Мудрость психики. Глубинная психология в век нейронаук - Парис Жинетт - Страница 10

Поскольку DSM следует медицинской логике, психологические симптомы в нем определяются в терминах внешних характеристик, чтобы врач мог поставить диагноз, сделать прогноз, составить план лечения. Это единственный подход, за который готовы платить страховые компании, и это вполне понятно, поскольку они тоже работают в рамках клинической модели. Логика здравоохранения и DSM (они взаимосвязаны) исключает психодинамические подходы, потому что DSM основывается на описательном, а не на каузальном (этиологическом) критерии. Логика DSM является бинарной и работает как диагностическая компьютерная программа, превращая психотерапию в что-то все более механическое: а) руководство предлагает точное описание и статистические параметры психического расстройства б) с системой кодирования, позволяющей в) поставить диагноз, г) для которого фармацевтическая промышленность предлагает подходящее лекарство, д) за которое готовы платить страховые компании.

Медицинская логика вполне уместна, пока мы рассматриваем клиническую проблему. Следует заметить, что большинство компетентных клиницистов не работают по вышеописанной схеме, пригодной разве что для роботов. По меньшей мере, все те, кого я знаю, по-прежнему используют свой «нюх», чтобы отличить медицинскую патологию от обычного проявления экзистенционального кризиса. Тем не менее архетипическую потребность начать путешествие в бессознательное часто принимают за ту или иную форму «психического расстройства», тем самым только усугубляя страдание, причем эту ошибку совершают как пациенты, так и не очень опытные клиницисты.

Мне довелось учиться в женской католической школе при монастыре Святого сердца. Обучавшие нас монахини Ордена – высокообразованные и не лишенные снобизма – внушали нам, что наше дорогостоящее образование – это средство, позволяющее занять место в обществе; иными словами, это вложение, направленное на достижение или сохранение богатства и статуса. Сказать, что цель образования в том, чтобы достичь богатства, все равно, что утверждать, будто основные ценности в жизни – финансовые. Какая ошибка!

Я не отрицаю очевидных финансовых преимуществ, которые дает хорошее образование. Деньги – это сила. Кто позавидовал бы Иову, сидящему на куче отбросов и раздирающему свои раны? Я не куплюсь на идею, что бедность есть благословение Господне, ниспосланное нам, чтобы испытать силу нашего духа. Тем не менее понимание образования, в первую очередь, как средства достижения успеха свидетельствует о неспособности оценить реальное наследие, даваемое богатой страной своим гражданам: возможность учиться, развиваться – самый роскошный подарок. Ценность денег – не в самих деньгах, а в вещах и удобствах, которые можно на них купить, в то время как образование ценно само по себе, как и сама жизнь.

Судя по рекламным кампаниям, направленным на привлечение абитуриентов, университеты именно «продают» свои программы, демонстрируя их рыночную стоимость. Подход, согласно которому деньги являются наивысшей ценностью, проник не только в сферу образования, но также и в психотерапевтическую среду. Новые клиенты часто говорят, что они решили «инвестировать» в терапию. Они приходят с проблемами, которые доставляют им неудобство, в первую очередь, тем, что снижают их продуктивность. Они хотят избавиться от иррациональных переживаний, которые мешают работе разума, или от любовной привязанности, которая угрожает раз

рушить брак и привести к дорогостоящему разводу. Они представляют терапию как процесс решения проблем, уничтожения препятствий, мешающих homo economicus[1] функционировать безупречно, как тренировку по превращению себя в высокопроизводительную машину – надежную, прочную, прекрасно управляемую, способную перемещаться по любому покрытию без поломок до самого конца жизненного пути. Готово! Такое впечатление, что смерть для них – просто последний пункт в списке дел, который они ведут в своем ежедневнике. Я слышала немало формулировок этой утилитарной модели: терапия как разновидность смазки для межличностных процессов, как способ приумножения комфорта в человеческих отношениях, как метод увеличения либидинальных вложений или что-то вроде расширения репертуара своей духовной активности. Только на более поздних стадиях анализа клиент может (а в некоторых случаях никогда не может) понять, что осознанность и психологическая сложность имеют огромную внутреннюю ценность, как и образование, творчество, элегантность, умение вкусно готовить, философия, любовь, цветы, музыка.

Глубинно-психологический анализ – это возможность понять, что рассказывать свою «жизненную историю» можно с разной степенью утонченности. В этом рассказе могут проявиться, а могут и не проявиться, глубина, тонкость, искусность. Если история хорошо проработана и красиво излагается, выигрываю от этого, в первую очередь, я сама, подобно тому как от высококлассного, дорогостоящего образования выигрывает тот, кто его получает. Утонченность жизненных историй не является прерогативой людей начитанных и образованных. Все, кто заботится о качестве своей внутренней жизни, могут развить в себе необходимый психологический талант. Меня возмущает точка зрения, что повышение осознанности есть привилегия, доступная лишь тем, кто может позволить себе психотерапию. Упражнения, направленные на развитие самосознания, вполне могли бы быть частью школьной программы. Я работала с детьми, с малоимущими студентами колледжа, с пережившими насилие мужчинами и женщинами, с пациентами, получившими минимальное образование, и я не понаслышке знаю, что по-настоящему значим лишь самый первый дар, который мы все получаем от нашей культуры: структурированный, сложный, полный волшебства инструмент, названный языком.

Все мы можем постичь некоторые тонкости языка, которые помогут нам рассказать наши истории наиболее доступно. Вот где когнитивно-бихевиоральные методы психотерапии (основанные на развитии осознаваемых способностей) оказываются созвучны глубинно-психологическому восприятию (раскрывающему бессознательные движения души). Меня раздражает, что когнитивно-бихевиоральный подход по-прежнему «продает» себя со ссылкой на финансовые аргументы, несмотря на то, что существуют гораздо более важные соображения. Очевидно, что когнитивно-бихевиоральная терапия обходится дешевле, поскольку она краткосрочна. Когнитивно-бихевиоральная терапия не брезгует проблемами «адаптации» на рабочем месте, в то время как глубинная психология исторически больше ориентирована на тех, кто добился положения в обществе или, по крайней мере, умеет с ним уживаться, но нуждается в том, чтобы обрести мир со своей бунтующей самостью. Тем не менее, хотя финансовые аргументы и помогают продавать когнитивный подход, я считаю неверным противопоставлять «когнитивный» «глубинному».

Я участвовала в подготовке социальных работников, которые специализировались на терапии мужчин, осужденных за домашнее насилие. Мужчины были отправлены ко мне по распоряжению суда; все они без исключения страдали скудностью лексики, неспособностью выразить словами свою фрустрацию, гнев и разочарование. В DSM найдется множество категорий, которыми можно обозначить их агрессивное поведение, однако в DSM по-прежнему нет такого понятия, как «бедность речи»¹. Но этот базовый культурный недостаток оказывается очень важным элементом агрессивного поведения: окружение не смогло передать этим мужчинам важнейшее наследство, получаемое каждым следующим поколением от предыдущего, – богатство языка². Вместе с психиатрическим диагнозом я бы предложила воспользоваться еще и культурным определением: к насилию склонен прибегать тот, чья подавленная человечность, способная на куда большую экспрессивность, свелась лишь к крику, ворчанию, жалобам и дракам. В большинстве подобных случаев когнитивно-бихевиоральный подход вполне оправдан не только из-за ограниченности времени и средств, но в большей степени потому, что когнитивная терапия предполагает отучение от привычной реакции на проблему (такой как драка), после чего происходит когнитивное обучение новой коммуникативной способности – умению общаться словами, а не ударами. Когнитивно-бихевиоральная терапия является одной из форм обучения человеческим отношениям и не исключает стремления посетить потусторонний мир бессознательного.