Дни и ночи - Синуэ Жильбер - Страница 26
- Предыдущая
- 26/50
- Следующая
Однако именно ты захотел сделать меня своей женой, это было твое желание. Ты что, тогда обманывал?
— Нет. Временами я был искренен, только временами. Признаю, мои объяснения довольно путаные, и все же прошу меня понять. Дорогу мне проложили с самого рождения и воспитали так, чтобы я не терял ее из виду. Красивая дорога, конечно, вымощенная комфортом и беззаботностью, с бордюрами уверенности. Не моей уверенности, а той, что мне внушали. По сути, я слишком долго ходил в чужой одежде. Хотя она и была отлично сшита, мне уже тесно в ней.
Он помолчал, прежде чем продолжить:
— Я привязался к тебе, хотел, чтобы ты стала моей женой, хотел создать семью, иметь детей и все прочее. Однако этого недостаточно. Мне нужны объятия. Знаешь ли ты, почему я никогда не мог произнести слова «я тебя люблю»? Потому что мне и в самом деле непонятен их смысл. Потому что я всегда был уверен: произнесенные слова ослабляют чувства. Боясь недоразумений, я предпочитал молчать. Мне сказали однажды: «Когда любишь, рушится привычный мир, границы стираются». Сказал это не кто иной, как твой отец. Свои границы я приблизил к тебе, Флора, но не перешел их. И никогда не перейду.
Молодая женщина, обмякнув, села на траву. Выражение ее лица не изменилось, только глаза выдавали чувства. Глаза испуганного воробья.
— Я довольствовалась бы и тем, что ты мне дашь… — Помолчав, она устало спросила: — Да и чего жаловаться? Разве не я сама виновата? Надо было помалкивать. Скрывать беспокойство. Если бы я не рассказала о твоих кошмарах доктору Толедано, сегодня было бы все по-другому. Я запустила адскую машину, не подозревая, что паду ее жертвой. Как все это было необдуманно! — Тут же она призналась: — Надо же, я ревновала…
— Ревновала?
— Да. Знаю, это ребячество.
— Ревновала? Но к кому?
— Да к сеньоре Майзани.
Он с нежностью посмотрел на нее:
— Ты обезумела, любовь моя… Ты с ума сошла. Она передернула плечами:
— Возможно. Но разве я не влюблена? — Она с искренней опаской спросила: — Что с тобой будет?
— Не знаю. Еще не знаю.
— Будь осторожен. Я чувствую, ты попал под власть неизвестной силы. Куда она хочет тебя увлечь, к какой цели?
— Я убежден, что должен идти до конца. Однажды Горацио, гаучо с плантации, упрекнул меня: «Сразу видно, что вы еще ребенок. Вы думаете, что по жизни продвигаются как по дороге и что в какой-то момент надо остановиться и смириться, а не продолжать путь». Мне уже сорок лет. А я никогда не двигался.
Флора заметила с печальной улыбкой:
— Ненавижу психоанализ. Ненавижу сны. Ненавижу случайности. — Она сжала пальцами руку Рикардо и повторила: — Что с тобой будет?
— Мое будущее зависит от меня самого. Подумай лучше о своем. Ты держишь весь мир в своей ладошке. Я был бы в отчаянии, если бы из-за меня ты уронила его.
Мимолетная улыбка скользнула по ее губам.
— Ты что, забыл, что я прежде всего женщина? Мне двадцать семь лет, но инстинктивно я знаю много такого, что недоступно зрелым мужчинам. Мне не нужно встречаться с видениями, чтобы вывести кого-то из заблуждения. Не терзайся. Уйдя из этого парка, я умру, я пойду ко дну, я коснусь дна пропасти, за несколько ночей я постарею на тысячу лет, но рано или поздно я вынырну на поверхность.
Поддавшись импульсивному влечению, Рикардо привлек ее к себе и долго не отпускал, не в силах произнести ни слова.
— Забавно, — чуть слышно заметила Флора. — Я предпочла бы, чтобы у тебя появилась другая женщина. Я, по меньшей мере, могла бы бороться за тебя.
Он в замешательстве посмотрел на бывшую невесту.
— Да, — повторила она, — перед угрозой другой женщины мой инстинкт дал бы мне необходимое оружие. Если бы это была битва на равных, с соперницей из плоти и крови, с именем, то все кончилось бы победой или поражением. Тогда как здесь… Как бороться? Ты столкнул меня с армией теней, с врагом-невидимкой. С призраком.
Глухим голосом он возразил: — Ты слишком много мнишь о себе. Призрак…
Последующие недели были для Рикардо лишь медленной агонией с кратковременными ремиссиями и Долгими периодами подавленности. Вопреки предположениям, он совсем не ощущал чувства свободы после разрыва, а, наоборот, чувствовал себя надломленным, крайне истощенным, обескровленным. Ему уже ничего не хотелось, ничто не нравилось. Даже вино, которое он так любил, не доставляло наслаждения: сначала наступало смутное опьянение, потом — тошнота и омерзение. Плантации, завод и все остальное уже не имели значения. Впрочем, империя продолжала успешно крутиться и без него — служащие, набранные когда-то его отцом, были профессионалами. Иногда он говорил себе, что, кроме одного-двух людей, никого по-настоящему не интересовало, жив он или мертв. Теперь он убедился в этом. Но сейчас даже этих двух существ не было в помине. Куда бы он ни поворачивался, его глаза видели только пустоту. Он проводил в своем кресле целые часы, сидя неподвижно, с потушенным светом, словно ожидая визитера. У него была призрачная надежда, что Флора, может быть, вернется. Но этого не произошло. Значит, как она и обещала, она умирала. Много времени спустя от самого Марсело де Мендосы он узнал, что она уехала из Аргентины. В Европу? Северную Америку? Ближний Восток? Сам Марсело хранил это в тайне.
Не ходил он больше и к Адельме. Да и зачем? По сути говоря, их совместные поиски лишь приоткрывали двери, входя в которые он тотчас наталкивался на другие. Они поднимали вопросы, тянущие за собой новые, еще более мучительные. Как он и объяснил Флоре, все его жизненные ценности исчезли. Он теперь походил на одну из каравелл эпохи Колумба, которая, удалившись от берега, была предоставлена самой себе.
С выключенным телефоном, забаррикадировавшись в своей усадьбе в Палермо, он провел Новый год в одиночестве. В этот вечер, переворачиваясь с боку на бок в своей постели, тщетно пытаясь уснуть, он почему-то не мог избавиться от воспоминания об отвратительном Скрудже, с которым однажды сравнила его Флора. Он увидел, как у ножек кровати возникли все три страшилища, изображающие прошлое, настоящее и будущее, те самые, что мучили ночами скуповатого Диккенса.
— Кто же вы?
— Я дух прошедшего года.
— Давно прошедшего?
— Нет, вашего последнего года.
Он осмелился спросить, зачем здесь призрак.
— Для вашего счастья, — ответил тот. — И сразу добавил: — Или для вашего превращения.
Разговаривая, он протянул сильную руку, осторожно сжал ему кисть.
— Вставайте! Идите со мной!
По примеру мистера Скруджа, Рикардо силился закричать: «Ведите меня! Ведите меня! Ночь проходит быстро; сейчас для меня самое дорогое время, я знаю. Дух, веди меня!»
Увы, мольба его осталась без ответа. Его спальня, как и другие комнаты дома, была пуста.
— Прошу прощения, сеньор Вакаресса. Человек внизу настаивает, чтобы вы приняли его.
Рикардо раздраженно взглянул на мажордома.
— Мне известны ваши указания, — смущенно сказал тот, — но он приходит уже в десятый раз и стучится в дверь. Это Паскуаль Агуеро, ваш бывший шофер.
— Паскуаль? Что ему от меня надо?
— Не могу знать. Я ему много раз объяснял, что вы велели ни под каким предлогом вас не беспокоить, но он и знать ничего не хочет.
— Ладно. Пусть войдет.
Рикардо встал, быстро застегнул пуговицы рубашки и привел в порядок волосы.
Через несколько секунд в дверях появился Паскуаль. Сняв шляпу, он поколебался, прежде чем сделать шаг.
— Входите, — приободрил его Вакаресса. — Входите же.
— Не сердитесь на меня, сеньор. Но мне очень надо с вами поговорить.
— Усаживайтесь.
— Нет, сеньор. Я постою.
— Надеюсь, у вас нет проблем с новым хозяином?
— Никаких. Господин директор из очень приветливых людей, и мне хотелось бы выразить вам свою признательность. Вы были добры ко мне. От всего сердца благодарю вас.
- Предыдущая
- 26/50
- Следующая
