Краткая История Тьмы - Веркин Эдуард - Страница 25
- Предыдущая
- 25/87
- Следующая
— Я чищу два раза, а все равно синий. Вот смотри.
Клык растопырил пасть, я не удержалась и поглядела. Зуб
у него был на самом деле синеватый. Странно. Хотя я сейчас почти ничему не удивлялась.
В дверь постучали. Нагло, бесцеремонно, по–дрюпински.
— Заходи, — разрешила я.
Показался Дрюпин.
— Дрюпин, правда, что ты лунатик?! — спросил Клык.
Я подмигнула сразу двумя глазами и сдвинула брови.
Я сдвинула брови сильнее.
— Да, лунатик, — кивнул Дрюпин. — Стыдно признаться, но я лунатик. Самый жесточайший лунатик, который только бывает.
— Лунатик! Лунатик! Лунатик! — принялся дразнить Клык. — А что лунатик делает? Правда, что ты койку мочишь?
Дрюпин взглянул на меня свирепо.
— Не каждую ночь… — я попыталась сгладить ситуацию.
— Каждую, — перебил меня Дрюпин. — Каждую ночь и два раза. И еще я кричу во сне. Иду по коридору — и кричу!
— Я слышал, — кивнул Клык. — Слышал, как ты завываешь. Думал, что это Годзилла.
— Кто? — не понял Дрюпин.
— Годзилла — это такая ядовитая ящерица. Она приходит по ночам, смотрит тебе в глаза и навевает кошмары.
— Не, я не Годзилла, — поправил Дрюпин. — Годзилла в кровать не мочится, а я два раза за ночь.
Дрюпин еще раз пронзил меня свирепым взглядом.
— Мочусь, а потом завываю. От бессилия. Во как.
Дрюпин принялся завывать, зверски так, с надрывом. Клык расхохотался, шлепая губами, а я поняла, почему никогда не видела его синего зуба — потому что он губошлеп. Дрюпин продолжал завывать, то и дело поглядывая на меня пронзительно.
— Лунатиком быть совсем не так просто, как вам кажется, — злобно сказал Дрюпин. — Это тяжелый крест, между прочим. Я придумал специальную систему ремней, которая захлопывалась бы автоматически, когда я ложусь спать. Но поскольку я знаю секрет этой кровати, я всегда освобождаюсь от своей же западни. Знаете, как это страшно — просыпаешься посреди коридора, а в руках топор! И такое странное в голове жужжание…
Договорить Дрюпин не успел, в ноги ударило, я подскочила почти до потолка и свалилась обратно на пол, пребольно ударившись о диван, тут же стало темно. Только громыхало, только Дрюпин орал и безумно хохотал Клык.
Землетрясение. Нас трясло. Как майских жуков, посаженных в жестяную банку. То и дело я подскакивала и обо что то стукалась. Дрюпин охал. Клык орал.
— Они идут! — орал он. — Они близко!
Если честно, было страшновато. Мне совсем не хотелось, чтобы сейчас обрушился потолок, чтобы мы оказались в железной ловушке, да еще в темноте. Если такое случится, шансов выжить останется немного, вряд ли кто то явится нас отсюда выковыривать, так и останемся.
Землетрясение продолжалось мучительно долго. Никогда не думала, что землетрясение может продолжаться такое время, мне показалось, что нас трясло почти час, не меньше. От тряски у меня разболелось все, что могло разболеться, спина, плечи и все кости внутри, и рот наполнился кровью, то ли от вывернутых десен, то ли от прикушенного языка. Кроме того, я несколько раз ударилась головой о что то железное, а один раз кто то — то ли Дрюпин, то ли Клык — лягнул меня в глаз, и теперь я чувствовала, как наливается гуля.
Комната тряслась и тряслась, и со всех сторон слышался грохот, а потом все прекратилось резко и вдруг.
Я лежала на полу и боялась пошевелиться. Пошевелюсь — а кости сломаны. Или оторвалось внутри что, при такой тряске это вполне могло осуществиться. Темнота.
— Все живы? — спросила я.
— Я, кажется, жив, — ответил Клык. — Только вокруг меня какая то лужа. Это, наверное, наш Дрюпин. Темно стало, он и не удержался, лунатик проклятый.
— Заткнись, — отозвался Дрюпин.
Значит, целы.
— Дверь наверняка заклинило, — с удовольствием сказал Клык. — Мы погребены в темноте и теперь умрем в муках.
— А чему ты радуешься? — поинтересовался Дрюпин.
— Вместе весело умирать. Я всегда хотел, чтобы так. Будем туг лежать в темноте, разговаривать. Не переживай, Дрюпин, это недолго продлится.
— Почему это? — вмешалась я в разговор.
— Потому, что вентиляция, вероятно, нарушилась, — объяснил Дрюпин. — Здесь мало воздуха. Боксы герметичны, а циркуляции почти нет, сейчас посчитаю… Дня через полтора потеряем сознание.
— Надо дышать реже, — сказал Клык. — Я вот могу вдыхать раз в минуту, а Дрюпин нет. Он нам весь воздух за три часа выдышит, я его знаю…
— Да ты сам все выдышишь…
Они пустились в ругань, а я пыталась определиться. Ну, что делать. Первым делом, конечно, следует озаботиться огнем. Для этого у меня есть зажигалка и лампа, главное, нащупать их среди всей этой окрошки, но это дело времени, если взяться, то отыскать можно. Вторым делом…
— Не надо! — вскрикнул Дрюпин так резко, что мне пришлось прислушаться.
— Давай, Дрюпин, тебе понравится! Я вчера после обеда начал вспоминать, и все вспоминал и вспоминал, и на бумагу записывал, так что потом и мелодия как то сама собой в голове заиграла.
— Да не нужна мне твоя песня, у меня ногу чем то придавило, еле движусь…
— Я спою — и полегчает. Сейчас, сейчас… — Клык запыхтел. — Слова там очень простые…
Клык замолчал.
— Сирень, скажи ему, чтобы заткнулся, — попросил Дрюпин.
— Не сбивай! — взвизгнул Клык. — Сиренька, скажи ему, чтобы не сбивал!
Я молчала. Забавная мысль посетила меня — а что, если это на самом деле конец? То есть все, тупик? Воздух будет истончаться, мы будем лежать в этой комнате с железными стенами, Дрюпин и Клык будут ругаться, дышать станет все сложнее, и никакого белого света…
— Сирень! — позвал Дрюпин. — Сирень, я не могу больше…
— Он специально дышит чаще! — заявил Клык. — Я же говорил, он нам весь воздух израсходует!
— Я не дышу чаще!
— Я же слышу — дышишь!
Включился свет. Раз — и включился, точно у меня в глазах взорвались атомные бомбы, хотя я этого никогда и не видела, как они взрываются.
Но проморгалась постепенно.
Клык лежал под столом, вытянув руки вдоль туловища, глядя в потолок, с сосредоточенным лицом.
Дрюпин валялся, немного придавленный сундуком, от этого посинел и дышал действительно часто. Хотя если появился свет, значит, и вентиляция восстановилась. Комната моя была совсем разрушена. Упало все, что могло упасть.
Я поднялась.
— Сиренька, у тебя отличный синяк под глазом, это тебе Дрюпин поставил.
Я потрогала глаз. Фонарь, это да. К тому же, судя по всему, синяки у меня будут с ног до головы.
Дрюпин напрягся и сбросил с себя сундук. Поглядел в потолок.
— Плохо дело, — сказал он.
Я тоже поглядела.
Потолок вспучился. Прямо посредине выпирал железный пузырь, выглядевший весьма неприятно, казалось, что он вот–вот лопнет и прольется расплавленным металлом. Кроме того, по стенам пошли трещинки, похожие на мелкую паутинку, пол чуть скособочился, и все, что могло катиться, скатилось к левой стене.
Дрюпин, сильно хромая, подошел к двери. Дернул за ручку, дверь не открылась. Дрюпин крякнул и навалился на дверь плечом.
С тем же успехом.
— Так и знал, — сказал из под стола Клык. — Дверь заклинило. Теперь мы умрем от голода. То есть вы умрете. То есть Дрюпин, конечно, умрет.
— А вы, значит, не умрете? — спросил Дрюпин.
— Ха, — сказал Клык.
Он постучал себе по плечам и по груди, издав сухой хрустящий звук.
— Сушеная кукуруза, — сказал он. — Я всегда ношу с собой, так, на всякий случай. Мы с Сиренью будем питаться кукурузой, а ты умрешь от голода.
Клык подмигнул Дрюпину.
Тот растерянно поглядел на меня. Я пожала плечами.
— А Дрюпин пусть ботинками питается, я ему отдам.
Клык щелкнул каблуками.
Дрюпин насупился.
— А что? Ботинки у меня из настоящей кожи, пускай он их жует. Ему вообще то худеть надо.
— Ну, все, — Дрюпин направился к Клыку. — Этот калека меня сильно утомил. Сейчас я с ним немного разберусь.
— Давай! Бей инвалида! — заорал Клык так душераздирающе, что Дрюпин остановился.
- Предыдущая
- 25/87
- Следующая
