценить используя потребительскую корзину, как описано ниже, но если рынок закрыт и валюты неконвертируемы, то обычно имеет место перекос цен, так что, увы, сравнить обычно все равно трудно. Более того, иногда это даже не перекос, а отражение объективных доминирующих факторов в той или иной стране. Понятно, например, что дрова в России куда важнее для выживания, чем в какой-нибудь Намибии или даже Греции, но и лесов у нас тоже больше. Соответственно имеет место и принципиально разный рынок дров, равно как и технологий их получения.

В СССР патроны были дешевле, чем в мире, поскольку мы использовали технологии, оправдывающие себя только при производстве этих самых патронов в количестве миллиардов штук. В этом свете, кстати, практически невозможно сказать действительно ли в СССР была низкая производительность труда, или просто все партократы да завмаги съедали. Некоторые авторы склоняются к первой гипотезе, хотя интуитивно вторая кажется тоже вполне правдоподобной.