Изгнанник из Спарты - Йерби Фрэнк - Страница 33
- Предыдущая
- 33/116
- Следующая
Перимед улыбнулся. Он выиграл. Причем победа была полной. Он не только спас жизнь себе и Ксанфу, но и разбогател!
- Я согласен, великий стратег. ТВОЯ честь никогда не
подвергалась сомнению. У меня нет возражений, - сказал он.
- Калокагаты, благородные эфоры, вы даруете мне это право? - спросил Теламон. Главный судья нахмурился.
- Мой дорогой стратег, - осторожно начал он, - а ты знаешь, каково наказание за это… за это тяжкое преступление?
- Да. Такое преступление карается смертью, - ответил Теламон. - Но если я знаю закон - а я думаю, что знаю, - то там не говорится, как именно следует казнить человека в подобном случае. Я прав?
Главный эфор еще больше нахмурился. Взгляд его потускнел и обратился вовнутрь, словно высматривая что-то в себе.
- Да, -наконец произнес он, - там не определено, как именно следует привести в исполнение смертный приговор. Даже великий Ликург не допускал, что спартанец способен на столь невыразимую непристойность, а посему не стал уточнять. Что же ты предлагаешь, благородный стратег?
- Чтобы вы позволили мне и… моему сыну в последний раз послужить полису. Отдайте его под мою охрану, и я позабочусь, чтобы он выздоровел, чтобы раны его затянулись. Затем, когда в Спарту снова придет весна и прекрасный таргелион украсит землю цветами, мы оба отправимся на войну. Он будет в первых рядах. И из первой же битвы ни он, ни я не вернемся. Клянусь честью воина!
- А как же приговор суда? - встревоженно спросил главный эфор. - Нам нужно его записать, иначе народ решит, что власти оказано неуважение! А этого мы не можем допустить, ибо…
- Вы заявите во всеуслышание, что из-за отсутствия доказательств никакого решения вынести нельзя. А поэтому вы освобождаете мальчика и поручаете мне следить за ним. Таким образом вы, благородные эфоры, сохраните доброе имя Спарты, избегнете скандала, который может ей только повредить, и предадите правосудие - если на то будет ваша воля! - в руки человека, который ни разу в жизни вас не подвел. Вы согласны, калокагаты?
Эфоры переглянулись, в их глазах читалось облегчение. Один за другим они подняли жезлы.
- Буагор Перимед, воин Ксанф! - громовым голосом провозгласил главный эфор. - Вы тоже связываете себя словом спартанца, обещая хранить тайну?
- Да, благородные судьи! - тут же откликнулся Перимед.
- Да будет так! - молвил главный эфор. - Ты можешь забрать мальчика домой, великий Теламон.
- Благодарю вас, калокагаты, - ответил Теламон и повернулся к Перимеду, глядя с ледяным презрением на человека, способного ради спасения собственной жалкой жизни пойти на такую подлость.
- Завтра утром я пришлю тебе таланты домой, - сказал Теламон. - Слово стратега. А теперь пусть твои люди окажут мне услугу: сходят за моими рабами и велят им перенести мальчика домой…
- Отец! - Голос Аристона звучал слабо, но отчетливо.
- Что, мой мальчик? - ласково спросил Теламон.
- Благодарю тебя… от всего сердца, - сказал Аристон и поднес к губам руку стратега.
- Ладно, хватит трогательных сцен! - хмыкнул стратег. - Нам пора идти.
Глава IX
Аристон шел по лагерю спартанцев. Стараясь не привлекать к себе внимание, он сгорбился, ссутулился, понурил голову, чуть ли не полз по земле. Теперь он вел себя так просто по привычке. После суда и вплоть до очередного ежегодного вторжения в Аттику Аристон изо всех сил старался - хотя настоящей нужды в этом не было - стать невидимым. И почти добился своего.
Вот почему два седовласых старых воина, вполголоса сетовавших на жизнь, сидя под навесом, не услышали и не заметили его. Серо-голубые доспехи Аристона никак не выделялись в туманной дымке, за пеленой дождя, который стоял на втором месте в длинном списке того, что вызывало жалобы старых вояк. На первый план вышло то, что они, как и прочие спартанские воины, чуть не умирали с голоду. В пятьдесят пятую весну после битвы при Фермопилах в Аттике было очень холодно, сыро и гадко. Воинам не удалось поживиться зерном у аттических крестьян, у которых они обычно отбирали урожай. Овес, просо и пшеница стояли еще совсем зеленые.
- Старый дурень! - буркнул один из солдат и умолк, пережевывая пищу и обдумывая сказанные слова.
Аристон увидел, что оба воина - эномотархи, так на-
зывался самый низший чин среди командиров. У каждого в подчинении находилось тридцать солдат.
Юноша замер, ожидая, когда эномотарх снова заговорит. Тогда Аристон смог бы пройти мимо и они не услышали бы его шагов.
- Слыханное ли дело?! - продолжал ворчать полысевший ветеран. - Начинать наступление в таргелионе! Нас, видно, решили сжить со свету, как ты считаешь? Нет, я тебя спрашиваю: когда, во имя черного Аида, поспевал в это время урожай? Тем более в Аттике!
- Воин, - сказал другой эномотарх, - я не меньше тебя сражался. Но, если ты перестанешь шамкать своим беззубым ртом и послушаешь, что тебе скажу я, ты можешь услышать кое-что интересное. К примеру, то, что благородный Теламон не думает ни о каком войске. Он же отправился на войну, чтобы умереть!
- Что-о-о?! - воскликнул эномотарх Сфер.
- Что слышал. Полемарх отправился на войну, чтобы умереть. Вместе с красавчиком, которого его старуха нагуляла, наградив муженька самыми что ни на есть ветвистыми рогами. А мы не в счет. Мы должны заткнуться и спокойно дать проткнуть себя копьями. А потом лечь и помереть. Это хотя бы быстрее, чем подыхать от голода.
- Неужто ты хочешь сказать, что великий Теламон…
- Ищет смерти? Да. И мальчишку за собой тянет. Правда, у Теламона все равно нет выбора. Сфер. Он пообещал эфорам, что его и маленького развратника убьют.
- Но почему, во имя любвеобильной вертихвостки Афродиты, он им это обещал?
Аристон проскользнул мимо, не проронив ни слова. Зачем слушать то, что он знает наизусть? И потом это выше его сил. Он к тому времени уже перестал предаваться самоистязанию, перестал добровольно подвергать себя жестоким испытаниям. Он слишком много пережил и смирился с близостью смерти. У него был почти год, чтобы привыкнуть к мысли о ней; впрочем, ему и не понадобилось столько времени. Ведь Аристон дважды чуть не отправился на тот свет и знал, как это бывает. Умирать не очень больно, такую боль можно перенести с достоинством. Жизнь уходит из тела
так быстро, что чувства притупляются задолго до того, как померкнет сознание. А взамен приходит ощущение покоя. Нет, умирать не так уж невыносимо. Невыносимо жить. Жить и помнить.
В безжалостной памяти всплыли во всех подробностях долгие месяцы, протекшие со дня суда. Аристон мысленно перечислил эти месяцы. Суд состоялся на последней неделе метагейтниона. Бедромион, пианепсион, маймактерион, по-сейдон, гамелион, анфестерион, этафеболион, муничион, таргелион. Девять месяцев, показавшихся ему девятью столетиями.
Аристон с самого начала очень старался выздороветь. Он понимал, что чем скорее поправится, тем скорее прервется жизнь, которую он не желал влачить. Однако, вопреки его стараниям и мечтам, время тянулось медленно. Нет, разумеется, порезы на запястьях затянулись быстро, а о колотой ране, нанесенной Панкратом, Аристон вспоминал лишь иногда, когда у него побаливала спина. Но таинственная болезнь, точившая Аристона изнутри и выражавшаяся в приступах кровавой рвоты, упорно не желала проходить, пока Теламон не призвал на помощь жреца Аполлона Алек-сиакоса. Жрец принес жертвы, исследовал, как полагалось по обычаю, внутренности нескольких куриц и торжественно повелел, чтобы пациент поспал ночь в храме Аполлона, а затем в точности выполнил все указания бога, который явится ему во сне. Тогда Аристон наверняка вылечится. Сказав это, суровый старый идиот, прикидывавшийся очень набожным, взял плату и откланялся.
Вспомнив сейчас про это, Аристон неожиданно подумал про дядю Толстопуза. Ипполит был твердо уверен, что Вселенной правит разум, что все подчиняется неизменному естественному закону. И все же старый осел-жрец оказался прав. Совершенно прав!
- Предыдущая
- 33/116
- Следующая
