Кто я такой, чтоб не пить - Жванецкий Михаил Михайлович - Страница 16

• Предыдущая
• 16/37
• Следующая

От ощущения счастья до великолепного описания его.

Она говорила:

– Я никогда не опаздываю. Я просто не успеваю. Вы бы знали, как легко на душе, когда уже повсюду опоздала. Идешь себе куда-то и поёшь.

А все шипят:

– Она уже повсюду опоздала.

На все экзамены.

Во все приемные.

Ко всем мостам.

Не просто опоздала. Но даже не успела.

А вдоль дороги прыгает, поет и не желает, видите.

А все должны смотреть ей вслед.

Вот эта. Вот она.

Та, что всюду опоздала.

А нам домой пора, чтобы узнать… чтобы узнать…

– Вы почему? Вы до каких? Как вам не стыдно так опаздывать? Вы уволены, идите.

Она сказала:

– Я не опаздываю, я просто-напросто не успеваю. Но как хотите. Я уйду.

И так легко ей, и так чудесно стало той, что повсюду опоздала.

Идет вдоль дороги и поет, и все злорадно:

– Вот она! Вот эта опоздала!

На все экзамены.

Во все приемные.

Ко всем открытиям.

Ко всем началам.

Она позорно опоздала.

И даже не успела.

И даже не спешит.

И вот идет, представьте, и поет.

А все смотрят с завистью.

Что ей терять?

Она уже повсюду опоздала.

А нам еще к вечерним новостям…

Чтобы узнать… чтобы узнать…

Я читаю самого себя через четырнадцать лет.

Да, детка, говорю я себе.

Ты, как всегда, прав.

Это говорю я – тот же, но на четырнадцать лет старше.

Мне сейчас шестьдесят!

Я старше всех.

Я удивительно наивен.

Я катастрофически доверяю им. А входя в азарт, верю до конца.

А наказание всё страшнее.

А я уже дошел до того, что вручаю им жизнь.

А они теряются, не знают, как распорядиться.

А я сижу в сторонке и даю советы.

– Нет-нет… Не так. Так мне неудобно… А так я обижусь… Не трогай там… Там сердце… Не надо здесь ковырять, детка, это душа. Нет-нет, я не мешаю, распоряжайся, просто тебе нужно знать, где мне больно. Ну, если хочешь именно там – пожалуйста. Ты просто поиграть жизнью? Давай… Хочешь, я научу тебя управлять ею? Я научу тебя, как влюбить меня в себя… И ты будешь это делать… Ты будешь капризничать, давить на затылок ножкой, ручкой сжимая сердце, и я повезу тебя куда захочешь. Тебе будет легко. Я там внизу буду отвечать грубостью колес на жестокость дороги. А тебе будет легко. Я не передам наверх. Плыви, милая. Управляй. Постарайся не съехать… Сама знаешь, что сейчас на обочине. Хотя и там у тебя есть шанс. Ты на меня будешь выше грязи… На высоту меня. И перейдешь на сухое. Пока я тону. Ты успеешь. Всё же с какой-никакой высоты. А там и мощеное. А там и асфальт. А там уже все ходят. И ты не пропадешь.

Зачем бояться смерти?

Великие все умерли – и ничего!..

Благодаря им и жизнь есть.

Ну если, наконец, подумать.

Они же умерли.

Вот это всё написали, оставили и ушли.

Их уже нет.

И ничего…

И не горюют.

Чего ж переживать, когда такие люди, в сто раз умнее, в тысячу талантливее, красивее, трудолюбивее – покойники.

И вроде бы ничуть об этом не жалеют.

Разве они стремятся сюда?..

Вот в это, извините, время?..

Вот к этим, извините, людям.

Вот в эту, извините, жизнь.

Кому сегодня это нужно?

И им сюда не надо…

И нам отсюда не попасть туда.

И как легко читаешь их с восторгом.

Уже вся ночь… Еще чуть-чуть, еще чуть-чуть…

И вдруг…

Господи, так он же умер! Кто написал.

А спасти?

Теперь-то, может быть, спасли бы…

А надо?

Чтоб он еще что-то сказал?

Он бы не захотел.

В такое время или умереть, или молчать.

Вот что случилось.

Они уже прошли через вот это, о чем я.

Вот почему они так зазвучали.

И музыка, и краски, и слова.

Через эту смерть пройди – и ты в порядке.

И сразу как все просто.

И нынешние, и молодежь, все начинающая и начинающая и дышащая возбуждением.

Да ладно вам!

Вот инструмент…

Вот стол…

Садитесь!

Ты весь в очках, в компьютерах, в паролях.

Подумаешь, секреты…

Через смерть пройдешь, и все поймешь, и все узнаешь, и все не страшно, и ты поймешь и ахнешь.

Так все же умерли – и ничего. Живут!

А смерть – так просто перерыв!

Александр Моисеевич Володин.

Твои попытки жить незаметно ни к чему не привели.

Ты живешь и будешь жить очень заметно.

Ты населил наши души старшей сестрой и осенним марафоном.

Если интеллигенции не станет, ее будут изучать по тебе.

Это он, это ты, это я.

Облепленный беспомощными женщинами и беспомощной страной.

Бедные и нерешительные облепили одного такого же бедного и нерешительного, которому что-то дал Бог.

И он волок на себе всю жизнь.

Неумение сказать «нет» приводит к такому количеству детей, друзей и сослуживцев, что только врач может освободить либо тебя, либо их.

Всю жизнь думаешь, как это все собрать, в конце мучаешься, как это все раздарить.

Александр Моисеевич!

Мы сделали главное – мы дожили до перемен и пережили их.

Но новая жизнь не может наступить.

Ей мешают лица.

Лица, которые мы видим.

Саша! Ты делаешь все, чтобы тебя забыли.

А они не могут!

А кто-то хочет, чтоб его помнили.

А его смотрят и не вспоминают.

Величайшее открытие ты совершил в «Осеннем марафоне».

Ты описал себя, а открыл нас.

Каждый увидел.

Каждый принял.

Это величайшая комедия нашего века.

Это открыл ты.

Теперь делай все, чтоб тебя забыли.

А мы не захотим, и будет великий судебный процесс – народ России против Александра Володина.

Господи! Почему так хорошо!

И в жару, когда сунешь руку в раскаленный воздух, а потом голову, а потом самоё.

И крики с пляжа, будто со сковороды.

С воплями погружают – кто красное тело, кто белую ногу.

А кто-то под водой взглядом субмарины все это ощупывает.

Из песка вырастают женщины.

Мужчины, как стихи, из мусора и водки.

И поплыли. Вид на человечество снизу.

Зажгли лампы. Почему так хорошо?

И в жару…

И когда налетает ветер, и все кричат.

– Мама! Смотри… Нет, не туда. Наверх…

Огромное черное одеяло натягивают с берега.

Море встречает его темно-зеленым.

Светлая полоса всё у?же.

Туда-сюда прокатывается гром.

Крики: «Это фронт!»

Фронт идет!..

Отдельные внутри клубятся облака и ходят по своим орбитам.

Советчики.

Острые вспышки.

Сполохи.

Всё вертится в разные стороны.

А вместе движется на нас.

С теми же воплями выскакивают охлажденные люди.

Уже черная Аркадия, еще белая Лузановка.

Но она уже сломлена и ждет.

Фронт неумолим. С нами уже не говорят – мы в дыму.

Мы неинтересны.

Туда, туда, где люди резвятся, ныряют и женщины вырастают из песка и колеблются в воде.

Всё! Мы в плену.

В домах зажглись огни.

Мы арестованы в квартирах.

И лишь по телефону:

– Ты понял, Гриша?

– Понял! Понял!

Но где же дождь? Ведь вы же обещали?

Но фронт идет вперед. Не до дождя.

Вот так. Любая власть надует.

Ей главное – отнять у нас веселье.

Прекрасно сидеть весь день и смотреть на термометр.

Сразу за ним – море.

За морем – небо.

А за мной – всё.

Я старше.

Скоро мы тронемся в сторону моря.

Все увеличивая скорость и не производя ветра.

Вот бы на нас посмотреть.

Движемся лишь по прямой.

И впервые, впервые нам плевать на Америку. На Британию. На Россию.

• Предыдущая
• 16/37
• Следующая