Висельник - Слаповский Алексей Иванович - Страница 5
- Предыдущая
- 5/21
- Следующая
– Я вовсе не добиваюсь знакомства с вами, и ваш Сергей мне очень симпатичен. Мне очень жаль, что так получилось. Но известно ли вам, что это такое, – начал я новую арию, – когда некому рассказать о себе? Когда человек совсем один?
– По вашему виду не скажешь, что вы один.
– Это какой же вид?
– Ну… – Она поняла, что сказала что-то не то, что-то лишнее. Сейчас рассердится на себя, поспешит закончить разговор. Не успеет!
– У меня действительно никого нет, – сказал я. – И вот представьте, я вижу человека, вижу всего час или полтора – я же был в кинотеатре, – и мне все равно, с кем этот человек, я понимаю только одно – именно этому человеку я готов все о себе рассказать.
ЧЕЛОВЕК, именно так! – чтобы не женская ее прелесть была на первом плане. Она вряд ли этому поверит, но – и лестно, и как-то немного досадно. Лестно, что человеком считают, и досадно, что женская прелесть куда-то делась.
– Я не настаиваю, – говорил я печально. – Но мне всего нужно – минут двадцать посидеть с вами где-нибудь в скверике. Мне этого на полгода хватит.
– Если вам скучно слушать дурацкие исповеди, то я просто посижу и помолчу.
– Зачем? – не понимала она, прекрасно все понимая.
– Ладно, – сказал я. – Кажется, я ошибся. Вот вам номер моего телефона. Позвоните, если захотите.
– Не захочу.
– И если вам ответят, что здесь такой не живет, значит, он не живет совсем.
– Вы пьяный?
– Я не пью.
– Я не буду вам звонить.
– Я не настаиваю.
– А кто вы вообще? (Я чуть не подпрыгнул от восторга: начала вопросы задавать. Следующий будет: почему я решил покончить с собой.)
– Я же сказал вам: закончил университет. Люблю читать, люблю море. Все. Работа – дело второстепенное.
– Неинтересная работа?
– Интересная. Но больше ради денег, чем для души.
– А с какой стати вы решили себя умертвить? (Мысленно я подпрыгнул второй раз: в самой словесности вопроса – ирония, и в тоне – ирония, столь любимая мною ирония умных женщин, умеющих полутоном сбить спесь с любого гордеца.)
– Самое смешное, что особых причин нет, – сказал я. – Хандра без причины, но та и хандра, когда не от худа и не от добра.
– Верлен, – сказала она.
Любите ли вы Брамса? – чуть не спросил я ее после этого.
– Вам не к девушкам приставать надо, а к психиатру обратиться, – сказала она, совсем уже освоившись и чувствуя, что берет надо мной верх. И хорошо, пусть пока чувствует это, я уже знаю ее, я в нее проник, я ее понял, поиздевавшись надо мной, она тут же меня пожалеет, ей станет совестно. Надо дать ей еще повод для иронии.
– Видите ли, у меня слишком затянулась полоса удач. Во всех отношениях. Когда слишком хорошо – тоже плохо. Я стал бояться, я напряг все силы, чтобы избежать срывов. Пока получается. Но боязнь не проходит, мне кажется, что вот-вот все полетит к черту. Впору нарочно подстроить себе какую-нибудь каверзу.
– Это несложно, – тихо засмеялась она.
– Не скажите. Бывает инерция удачи, когда рад бы сам себя подставить, а все в тебе сопротивляется. Выход один – несчастная любовь. Как в юности. У меня в юности была несчастная любовь. Такого прекрасного состояния я в жизни не испытывал. Мучиться, понимать, что ничего не будет, – это замечательно.
– Не знаю, не пробовала.
– Я знаю, верьте мне. А теперь романтика пойдет, смейтесь, если хотите, я сам смеюсь. Одним словом, мне почудилось, что я нашел – ну, как вам сказать, объект для неразделенной любви.
– Это, значит, меня?
– Значит, так.
– Тогда зачем встречаться? Любите себе издали, мучайтесь на здоровье.
– Когда видишь – мучиться удобней, – сказал я.
Мы оба засмеялись. Мы были уже заодно. Она уже хотела со мной встретиться. Но согласилась на встречу только еще после долгого, весьма пустого и тем не менее весьма осмысленного в каждом слове и полуслове разговора.
Иного финала я и не ожидал. После этого ворочался – не мог заснуть. И очень себе удивлялся: с чего бы это я так разволновался вдруг? Да нет, просто выбился из режима – я ведь режимный человек и обычно позже одиннадцати не ложусь, если не срочные деловые дела или дела любовные.
Встретились.
Данные: двадцать один год, учится в университете на психолога (што ты, што ты, то психиатры, то психологи!) (и поэтому знает человека как такового наизусть, вдоль и поперек, знает его подробно и изысканно, конкретную же личность за десять минут может протестировать двумя внимательными взглядами и десятком тонких вопросов), живет с мамой (папа ушел к другой женщине), должна бы сейчас сдавать экзамены, но находится в академическом отпуске, поскольку зимой сломала ногу и пропустила четыре месяца учебы, времени даром не теряет, ассистирует одному самородку – бывшему работнику милиции; выйдя в отставку, он обнаружил в себе удивительные способности исцелять руками, словами и взглядами (и психотерапевт-самородок тут?! – ну, давай и его!), кроме того, он всю жизнь рисовал, сочинял песни, писал стихи и даже выпустил сборник за свой счет – в общем, удивительный человек, хотя она настороженно относится к врачебной самодеятельности, но тут случай действительно особенный и способности этого человека несомненны, ей же это, помимо некоторого заработка, дает богатый материал для психологических наблюдений и опытов. Вот вкратце и все. О Сереже – ни слова. А когда день рождения?
– Зачем вам это?
– Это такой секрет? Я астролог, мне просто интересно – кто вы: Близнец, Рыба, Львица?
– Это все чепуха. Шестнадцатого октября я родилась. Весы мы.
Значит, впереди лето – а потом золотая осень. Считая с сегодняшнего дня – первого июня, ей еще жить четыре с половиной месяца. Сто тридцать семь дней. Многое можно успеть.
Имя же ее – Нина. Это меня огорчило. Нина – не из любимых моих имен. Не знаю почему.
Ну что ж делать, Нина так Нина. Привыкну. Мне и мое-то – Сергей – не очень нравится.
Все эти сведения я получил довольно быстро, заговорила она о себе не сразу и как бы с неохотой, но тем не менее рассказала и то, о чем я не спрашивал – о самородке-целителе, например, – подробно.
Тут не словоохотливость, тут, по-видимому, – одиночество. Глубокое, внутреннее, врожденное.
Я, конечно, тоже исповедался сполна. И сказал:
– Почему же вы меня отсылали к психиатру, если сами психолог, да к тому же с целителем сотрудничаете? Отведите меня к нему. У меня депрессия, пониженный тонус, сонливость среди дня, сердцебиение вдруг одолевает. Расклеился, в общем.
Я – его клиент.
– Не знаю… – сказала она.
– Какие-то проблемы?
– Нет. Просто мне кажется, вы это все придумываете.
– Зачем?
– Ну, чтобы знакомство продолжить.
– Вы психолог, от вас ничего не скроешь. Отчасти, да, вы правы. Но я всерьез хотел бы подлечиться. Я же деловой человек, деляга, делец, как только унюхаю, что знакомство может быть мне выгодным, тут же на эту выгоду набрасываюсь. Он ведь по блату меня лечить будет – бесплатно? Ведь я ваш знакомый! А то я скуп – просто до жадности.
– Врете, конечно, – сказала она.
– Вру, – охотно поддакнул я ее профессиональной проницательности. – Вру – и, конечно, заплачу ему по установленному тарифу.
– Если я скажу, что вы мой знакомый, – не возьмет.
– Зачем же лишать человека заработка. Скажите, что я вышел на вас случайно, что вы меня первый раз видите. Оно ведь так на самом деле и есть.
– На самом деле я вижу вас второй раз.
– Первый раз был не я. Первый раз я роль играл.
– А теперь?
– Теперь нет.
– Ну, хорошо. Послезавтра в шесть вечера встретимся тут же. Он живет неподалеку.
А о Сереже – ни слова. Ни полсловечка!
Отставной милиционер жил в старом доме в однокомнатной квартирешке – его доля, как я потом выяснил, после развода и размена с женой, не понимавшей никогда его изобразительного и словесного творчества, не понявшей и его преждевременного ухода в отставку – когда ему опостылела милицейская лямка, причем ушел, имея звание для милиции немалое: майор. К чести его, из дома он удалился гордо, взяв с собой лишь десяток любимых книг (остальные – двум дочерям), гитару и, конечно, свои картины – поскольку в его семье в них все равно никто толку не разумеет.
- Предыдущая
- 5/21
- Следующая
