Ламмермурская невеста - Скотт Вальтер - Страница 13
- Предыдущая
- 13/86
- Следующая
Люси, которая теперь уже совершенно пришла в себя, внимательно посмотрела на незнакомца. В его внешности она не обнаружила ничего такого, что могло бы помешать ему предложить руку молодой девушке, нуждающейся в его поддержке, или опасаться, что она не примет его услуги. Как ни была она взволнована, Люси не могла не заметить его холодности и нежелания подать ей руку. Охотничья куртка темного цвета, наполовину скрытая широким коричневым плащом, говорила о том, что юноша — знатного происхождения. Мягкая шляпа с черным пером, надвинутая на лоб почти по самые брови, скрывала его лицо — смуглое, с правильными чертами; оно отличалось гордым, хотя и несколько угрюмым выражением. Тайная печаль или беспокойный дух какой-то темной страсти, должно быть, уничтожили в юноше естественную живость, столь свойственную его летам, так что нельзя было смотреть на него без сострадания или уважения; во всяком случае, молодой человек вызывал интерес и пробуждал любопытство.
Все это — то, о чем нам пришлось рассказывать так долго, — почти мгновенно промелькнуло в сознании Люси. И не успел ее взгляд встретиться с черными, пламенными глазами незнакомца, как она в смущении и страхе опустила голову. Однако нужно было сказать ему несколько слов, по крайней мере она считала своим долгом поблагодарить молодого человека; дрожащим голосом Люси начала говорить о грозившей ей и ее отцу опасности, от которой он с божьей помощью спас их.
При этом изъявлении благодарности незнакомец вздрогнул и, прервав ее, сказал:
— Я оставляю вас, сударыня, — и его мелодичный, глубокий голос вдруг стал суровым, — я оставляю вас на попечении того, для кого сегодня вы, быть может, были ангелом-хранителем.
Эти загадочные, непонятные слова изумили Люси, сердце которой было полно самой безыскусственной, самой искренней благодарности, и она начала опасаться, не оскорбила ли она незнакомца каким-нибудь неловким словом, будто и вправду могла его обидеть.
— Я, быть может, недостаточно учтиво выразила вам мою признательность, — сказала она. — Я, право, не помню, что сказала, но прошу вас остаться и подождать, пока мой отец.., пока лорд — хранитель печати… Позвольте ему поблагодарить вас и узнать имя нашего избавителя.
— К чему вам имя? — ответил незнакомец. — Ваш отец.., или, вернее, сэр Уильям Эштон узнает его достаточно скоро, но, боюсь, оно доставит ему мало удовольствия.
— Вы ошибаетесь! — с живостью воскликнула Люси. — Вы не знаете моего отца, он будет очень благодарен вам. Но, быть может, говоря, что он в безопасности, вы обманываете меня: он, верно, сделался жертвой лютого зверя.
В ужасе от этой мысли Люси вскочила, чтобы бежать туда, где произошла страшная сцена; в незнакомце, казалось, боролись два противоречивых желания: пойти вместе с ней или немедленно удалиться; из человеколюбия он решил уговорить, а если понадобится, то и заставить ее остаться.
— Даю вам честное слово, сударыня, — воскликнул он, — я сказал вам правду: ваш отец в полной безопасности. Вы только вновь подвергнете себя опасности, если вернетесь туда, где пасется это дикое стадо. Но если вы хотите идти, — ибо, вообразив, что ее отец в беде, Люси рвалась к нему, невзирая ни на какие уговоры, — если вы непременно хотите идти туда, то обопритесь по крайней мере на мою руку, хотя, быть может, я не тот человек, у которого вам следует искать защиты.
Люси приняла это предложение, не обращая внимания на последние слова.
— Если вы мужчина.., если вы джентльмен, — сказала она, — помогите мне разыскать отца. Вы не покинете меня. Вы пойдете со мной. Быть может, пока мы здесь пререкаемся, отец истекает кровью.
И, не слушая извинений и уверений незнакомца, Люси приняла предложенную ей руку и потащила его за собой, думая лишь о том, что без этой поддержки ей не устоять на ногах и что необходимо удержать юношу подле себя. Но в эту минуту она увидела отца, приближавшегося к ним в сопровождении служанки слепой Элис и двух дровосеков, которых он встретил в лесу и позвал с собой. Радость сэра Уильяма, когда он увидел Люси целой и невредимой, заглушила в нем удивление, которое возбудило бы во всякое другое время представившееся ему неожиданное зрелище: его дочь непринужденно опиралась на руку незнакомого юноши.
— Люси, дорогая моя Люси! Ты невредима! Ты жива! — вот все, что мог сказать отец, нежно обнимая дочь.
— Все обошлось, отец, слава богу, — ответила Люси, — я счастлива, что снова вижу вас. Но что подумает обо мне этот джентльмен, — прибавила она, отпуская руку молодого человека и поспешно отодвигаясь от него; румянец залил щеки и шею девушки при одной мысли, что минуту назад она так настойчиво домогалась и даже требовала его помощи.
— Надеюсь, этот джентльмен не пожалеет о своем поступке, — сказал сэр Уильям Эштон, — когда узнает, что сам лорд — хранитель печати приносит ему свою глубокую благодарность за величайшую услугу, какую человек может оказать человеку, — за спасение жизни моего ребенка, за спасение моей собственной жизни… Я уверен, что джентльмен позволит мне просить его…
— Меня ни о чем не просите, милорд, — перебил его незнакомец твердым, властным голосом. — Я — Рэвенсвуд.
Наступила мертвая тишина; от изумления, а может быть, по другой, еще менее приятной, причине лорд-хранитель не мог произнести ни слова. Эдгар завернулся в плащ, гордо поклонился Люси и, едва слышно пробормотав с явной неохотой несколько учтивых слов, скрылся в чаще.
— Мастер Рэвенсвуд! — воскликнул сэр Уильям, оправившись после минутного удивления. — Бегите за ним, остановите его: скажите, что я прошу его выслушать меня.
Дровосеки пустились вдогонку за Эдгаром, однако тотчас возвратились и с некоторым замешательством объяснили, что молодой человек отказался последовать за ними.
Лорд-хранитель отозвал одного из них в сторону и спросил, что сказал им молодой Рэвенсвуд.
— Он сказал, что не пойдет, — ответил дровосек с осторожностью благоразумного шотландца, который не любит передавать неприятные вести.
— А еще что? — допытывался сэр Уильям. — Я хочу знать все, что он сказал.
— В таком случае, милорд, — ответил дровосек, опуская глаза, — он сказал… Но, право, вам неприятно будет это услышать, а у него ведь ничего худого на уме не было.
— Это вас не касается, милейший, — прервал его лорд-хранитель, — я требую, чтобы вы в точности передали его слова.
— Ну так он сказал: передайте сэру Уильяму Эштону, что, когда судьба сведет нас в следующий раз, он будет счастлив расстаться со мной.
— Ну конечно! — воскликнул лорд-хранитель. — Он, вероятно, намекал на пари, которое мы с ним держали о наших соколах. Это пустяки!
И сэр Уильям возвратился к дочери, которая уже настолько оправилась, что могла дойти до дому.
Однако страшная сцена оставила глубокий след в душе крайне впечатлительной девушки; ее воображение было поражено намного сильнее, чем здоровье.
11 днем и ночью, во сне и наяву ей чудился разъяренный буйвол, мчавшийся на нее с диким ревом, а между нею и верной смертью всегда появлялась благородная фигура Эдгара Рэвенсвуда. Пожалуй, для молодой девушки небезопасно сосредоточивать свои мысли, к тому же мысли пристрастные, на одном человеке, но в положении Люси Эштон это было неминуемо. Никогда прежде не встречала она юношу с такой романически привлекательной наружностью; но даже если бы ее окружала целая сотня молодых людей, ничем не уступающих Эдгару или даже лучше его, то и тогда ни один из них не мог бы пробудить в ее сердце столь жгучих воспоминаний о страшной опасности и избавлении от нее, столь глубокого чувства благодарности, изумления и любопытства. Да, именно любопытства, потому что странная скованность и принужденность в обращении с ней Рэвенсвуда, составлявшие разительную противоположность с простым, естественным выражением его лица и приятными манерами, изумили Люси и тем более привлекли ее внимание к Эдгару. Она почти ничего не слышала о Рэвенсвуде и о раздорах между его отцом и сэром Уильямом; впрочем, если ей и были бы известны все подробности, то Люси с ее нежным сердцем вряд ли сумела бы постичь возбужденные этими распрями ненависть и злобу. Она знала, что Рэвенсвуд знатного происхождения, что он беден, хотя является потомком благородного и некогда богатого рода, и сочувствовала гордому юноше, не пожелавшему принять благодарность от новых владельцев родовых его земель. «Неужели он так же отказался бы выслушать нашу признательность и короче познакомиться с нами, — думала она, — если бы слова отца были сказаны мягче, не столь резко, а тем ласковым тоном, которым так умело пользуются женщины, когда им нужно успокоить буйные страсти мужчин?»
- Предыдущая
- 13/86
- Следующая
