Записки Виквикского клуба (с иллюстрациями) - Сиснев Виссарион Иванович - Страница 11

• Предыдущая
• 11/25
• Следующая

Тут уж я совсем перестал что-либо понимать: папа его хотел стать историком, но стал врачом, он сам хотел бы плавать по морям-океанам, но пойдёт по папиным стопам. Какой смысл «делать хорошие деньги», если всю жизнь занимаешься нелюбимым делом? И каково приходится пациентам таких врачей, которые хотели бы делать что угодно, но не копаться в чужом рту?

Однако, не желая обижать маленького почтальона, я свои мысли оставил при себе и только предложил:

— Хочешь, помогу?

Он удивлённо вздыбил рыжие брови.

— Но тогда мы должны будем поделить деньги. А это невыгодно нам обоим.

— Да нет, я так просто, без денег.

— Спасибо, лучше не нужно. Ладно, мы болтаем, а мне ещё надо видишь сколько разнести, пока люди не проснулись. Между прочим, меня зовут Клифф. Полностью — Клиффорд Дэй.

Я тоже назвал себя.

Одет он был в драные джинсы, кеды и старенькую ковбойку, поверх которой — шерстяная безрукавка. Я даже засомневался: не врёт ли он насчёт того, что его отец врач с хорошим заработком?

Я рассказал родителям про Клиффа Дэя. Они стали спорить, правильно ли, что такой мальчишка, мой ровесник, должен уже зарабатывать деньги. Папа доказывал, что очень правильно: будет знать, что копейка, то есть пенс, даётся нелегко, и не будет думать, что булки с маслом растут на деревьях. Мама же возражала: у каждого ребёнка должно быть нормальное детство, не омрачённое лишними заботами. Они даже слегка поссорились, выясняя, кто из них меня «неправильно ориентирует».

Спор продолжался с участием дяди Глеба и тёти Ани — в машине, по дороге к Гринвичской обсерватории. Дядя Глеб взял сторону папы, а тётя Аня присоединилась к маме.

Нас с Вовкой никто не спрашивал, что мы думаем, а мы считали, что летом-то, в такую вот погоду очень даже неплохо подзаработать на тот же велосипед или, скажем, на духовое ружье. Неясным осталось только одно: если летом разносить газеты, то как же тогда с лагерем, от которого ни Вовке, ни мне отказываться не хотелось.

Тётя Аня предложила заглянуть на стоянку «Кэтти Сарк».

Я спросил, что такое «Кэтти Сарк».

Мне ответил дядя Глеб:

— На таких парусниках, как «Кэтти», английские купцы весь земной шар избороздили. Знаменитый путешественник сэр Чарльз Дрейк, на таком же плавал в дальние страны.

— Раз «сэр» — значит, его король наградил? — спросил я, проверяя то, что смутно помнил по «Принцу и нищему».

— Совершенно верно, это значит, что король сделал его кавалером ордена Британской империи. Собственно, правильнее говорить без фамилии, просто — сэр Чарльз.

— А я был бы сэр Витька?

— А я — сэр Вовка? — поддержал мой друг.

Мы с Вовкой после этого долго смеялись и несколько дней величали друг друга не иначе, как «сэр Витька» и «сэр Вовка».

«Кэтти Сарк» — она стояла на суше, на подпорках, — не такая уж и большая посудина. Я раньше никогда настоящих парусных кораблей не видел, только в кино, и мне они представлялись деревянными громадами величиной с дом на Холланд-парк: ведь у них многоэтажные борта с пушкой в каждом окне. Но то военные корабли, они, наверное, такие и есть, вернее, были, а «Кэтти» — чуть побольше речного трамвайчика. Сделан парусник из дерева коричневатого цвета, которое называется «тик», с начищенными латунными деталями.

Я представил, как этот «трамвайчик» в шторм кидало с волны на волну где-нибудь в океане, и поёжился. Папа как будто угадал мои мысли:

— Ну как, сэр Витька, поплыл бы вокруг света на таком красавце?

Я замялся, а Вовка честно признался:

— Страшновато.

— Да уж, страшновато, — согласился папа. — А ведь каравеллы у Колумба ещё меньше были. Если бы он рассуждал, как мы с вами, Америка так и осталась бы неоткрытой.

— Добро, — сказал дядя Глеб, — вопрос об Америке обсудим позже, а теперь пора дальше. Раз наметили Гринвич, значит, в Гринвич.

Гринвич представлял собой обширный парк на холмах, и на самом высоком из них белело здание с куполообразной крышей — Гринвичская обсерватория.

Мы поднялись на вершину холма к обсерватории и вошли в ворота вслед за другими посетителями. На зелёной лужайке за зданием обсерватории стояла группа туристов и смотрела, как фотографируют какого-то человека в берете с тонкими усиками, который почему-то широко расставил ноги. Зрители смеялись и кричали ему что-то не по-английски.

— Французы, — сказал дядя Глеб.

Солнце выбралось из-за медленно проплывавшего облака, и у ног француза в берете что-то ярко сверкнуло. Приблизившись, я увидел, что он расставил ноги по бокам золотистой металлической полоски на земле. Шириной она была сантиметров десять.

— Вот человек, — торжественно произнёс дядя Глеб, — который одновременно находится и в Западном и в Восточном полушариях. Эта золотая черта и есть нулевой Гринвичский меридиан, вернее частица его.

Я тоже постоял сразу в обоих полушариях, пощупал холодную латунную частицу меридиана и позавидовал тому французу: очень неплохо было бы сфотографироваться, как он, и послать снимки бабушке и Леньке.

В лагерь из Лондона мы отправлялись, как, бывало, в Москве, — на автобусе, шумно и весело. И точно так же нас провожала толпа родителей и махала нам на прощание рукой. Мы с сэром Вовкой устроились на самом заднем сиденье.

Я уже представлял себе размеры Лондона, но всё же не ожидал, что он так велик. По самому городу мы ехали почти столько же, сколько от его границы до местечка Хокхерст, где находится лагерь. Наверное, английская столица потому так расползлась вширь, что состоит она главным образом из домов не выше четырёх этажей и двухэтажных коттеджей. А кварталы обычно обрамлены зелёными насаждениями. Ясное дело, для этого много земли требуется. Если бы все эти малоэтажные дома составить в десятиэтажные или хотя бы шестиэтажные, Лондон сразу бы съёжился. Но тогда это был бы уже не Лондон, а какой-то совсем другой город.

Шоссе змеилось по холмистой местности через деревни и пастбища, отделённые от дороги заборами, сложенными из плоских камней или сбитыми из толстых жердей. То и дело встречались харчевни со смешными названиями: «Колесо и петух», «Королевская голова», «Чёрный кот». Значительная часть пути пролегала сквозь рощи, и тогда казалось, что мы где-то в Подмосковье — так же много сосен и берёз. Только в Подмосковье, конечно, рощи не отсекаются колючей проволокой с повторяющимися табличками: «Частная собственность. Проход запрещён».

Часа через полтора или два кто-то из ребят, сидевших впереди, закричал:

— Обезьяньи хвосты!

И все запрыгали на своих сиденьях и тоже завопили:

— Обезьяньи хвосты! Обезьяньи хвосты!

Признаться, сначала я решил, что где-то там впереди сидят на ветвях обезьяны, свесившие свои хвосты. А имелось в виду одиноко растущее у дороги дерево, ветви которого по форме действительно очень напоминали обезьяньи хвосты. Стояло оно как раз напротив въезда на территорию замка и для тех, кто здесь бывал раньше, служило хорошим ориентиром.

Положив вещи в доставшейся нам комнате, мы двинулись в обход территории. Вовка знал тут каждую тропу, каждый потайной уголок. Сам дом и снаружи и внутри выглядел как настоящий рыцарский замок из романа «Айвенго». На стенах висели доспехи, секиры, копья. Из окон комнаты для игр, выходивших на террасу, открывался чудесный вид — огромная зелёная лужайка, вернее, целое поле и деревья, деревья, деревья, насколько хватало глаз.

За лето мы нашли много вещественных доказательств рыцарского прошлого замка помимо тех, что висели на его стенах. В подвале мы обнаружили обломки мечей и мушкетов. Собственно, это был вовсе даже и не подвал, а настоящие катакомбы. По этим длинным, неизвестно куда ведущим подземным ходам, укреплённым камнем, хозяева замка, наверное, в случае опасности могли бы скрыться от врагов. Забираться вглубь мы побаивались, для этого, как мы помнили по «Тому Сойеру», требовались факелы и мотки бечёвки, иначе можно заблудиться. Кроме того, ходил слух, что в подземелье водятся ядовитые змеи.

• Предыдущая
• 11/25
• Следующая